1942 - 94

— Я этим перегоном еще до революции управлял. Всегда тихо да мирно было, тута ведь составы не особо шуровали, так, загонят один-два в отстой, да и только. Потом первая мировая началась, мне тогда тридцать пятый годок пошел, а жена возьми да народи сына мне. И это спустя десять лет как повенчались! Я конечно рад был, но тогда смекнул, что примета плохая. Бог парня подарил, значит не так все просто. Потом помню, в пятнадцатом году загнали эшелон с пушками, дня три стоял, потом пришел ко мне какой-то капитан, треснул по зубам...

— А за что по зубам-то? — Поинтересовался захмелевший Наумов.

— А черт знает ихних благородий? Не зашиб да и ладно. Треснул по зубам, да и давай орать, чего мол ты тут наш состав мурыжишь? Будто я начальник станции. Так ему и сказал. А он удивился, прощения попросил, извини говорит не признал в тебе обычного рабочего, больно мол мундир у тебя новый, а я тогда с премии его и пошил. Через сутки эшелон этот отбыл, а начальник мой, Сергей Игнатович, царствие ему небесное, вызвал к себе и говорит: тебе, мол, Василич, привет передал начальник эшелона капитан Богданов. Не знаю такого, говорю. А Игнатич улыбается и говорит, что это тот офицер который по зубам тебя мол треснул. Я же отвечаю, что меня много кто по морде оприходовал, а сам ведь помню. Не забыл. Тогда начальник протягивает мне часы серебряные и говорит: ты зла не помни, так капитан попросил, сказал, ежели на фронте умирать будет, то не хочет, чтобы зла на него держали, и на небесах зачтется ему. Я тогда почему-то сразу понял, что не жилец капитан на этом свете.

— Это почему же? — Удивился Наумов, поглощая очередную порцию самогона.

— Хоть и говорят, что бог шельму метит, но я, сколько живу — отчетливо вижу, что уходят лучшие люди. Так и тут получилось. И полгода не прошло — остановился на станции санитарный поезд. Три дня стоял. Крики, вонь — хоть святых выноси. Трупы каждый день не по одному сгружали. Попросили меня тогда сестрички воды принести, я право дело не отказался, взял ведра, пошел к колодцу. Воды набрал, в вагон поднялся. Смотрю, по всему вагону раненые лежат, бинты кровавые. Человек я бывалый, но тогда оторопь меня взяла. Стою, смотрю, ведра в руках. Вдруг слышу голос, слабый такой, сколько, мол времени сейчас. Я не сразу понял, что это ко мне обращаются. Стою как дурак с ведрами. Тут сестричка подскочила, ставь говорит ведра сюда. Я поставил, а сам глазами все ищу, кто время спрашивал. Руки освободились, я в карман — часы достать. Достал, крышку откинул, на стрелки посмотрел — половина двенадцатого была. Я так и говорю, мол, половина двенадцатого сейчас. И слышу голос, отвечает мне, спасибо говорит. Я тогда не понял, вышел из вагона делами своими заниматься, кручусь тут, верчусь рядом с этим поездом санитарным. А потом, когда эшелону отходить время пришло, вынесли еще несколько трупов. Тогда Игнатич пришел, сказал, что надо их до кладбища довезти и похоронить по-христиански. Денег выделили, на гробы и на отходную. Я с телегой пришел, грузить надо, а руки отнялись. Сил хватило только на то, что бы шинель поднять. Поднял, и руки затряслись. Капитан тот, что по морде хвастанул, да часиками одарил, лежал тогда передо мною. Ног нет, одни обрубки. И глаза одного тоже. Но я его узнал. Только тогда я понял, кто время в вагоне спрашивал. Хотел узнать сколько осталось. Я тогда до кладбища их доставил, попам денег дал, а сам не ушел. Капитана когда хороняли, я часики то ему вернул. А зачем они мне нужны были тогда? Только сейчас понял, что глупость сотворил. Офицер тот, меня и семью мою от беды схоронить хотел. Вот тогда крепко задумался, что жизнь наша стоит. Помню, пришел, сам не свой, жену, сына крепко обнял, поклялся, что никогда их до беды не доведу. Работал, словно проклятый, все думал сына поднять, образование дать. Затем революция случилась. Советскую власть не сразу принял — в то время ничего хорошего она мне не дала, но потом понял, что лучше жить при власти, чем при бардаке. И власть ко мне хорошо отнеслась: со службы не выкинули, паек назначили. С голоду помереть не дали. Сын рос, время шло. Он у меня точными науками увлекаться стал. Ходил с линейкой рельсы измерял, все прикидывал, почему есть разница зимой и летом. Потом школу кончил — уехал в Москву, на инженера учиться. Хорошо учился, грамоты мне возил. Не успел закончить, пригласили в танковое училище, препо...пре...

