То, что спит в холмах

— В-третьих, — продолжил он, — для того, чтобы замещение состоялось, объекты, подпадающие под действие ритуала, должны располагаться в непосредственной близости друг от друга. Для регрессии это правило не соблюдается столь жестко, хотя пространственные ограничения все равно имеются, однако в вашем случае речь определенно идет о прямом замещении. Поэтому, прежде чем оказаться теле ребенка, вам для начала следовало придти, либо быть приведенной в эту реальность в своем собственном теле. Привязка событий к ночи Белтайна косвенно свидетельствует в пользу такого предположения.

— А что такого особенного в ночи Белтайна? — удивленно спросила я.

Мэлоун задумчиво посмотрел на меня.

— Вы не знаете даже этого?

— Нет, — честно призналась я. — То есть, я, конечно, догадываюсь, что вы так назвали ночь с тридцатого апреля на первое мая, но я, действительно, не понимаю, чем может отличаться одна конкретная ночь от прочих трехсот шестидесяти четырех, содержащихся в календарном году. Ну, кроме продолжительности и погоды, конечно.

— Одна конкретная ночь... — с непередаваемой интонацией повторил Мэлоун. — Звучит прекрасно. Может быть, вам доводилось слышать хотя бы о Самхейне?

Я всерьез задумалась. Озвученное мастером название казалось знакомым, однако пришлось изрядно постараться, чтобы вспомнить, в каком именно контексте мне доводилось его слышать прежде.

— Кажется, это другое название Хэллоуина — ночи с тридцать первого октября на первое ноября?

— Что ж, хоть что-то вы знаете, — кивнул маг. — Значит, не все еще потеряно. Возможно, вы так же сможете сказать, в чем особенность ночи Хэллоуина, если уж вам ближе это название?

— Согласно поверью, заимствованному из западной культуры, в эту ночь по земле ходит нечистая сила, — осторожно проговорила я. — На деле же, если кто и ходит, то только дети в карнавальных костюмах, выпрашивающие сладости. А еще ряженые вечеринки устраиваются. На западе это давно практикуется, а у нас в России только в последние лет десять — пятнадцать начало понемногу входить в моду. Все, пожалуй. Больше мне сказать нечего.

Под пристальным взглядом Мэлоуна я постепенно начинала чувствовать себя дикарем из племени Тумба-Юмба. Ощущение было не из приятных, усугубляясь еще и тем, что по факту все должно было быть строго наоборот, ведь это у меня имелась фора в сто с лишним лет развития цивилизации. С одним лишь 'но': в вопросах магии весь накопленный опыт техногенной цивилизации образца начала двадцать первого века не давал ровным счетом никакого преимущества, поскольку объекты, созданные этой цивилизацией, благополучно остались в моем родном мире.

— Оригинальная трактовка, — признал мастер после кратковременного молчания, — хотя и мало соответствующая действительности. Ночи Белтайна и Самхейна, чтобы вы знали, являются переходными гранями между светлым и темным временами года. На этих гранях пределы реальностей соприкасаются столь плотно, что дают возможность без ущерба путешествовать между мирами обладателям грубых физических форм. Во всяком случае, так утверждается в трактатах.

— А на самом деле как? — с нехорошим предчувствием спросила я.

— Затрудняюсь ответить. До сих пор мне доводилось встречать лишь одного человека, которому некогда удалось покинуть пределы этого мира. Но это определенно не ваш случай. Его переход был осуществлен вне привязки ко времени соприкосновения реальностей и трудно судить о полученном им при этом действии ущербе, поскольку то, что позднее вернулось назад, человеком уже не было. Вы, по всей видимости, будете первой, кому каким-то образом удалось это совершить в классическом книжном варианте.

Я невесело вздохнула.

— Понятно. Значит у меня появилась еще одна причина для того, чтобы попытаться вспомнить, что же именно со мной произошло. Не понимаю только, почему мне до сих пор не удалось этого сделать. Вроде бы столько всего всплыло в памяти, а здесь — ничего, словно черная стена.

