предчувствие опасности, возрастающее с каждым днем. Происшествие с ткачом почти выветрилось из его памяти, и смятение своей души он никак не связывал со случаем у костра. Доискаться иной причины предощущения беды он сам был не в состоянии и поэтому непрестанно умолял бога дать ему обрести в душе мир и покой.
К полудню, когда брадобрей нехотя приплёлся в храм, у лестницы
святилища уже толпились мужчины и женщины в ожидании
судебного разбирательства. У ворот, во дворе храма и на лестнице
воины зорко следили за тем, чтобы пред ликом Владыки Города
Энки не происходило бурного выяснения отношений между прив-
леченными к суду. Ровно в полдень зазвучал гонг, и судебный
чиновник вызвал участников первого дела, выкликая вначале истца,
затем свидетелей, и последним — ответчика. Одного за другим,
вызванных ввели во дворик Ута и усадили у входа. Судьи — эн и
совет старейшин — восседали напротив алтаря у статуи Ута, покровителя законов, стража правды и милосердия.
Позади судей, в нише стены возвышалась та, что знает каждого сироту, знает вдову, знает горе угнетенного и обиженного — богиня
правосудия Нанше, дочь сияющего Ута, его помощница. Напротив
двери, на скамье у стены дворика, располагался секретариат суда
из четырёх писцов с квадратными дощечками на коленях. Рядом с
ними стояли три больших горшка: два — со свежей глиной для
табличек и один — с водой, чтобы смачивать таблички и писать на
мокрой глине. Писцы секретариата вели протокол и записывали
весь ход судебного разбирательства.
Преступление пред человеком — тяжкий грех,— нарушение божественных предписаний, пренебрежение законами, уста— новленными свыше. И Ут, блюститель справедливости, беспощадно
карал тех, кто нарушал обычаи и попирал договоры; тех, кто
благосклонно взирал на неправедные, злые дела; кто выдавал
малый вес за большой и малую меру за большую.
Прежде чем открыть день суда, эн зачерпнул горсть ладана из
золотой чаши, стоящей у подножья алтаря, бросил его в огонь
курильницы и пристально всмотрелся, высоко ли вздымается дым,
как чадит пламя и на сколько разделяется языков. Наконец, узрев
в чистоте огня доброе знамение, эн провозгласил начало суда. И
тогда жрец лучезарного бога подвел к кумиру всемилостивейшего
Ута судящихся и свидетелей и приблизил к их лицам горящий
светильник бога, дабы человек мог озариться светом истины и
очиститься от скверны лжи божественным огнем.
Каждый протягивал к пламени руки, затем касался ими глаз,
приветствовал бога сложенными ладонями и просил его:
— О Великий судья земли и небес! О Сияние справедливости!
Воздай мне по заслугам, суд твой светел и милосерден. Возложи
на грешника грехи его, возложи на преступника его преступления.
Дай безвинному очиститься пред тобой!
Первой разбиралась тяжба между двумя земледельческими
родами, чьи поля соседствовали. Суть иска пострадавшей стороны,
подробно изложенная старшим судебным писцом, состояла в
требовании возместить убытки за нечаянно погубленный урожай.
Молодые мужчины из рода-ответчика, открыв шлюз и пустив воду
на свой участок, принялись пить пиво, принесенное с собой,
увлеклись и не заметили, как вода разрушила пограничный валик, затопила чужой участок и, размыв земляной валик со стороны
противоположного водовода, унесла, смыла с соседнего поля весь
слой плодородной почвы. Однако, ответчик, настаивал на том, что пострадавшая сторона не следила за обваловкой своего участка; и не их вина, что плохие валики не смогли противостоять воде. Истец же, потомственный земледелец, в свою очередь, возражал против
оскорбительного обвинения в нерадивости, утверждая, что это —
клевета и что валики у него отменные, а участок свой он знает,
как лицо друга или соседа. Ни с той, ни с другой стороны не было
свидетелей.
Чтобы вынести справедливый приговор, судьи апеллировали к
Уту, дабы бог укрепил их сердца и направил судопроизводство по
истинному пути. Судьям и, в особенности, эну приходилось держать
в памяти законы и нормы, опирающиеся на традиционное право,
основанное на обычаях, сложившихся еще во времена далеких
предков. Действуя по велению Ута, эн, в угоду ему, заботился о
соблюдении правды и справедливости.
— Когда пьют пиво — урожай тонет! — засмеялся он. — Раз нет
свидетелей, то пусть все они принесут клятву перед богом в
правдивости своих слов.
С легкостью, не колеблясь и не робея, пострадавшие дружно
поклялись перед Утом в искренности данных ими показаний.