— Преподавателем, — подсказал Наумов.

— Да, я в этих названиях не силен, — Иван Васильевич пододвинул к гостю миску с картошкой. — Ты кушай, Ваня. Силы тебе еще потребуются.

— Спасибо, я уже сыт. Ты продолжай.

— А что тут дальше рассказывать? Дальше война началась. Хоть и не пускали командиры училищные сына на войну, он все равно поперек пошел — говорил, что нужнее будет на передовой. Опыта, говорил, нужно набираться в боях, а не в кабинетах. Отговаривали, отговаривали, да все без толку. Тогда дали ему под командование несколько новых танков, тэ-тридцать-четыре, говорят, ловко он ими командовал. Немчуру в хвост и в гриву бил. Да видимо не судьба. Под конец июля уже было, оставили его взвод на подступах к одной деревушке, через нее дорога главная шла, ожидали, что враг главные силы на Москву пошлет, да так и вышло. Сказали мне потом, что бились они крепко, дня два держали дорогу, да силы были не равные. Спалили все наши танки вместе с людьми, и костей пади не осталось.

Старик замолк, не в силах больше продолжать рассказ. Иван плеснул ему самогона, налил себе. Выпили, молча, не чокаясь.

— Ты зря батя горюешь раньше времени, — закурив, произнес Наумов. — Похоронку ведь не получал? — Тот не ответил. — Значит еще не все потеряно. Бывает такое на войне — видели, что угодила бомба в человека, списали его, а потом — раз, и он жив оказывается, раненый, где ни будь в госпитале без памяти был.

— Твои бы слова да богу в уши.

— Ничего, прорвемся. Устал я батя, определи на постой.

— А чего тут определять? — Махнул Василич. — Вон койка, ложись да спи. Мне все одно на пути надо.

Иван поблагодарил его и, улегшись на старую металлическую кровать, тут же заснул.

Глава девятнадцатая.

Москва. 1942 год.

Проснулся Серов с сильнейшей головной болью. Было не очень понятно, отчего ломило виски больше: от выпитого накануне или от груза проблем, что нависли над ним, словно 'дамоклов меч'. Проблемы надо было срочно решать, но, как и какими силами — вопрос оставался открытым. Хоть накануне и надеялся на Вампира, сейчас это казалось абсурдным. Ну, внедрит его в НКВД под видом 'сексота', что это даст? Зная нерасторопность подельника — ничего. Шиш с маслом, геморрой и все ту же головную боль, от которой он так мучительно хотел избавиться. Не подавать же объявление в газете о розыске. Тут не двадцать первый век и не буржуазный строй. Следовало пойти другим путем. Пока он размышлял, прикрывая от режущей боли в висках то один, то другой глаз, раздался телефонный звонок. Серов даже подскочил на диване от его резких и громких трелей. Поморщившись, поднялся, шатаясь, подошел к столику, где стоял телефонный аппарат и, подняв трубку, хрипло произнес:

— Серов, слушаю.

— Слушай внимательно и запоминай, — бесстрастный голос на том конце провода показался ему знакомым. — Пока ты расслаблялся в компании своего приятеля, искомый объект сам вышел на контакт. Все что от тебя требуется — поднять задницу с дивана и выехать на станцию Сетунь. Направление найдешь сам. Всего хорошего.

Серов еще минуты три стоял с трубкой, слушая гудки и соображая, затем аккуратно положил ее на рычаг, вытер рукавом со лба пот, и, что есть мочи заорал:

— Вампир!