— Вы, разумеется, можете продолжать попытки, — хмуро сказал Мэлоун, — но не думаю, что эти усилия окажутся успешными. Часть ваших воспоминаний, начиная от той самой, как вы выразились, 'стены' и вплоть до пробуждения в теле ребенка, уничтожены. Причем, судя по степени имеющихся повреждений, память вам правили в крайней спешке. Слишком уж грубая работа, хотя тот, кто ее выполнял, несомненно имел полное представление о том, чего именно он хочет добиться.

Ч-чего? Я закашлялась, поперхнувшись сгустившимся вдруг воздухом. Стертые воспоминания? У меня? Тем не менее, предположению Мэлоуна я почему-то поверила сразу. Возможно, оттого, что другого, более правдоподобного объяснения собственной неестественной забывчивости у меня не отыскалось. А теперь, внимание, вопрос: какая сволочь...

— Мастер Мэлоун, а существует какая-нибудь возможность восстановить стертые воспоминания? — с надеждой спросила я.

— В принудительном порядке их возвратить не удастся, — ответил маг. — В этом я только что убедился. Иногда, конечно, случается, что память возвращается сама собой — например, после сильного потрясения, но на вашем месте я бы не стал слишком рассчитывать на подобную удачу.

— Понимаю, — уныло кивнула я. — И что же мне теперь делать?

Этот вопрос, в общем-то, был чисто риторическим, однако Мэлоун на него ответил.

— Первым делом вам следует обратиться за помощью к представителю инквизиции. Думаю, что как раз Максвелл для этих целей подойдет лучше всего, хотя сам он едва ли будет обрадован подобным поворотом событий.

От огорчения я не сразу поняла, что именно мне предлагают, а поняв, заполошно пискнула:

— Не надо никакой инквизиции! Я уж лучше как-нибудь сама справлюсь.

— Не справитесь, — не повышая голоса, ответил Мэлоун. — Это во-первых. А во-вторых, вам сейчас следует думать не о том, чего вы хотите или не хотите, а о том, как выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. В данный момент вы по статусу являетесь пострадавшей стороной, этого никто не оспорит, и этим следует воспользоваться. Если не захотите идти по своей воле, придется вести вас силой, хотя это, конечно, сильно смажет Максвеллу первое впечатление о вас. Так что решайте сами.

Я тоскливо уставилась на бревенчатую стенку избушки, словно в клочках пакли, которыми были законопачены щели, можно было отыскать какую-нибудь подсказку, которая могла бы послужить руководством к действию. Увы, никаких подсказок там не наблюдалось, а Мэлоун все еще ждал моего ответа.

— Я так понимаю, что решать тут нечего, — наконец устало пробормотала я. — Выбора у меня все равно нет.

— Выбор есть всегда, — поправил меня маг. — Только в вашем конкретном случае он заключается в том, чтобы выбрать из возможных зол наименьшее. И еще... Доу... я правильно понял из ваших воспоминаний, что вы уже получили от лепреконов бумаги о признании вас главой магического рода?

Я кивнула.

— Тогда возьмите их с собой. Больших поблажек, конечно, ждать не стоит, поскольку, даже обзаведясь титулом, никакого веса в обществе вы все равно не приобрели, но в случае если что-то пойдет не так, они хотя бы дадут гарантию того, что вас не упекут в каталажку до выяснения обстоятельств.

Не могу сказать, что последняя фраза звучала ободряюще, однако отступать было уже поздно. Я вытащила из-под шкур полученный от мистера Андвари пакет с документами, сунула его за пазуху, поскольку девать объемную пачку мне больше было некуда, а светить лишний раз не хотелось, и обреченно сказала:

— Ну, тогда давайте отправляться. Чего ждать-то?

С моим везением, от которого открестился бы даже утопленник, ждать, действительно, было нечего. Оставалось только понадеяться, что чернобыльская зебра наконец перестанет упрямиться и развернется ко мне хотя бы боком. На лицезрение ее морды я как-то уже и не рассчитывала.