Главный ответчик, цветущий старик, отец двух присутствующих
на суде сыновей, с трудом преодолевая страх, шаркая ногами по
гладким золотистым глазурованным кирпичам дворика, приб-
лизился к богу и, уставившись куда-то вниз, сбиваясь и заикаясь,
произнес клятву, после чего схватился за грудь, покачнулся, и с
трудом поплелся к скамье. Крупные, блестевшие на солнце капли
пота сбегали с его чела.
Обман бога считался самым страшным прегрешением, влекущим скорую, неминуемую кару. Судьи переглянулись. Старейшина пострадавшего рода презрительно заметил:
— Честь человека подобна молоку, даже мельчайшая пыль ее
грязнит, а тут...
Старейшина рода ответчика громко проглотил слюну, неловко
отвернулся от проходящего мимо, прежде почтенного родича, и потупился. Смущенные, напуганные состоянием отца, молодые
земледельцы в замешательстве не рискнули навлечь на себя гнев
праведного Ута, хотя и были готовы к этому, и отказались от
клятвы перед богом, что было равносильно признанию собственной
вины.
— Ну, здесь — все ясно. Зло, порождение демонов, — вездесуще! —
сказал эн и вынес приговор. — За затопление чужого участка
заплатите из расчета три гура ячменя за один ган поля. —
Определить размеры затопленного участка он поручил судебному
исполнителю — чиновнику секретариата. — Плату за убытки и за
разбирательство жалобы, одну треть стоимости убытков, принесете
в течение месяца и отмерите в храме. Итак, дело решено, —
подытожил эн. — Пусть месть и проклятие бога обрушится на того,
кто осмелится нарушить приговор суда старейшин.
После того как истцу и ответчику были вручены глиняные
таблички с записью решения суда, заверенного малой храмовой
печатью, воины вывели их из зала Ута.
Следующим разбиралось дело о корабельном мастере,
плохо, некрепко построившем тростниковую лодку вместимостью в
двенадцать гур. Не прошло и года, как на дне лодки образовалась
брешь. Владелец лодки, представив клин договора с печатями
шести свидетелей и датой, документально подтвердил, что
изготовил ее за две овцы именно этот мастер. В тексте таблички-
конуса мастер клялся богами Энки и Утом, а также эном Уренки,
что если лодка испортится по его вине в течение года, то он за
свой счет построит и отдаст новую. На суде мастер доказывал,
что лодка сломалась по вине ее хозяина, вследствие небрежности
обращения. Владелец лодки представил суду двух свидетелей с
хорошей репутацией, показавших, что он бережно обращался со
своей лодкой и не перегружал ее, а брешь образовалась из-за
использования плохого тростника. Посовещавшись, судьи
постановили, что мастер должен отдать пострадавшему новую,
хорошую лодку взамен дырявой, а испорченную лодку следует
сломать. Плату же за судопроизводство внести обоим поровну,
исходя из одной четверти стоимости спорного имущества. У истца
изъяли запись прежнего договора и разбили.
По делу жены утонувшего полгода тому назад дамкара,
женщины ловкой и энергичной, подавшей жалобу в суд на парня,
отец которого, писец, нарушил взятые при жизни мужа обя-
зательства по отношению к ее дочери и женил своего сына на другой,
одним из свидетелей проходил горбун. Эн не допустил его к
разбирательству и отослал, заметив при этом: "Можно поверить
вору, но нельзя верить уроду!"
Великий дамкар, знавший мужа и дочь этой поблекшей женщины
в серых одеждах вдовы и веривший ей, предложил себя вторым,
недостающим свидетелем, и принес присягу Уту. Разобрав дело,
суд старейшин счел прежнюю невесту пострадавшей и назначил
ей большую компенсацию. Покидая зал суда, вдова, расставшаяся
после смерти мужа с яркими украшениями и одеждой, с косметикой и живыми цветами в волосах, именем Ута благословила старейшин племени и до земли поклонилась главе своей общины.
Когда во дворик Ута ввели ярко и нарядно одетую, жалобно
плачущую истицу, судьи насторожились. Аннипад, не выносивший
женских слез, тотчас же подошел к ней и, мягко взяв ее под руку,
осторожно подвел к скамье.
— Успокойся, сестра, и укрепи свое сердце. Того, кто чист и чужд
зла, боги милуют и наделяют всяческой благодатью, — ласково
увещевал он плачущую.
Склонившись к Аннипаду, вернувшемуся на свое место, эн тихо произнес: — Запомни, сын мой, мудрый Энки повелел, чтобы жизненная
сила души находила свое отражение в теле. Особенно душа влияет
на тело во время сильного волнения или печали, и тогда те чувства
и свойства характера, которые обычно утаивает душа, тело выражает открыто. Скажи, сын мой, ты внимательно прочитал написанное судьбой на лице этой женщины?