На этот рев в комнату заглянула домработница Анна. Серов махнул на нее рукой, скривив зверскую гримасу. Та пожала плечами и удалилась, прикрыв дверь.

— Вампир, мать твою...!

— Чего орешь? Тута я!

Подельник ввалился в комнату, опираясь на косяки.

— Иди в душ. Через полчаса мы выезжаем, — оценив его состояние, приказал Серов.

Пока тот приходил в себя, он отправился на кухню.

— Сделай нам яичницу, — попросил Серов, направляясь к буфету.

— Уже, — доставая тарелки, кивнула та. — Уезжаете?

— Да, срочная командировка.

— Надолго?

— Не знаю, — пожал плечами Серов. — На день, может на два. Ты, кстати, можешь пока отдохнуть.

— Я не устала.

— Сходи в кино, театр. — Он достал кошелек и, отсчитав несколько купюр, протянул домработнице. — Развейся, в общем. Или купи себе чего-нибудь.

Анна молча взяла предложенные деньги и спрятала в кармашке белоснежного фартука.

— Завтрак когда подавать?

— Сейчас.

Серов открыл буфет, достал пустой графин и бутылку коньяка. Откупорив, налил в графин грамм двести, затем подумал, и добавил еще сотню. Поставил полупустую бутылку на место, посмотрел на часы и, выходя из кухни, сказал:

— Через полчаса вызови нам машину.

Машину трясло на ухабах, так, что к горлу подкатывал неприятный комок. Временами казалось, что еще чуть-чуть и, содержимое желудка вырвется наружу. Серова мутило, хотелось холодной воды, но, как назло, на пути пока не повстречалось ни одного колодца. Незачем было наедаться перед дорогой, а тем более — пить. Вампиру же, все было нипочем: он спокойно спал, развалившись на заднем сиденье и никакая тряска не нарушала его богатырского сна. Сволочь. 'И зачем я с ним связался?' — в сотый раз подумал Серов, борясь с тошнотой. Попытался закурить, надеясь, что аромат табака перебьет неприятные ощущения, но вышло только хуже. После второй затяжки закашлялся, рвотные позывы усилились и, еле сдерживаясь, он приказал водителю:

— Стой, мать твою!

Распахнув дверцу, вывалился наружу, упал на карачки и, принялся неудержимо блевать. Полегчало только через несколько минут, когда вывернутый наизнанку желудок был уже пуст. Обессиленный от рвотного приступа, Серов вытер губы платком и, забравшись обратно на переднее сиденье автомобиля, произнес:

— Поехали!

Водитель пожал плечами, соглашаясь и, включил первую передачу. Машина, переваливаясь на неровностях дороги, поползла дальше. Вампир по-прежнему дрых, а вскоре, сон сморил и Серова.

Снилось ему безоблачное детство, сладкие времена летних каникул, когда не надо было думать об уроках и, еще можно было мечтать о героических поступках. Снились друзья, давно забытые и потерянные, родной двор, стройка, что расположилась рядом за ветхим забором, куда каждый день они наведывались словно на работу с одной целью — собирать пустые гильзы от монтажного пистолета, чтобы потом, снарядив их спичечной серой, устраивать теракты дворового масштаба. Как это было давно. Где-то в другой жизни.

Серов проснулся, когда автомобиль резко остановился.

— Куда дальше, шеф?

— Где мы?— Прохрипел он. В горле полыхал пожар, к тому же, все окрестные кошки устроили во рту общественный кошачий туалет.

— К Сетуни подъехали, — доложил водитель. — Теперь тут две дороги: одна в сам поселок, вторая на станцию.

— Давай на станцию, — окончательно проснувшись, велел Серов. — Там где-то домик путевого обходчика есть. Нам — туда.

Свернули налево, дорога стала еще хуже. Но это уже не беспокоило. Мысли были заняты предстоящей встречей с неизвестным 'объектом'. Что ему сказать? Как уговорить на сотрудничество? Силой не заставить — замкнется и, ни черта не узнаешь! Пока тряслись до станции, проснулся Вампир.

— Что, мы еще не на месте? — Протирая глаза, спросил он.