Глава 8, в которой старший суперинтендант начинает подумывать об отставке

По всей видимости, моя выстраданная решимость Мэлоуна вполне устроила. Он быстро встал с табурета и сухо бросил:

— Следуйте за мной! ...И еще, Доу, — добавил он, когда мы уже вышли из избушки. — До тех пор, пока вы не попадете к Максвеллу, молчите. А лучше молчите и там, пока вам не будет позволено говорить.

— Кем будет позволено? — на всякий случай уточнила я.

— Мною, — с мрачной усмешкой сказал маг. — Или у вас еще кто-то есть на примете?

— Да нет, в общем-то, — я отвела взгляд. — Ладно, не обращайте внимания. Мне всего лишь хотелось внести ясность.

Мэлоун положил ладонь мне на плечо и крепко сжал пальцы. Я ощутила неприятный рывок, схожий с тем, который сопровождал перемещения посредством ключа и родового перстня, и сразу же зашлась кашлем от внезапно нахлынувшего резкого запаха. Кажется, это было то же самое, с примесью ладана, благовоние, которым пропахла одежда Мэлоуна, только в значительно более убойной концентрации. В темной, сильно задымленной комнате, единственное освещение которой составлял желтоватый свет свечей, выставленных на полу в большой, густо заполненный причудливыми переплетениями рун круг, в центре которого мы с мастером как раз и оказались, можно было смело развешивать целый арсенал топоров, и ни один бы не упал. Ну, это в теории. На практике, конечно, никаких топоров не было, зато имелись два человека в форме констебля, причем обоим было немного не до нас.

Что именно происходит, я поняла не сразу. Сначала мне показалось, что у скорчившегося на полу молодого парня приступ эпилепсии. Однако когда он довольно-таки шустро подскочил, отмахиваясь от чего-то, видимого только ему, и перемежая невнятное бормотание хриплыми вскриками, стало ясно, что эпилепсия ни при чем. До сих пор мне приходилось видеть наркотические трипы только на видеозаписях в Интернете, но даже такого опосредованного опыта хватило, чтобы понять — в деле определенно замешаны какие-то вещества.

Мэлоун приглушенно выругался и силком подтащил меня к окну.

— Стойте здесь, — распорядился он, распахивая настежь ставни. — Никуда не отходите.

Предупреждение было излишним. Я прижалась к подоконнику и жадно вдохнула свежий и холодный, имеющий слабый солоновато-йодистый привкус воздух. Это оказалось весьма кстати, поскольку от навязчивого тяжелого запаха, заполняющего помещение, у меня начинала кружиться голова. На улице было темно. На ясном небе колко проблескивали звезды, никаких иных источников света не имелось, но и без них становилось ясно, что я не в Эдинбурге — во всяком случае, не в пределах городской черты. Где именно, если не там, вопрос уже другой. Впрочем, я сильно сомневалась, что это место находится за пределами Британских островов. Сделав еще пару глубоких вздохов и убедившись, что в голове начинает проясняться, я обернулась, чтобы понять, в какой притон меня занесло мое феноменальное везение.

При повторном, более спокойном рассмотрении место переставало казаться таким уж злачным. Скорее оно выглядело так, как по моим представлениям и следовало выглядеть кабинету человека, занимающегося магическими искусствами. Центральную часть помещения занимал окаймленный свечами круг, свитый из причудливых надписей, не начерченных, а как будто выжженных на плотно подогнанном дощатом полу. Возможно, это и был тот самый магический круг, о котором я слышала от Мэлоуна. Вдоль стен, придвинутые, насколько это позволял скошенный потолок, стояли открытые шкафы, полки которых были заполнены емкостями с ингредиентами едва ли не плотнее, чем стеллажи на складе мастера Нолана. В общем, все бы ничего, вот только лежащий на полу молодой констебль в состоянии наркотического опьянения несколько портил общее впечатление. Мэлоун, очевидно, тоже так рассудил. Затушив равномерно расставленные по периметру магического круга жаровни, из которых еще продолжали подниматься ясно различимые струйки дыма, он шагнул к продолжавшему бессвязно копошиться парню, и на лице его отчетливо нарисовалась смесь раздражения и брезгливости, впрочем, почти сразу исчезнувшая.