— Дольше бы спал, — посоветовал Серов.

— А-а! — Оглядевшись, протянул тот. — Значит, почти приехали!

За окошками авто начали мелькать серые коробки пакгаузов, ржавые корпуса вагонов, платформы с военной техникой: заехали на станцию.

— Дом обходчика, скорее всего, на выезде, в конце станционных путей, — подсказал он. — Ты остановись метров за двести, мы пешком прогуляемся.

— Правильно! — Поддакнул Вампир. — Незачем клиента раньше времени нервировать.

— Заткнись уже, — посоветовал Серов. — Много базаришь. И вообще, когда встретимся с клиентом, молчи в тряпку!

— Как скажете! — Демонстративно обиделся тот.

Оставив авто, они пошли к домику обходчика. Ноги, обутые в дорогие туфли, скользили по траве, приходилось поддерживать друг друга, чтобы не растянуться между путей.

— Лучше по шпалам идти, — посоветовал Вампир. — По щебню в 'лодочках' хоть и жестко, но зато носы не порасшибем.

— И то верно, — согласился Серов.

Они свернули на железнодорожную колею. Идти стало удобней, но сквозь тонкую подошву чувствовался каждый камешек. Метров через триста пути, показалось искомое строение. Серов остановился и, повернувшись к напарнику, произнес:

— Теперь, твое дело — молчать! Говорить буду я, а ты — сделай морду попроще! А еще лучше, останься на крыльце и следи за ситуацией. Клиент явно не прост.

— Да понял я все!

— Что ты понял? В обморок хоть опять не брякнись!

— Хватит меня учить, Серый! — Обиделся тот. — В той ситуации любой бы в портки наклал. То-то ты потом коньяк литрами жрал?

— Ладно, угомонись, — посоветовал Серов. — Подходим уже.

Дверь избушки оказалась не заперта.

Как и уговаривались, Вампир остался на крыльце сторожить, а он тихо прошел в сени и никого не встретив, приоткрыл дверь в комнату. Тишина. Только настенные часы тикали где-то в глубине дома, отсчитывая неумолимое время. Осторожно пройдя дальше, увидел человека лежащего на кровати с головой укрытого одеялом. Почему-то он сразу понял, что это и есть тот самый 'клиент'.

— Эй! — Стоя в нескольких метрах, позвал Серов. Ближе приблизиться побоялся. Человек продолжал спать, никак не отреагировав на обращение.

— Эй, проснись! — Еще два шага вперед, тот не двигался. Серов осмелев, подошел к кровати и, сдернув одеяло, обнаружил, что под ним никого нет — только свернутый пополам матрац. Застыв в недоумении с одеялом в руках, неожиданно почувствовал, как что-то уперлось под лопатку и кто-то тихо, в самое ухо, произнес:

— Пошевелишься — пристрелю.

Замер, повинуясь.

— Одеяло брось, — посоветовал незнакомец.

Серов исполнил и этот приказ, инстинктивно подняв руки. Затем его быстро обыскали, проверив на наличие оружие, и уже другой голос, принадлежащий пожилому мужчине, произнес:

— Чисто, только зажигалка в левом кармане пиджака.

— Достань, — попросил второй. — От них всего можно ожидать.

'От них?' — Удивился Серов. — 'Неужели и про Вампира знают?'

Чья-то рука залезла в карман и извлекла зажигалку.

— Позолоченная, поди, еще дореволюционной работы! — Щелкнула крышка, хрустнул кремень. — Работает!

Серов почувствовал слабый запах бензина и почему-то успокоился, опустив руки.

— Еще от моего деда осталась, — все же не рискнув обернуться, пояснил он. — Вещь!

Предмет, упертый в спину пропал, чьи-то крепкие руки взяли за плечи и развернули на сто восемьдесят градусов. Перед ним стояли двое: старик в железнодорожной форме — видимо хозяин дома, и молодой парень, одетый в потертое галифе, такую же гимнастерку на голое тело и обутый в стоптанные ботинки. Взглянув ему в глаза, Серов сразу понял, что перед ним искомый 'клиент'. Оба были не вооружены.