— А, мастер, — наконец, отвлекшись на него, сказал второй констебль, — ты вовремя. Скажи-ка на милость, что мне теперь поделать с этим излишне рьяным дурнем?

— Разве только на свежий воздух вывести, — отрывисто произнес маг. — Всего остального, что следовало бы с ним сделать, когда это недоразумение очнется, Фергюссон мне не простит. А ведь я предупреждал. Перкинс, вы можете сказать, как давно у него начался приступ?

— Да аккурат перед твоим возвращением, — пропыхтел названный Перкинсом констебль, пытаясь вынудить своего сослуживца подняться на ноги. Задача осложнялась тем, что сослуживец этому благому намерению рьяно сопротивлялся. — Я как раз вышел на лестницу, потому что, при всем моем уважении, дышать этими твоими адскими смесями нет никакой возможности. А Лоусон, отправив голубя, вернулся обратно и сразу внутрь круга полез, ничего слушать не пожелал. Не знаю уж, что он рассчитывал найти, но обрел он явно не то, на что надеялся.

Мэлоун кивнул и, наклонившись над лежащим парнем, сделал пару быстрых пассов. Мои татуировки резануло, послушался сухой треск, как от электрического разряда, и молодой констебль затих. Уже вдвоем мужчины беспрепятственно подняли его, после чего Мэлоун снова удосужился вспомнить о моем существовании и приказал:

— Доу, ступайте вперед. И аккуратнее на лестнице. Я вас искал не для того, чтобы вы свернули себе шею.

Перкинс смерил меня оценивающим взглядом.

— Доу, говоришь? А я уже было подумал, что тебе пропавшего Сандерса удалось найти. Сержант Фергюссон говорил, что все только ради этого все затевалось.

— Затевалось, — без малейшего замешательства ответил Мэлоун. — Так это он и есть. С одной лишь загвоздкой — у мальчишки здорово отшибло память. Но с пропажей воспоминаний пускай Максвелл сам разбирается. Я на такое не подряжался. Доу, вы почему еще здесь? Вам, что, какая-то особая просьба требуется?

Решив, что сейчас не время разводить дискуссии о том, кому именно и что именно требуется, я сделала еще один глубокий вдох про запас и прошмыгнула мимо мужчин к распахнутой настежь двери. Сразу за порогом стал ясен смысл предупреждения Мэлоуна насчет сломанной шеи. На лестнице было темно, хоть глаз коли. Нащупывая ногой первую ступеньку, я хотела было создать канделу, но вспомнила, что вроде как не должна еще уметь этого делать в силу детского возраста тела, в котором нахожусь. Пока я лихорадочно соображала, стоит ли светить перед констеблем татуировки, или лучше спуститься наощупь, из-за моего плеча, разрешая сомнения, выскочил шарик света размерами с мяч для настольного тенниса и бодро поплыл вперед, слабо освещая исхоженные ступени. Должно быть, это был какой-то более подвижный аналог канделы, которому Мэлоун меня не обучал. А теперь про обучение, кажется, вообще следовало забыть. Печально, но факт.

Шарик света провел меня через скромных размеров гостиную и еще более тесную прихожую. По сторонам, признаюсь честно, я особо не смотрела, поскольку освещенности хватало лишь на то, чтобы увидеть, куда именно ты наступаешь. А отворив входную дверь, в которую с настойчивостью барана уткнулся мой проводник, я засомневалась, что хочу и дальше следовать за ним сквозь ночь черт знает куда. Впрочем, сам шарик тоже не выказал особого желания продолжить путешествие. Вместо этого он выскочил на крыльцо, где и замер в ожидании. Я спустилась по ступенькам и, отойдя чуть в сторону, поежилась. На улице было зябко, кажется, даже холоднее, чем возле родовой избушки. Хотя, возможно, там мне просто было немного не до отслеживания реальной температуры, а теперь начинался отходняк. Плюс ко всему прочему сказывалось то, что из лавки Проныры я сбежала без верхней одежды, только в рубашке и жилете, и сейчас этого явно было маловато.