Аннипад отрицательно покачал головой. — Видишь, у нее густые
брови, маленькие, глубоко сидящие глаза и длинный нос, а ее
красная верхняя губа шире нижней? Такая женщина ловка, как
обезьяна, и редко говорит правду. Пусть ее слезы не обманывают
тебя, сын мой.
Тем временем старший писец доложил содержание тяжбы между этой женщиной, ранее бездетной вдовой, и ее новым мужем,
который недавно оставил ее. Женщина утверждала, что между
ними, при присутствующих на суде свидетелях, в храме Инанны
заключен брачный договор, в чем они оба тогда и принести присягу
богине. В этом случае бывший муж должен был дать бывшей
жене содержание стоимостью в тридцать овец. Если клятвенного
обязательства жениться не было, бездетная женщина не получала ничего.
Ее бывший муж упорно отрицал и договор, и свидетелей, заявляя,
что вообще знает их лишь с виду. Поскольку каждая сторона
твердо стояла на своем, судьи потребовали принесения клятвы
Уту, и все четверо без тени сомнения поклялись перед богом в
своей правоте.
— Вот это да! — изумился великий дамкар, подозревающий
женщину во лжи. — Бог никого не заставляет менять свои показания!
Воистину, на суде слово грешницы сильнее слова мужа! — Для
установления виновности подсудимых он предложил подвергнуть
свидетелей испытанию водой, и эн тут же распорядился принести
святой воды из храмового источника. Свидетелей поставили перед
Утом и вручили им серебряные чаши с бурлящей водой. После
того, как каждый из них, захлебываясь, отпил по нескольку глотков,
одному из свидетелей вода бросилась в глаза и у него потекли
слезы, а у другого началась рвота. Рыдая, они признались святой
воде в том, что вдова их подкупила, предложив по десять овец.
Женщина, блестя высохшими, покрасневшими от злости глазами,
плюнула в их сторону и накрепко сомкнула губы до окончания суда.
Старейшины определили всем меру наказания: бывший муж
считался очищенным, оправданным перед Утом; лжесвидетели
уплачивали храму стоимость двадцати овец; женщина оплачивала
разбирательство жалобы — десять овец, а за недостойное поведение
и неуважение к Уту,— за плевок,— должна была во время первого же
народного собрания, под смех и улюлюканье мужчин Города,
четыре раза обойти вокруг террасы старейшин с тремя кирпичами
на голове.
С тревогой и возмущением восприняли старейшины обвинение,
возведенное братьями ювелира на старуху, его соседку, которая
колдовскими чарами извлекла душу из их брата и поместила ее в тело презренной собаки. Когда братья вытряхнули из мешка собаку
и ударили ее, ювелир скорчился и завизжал. После того как собаку
укололи ножом, тело ювелира покрылось волдырями. Собака
принадлежала старой ведьме, и та регулярно мучила их брата,
истязая собаку у него на виду. Дабы избавить ювелира от
колдовских чар, братья предлагали старухе принять от них в дар
шесть овец, но ведьма от подарка отказалась.
Посуровевший эн быстро поднялся и предостерегающе поднял
руку:
— Не убивайте животное — погибнет и человек. Уберите собаку
в мешок, а с ювелира глаз не спускайте! Нужно немедленно пресечь
это богопротивное дело и положить конец козням колдуньи. Энси
Аннипад, — приказал земной владыка, — возьми воинов и жреца-
брадобрея, найдите старуху и сбрейте ее волосы, дабы лишить
колдунью силы и злых чар, заключенных в ее белых волосах, а
чтобы избежать омерзительных заклинаний волшебницы и не быть
связанными ее словами, выбейте вначале старой ведьме передние
зубы. После этого свяжите ведьму по рукам и ногам и подвергните
испытанию рекой. Если бог реки не отвергнет ее и очистит, то
река примет тело старухи в свое лоно как невиновное. Тогда
похороните ее по обычаю предков. Но если нет, и ко дну нечестивая
не пойдет, тогда сожгите старую колдунью на площади у Козьих
ворот.
Аннипад почтительно поклонился владыке и без промедления
покинул зал Ута.
Последними разбирались дела о пролитии крови ближнего.
Храмовый бык, убивший человека и осквернивший себя кровью,
был подвергнут осуждению, наказан побитием камнями и изгнан
за пределы Города чистых, божественных законов.
В деле двоюродных братьев один обвинил другого в том, что
тот заступил за межу его участка земли при подновлении обваловки
и, кроме того, избил его. Однако старейшины усмотрели, что
завязалась обычная драка, в результате которой один из спорщиков
лишился двух зубов, а у другого оказалась сломанной рука. И суд
единогласно вынес определение: братья должны заплатить друг
другу: за сломанную кость — двадцать четыре овцы, а за каждый
выбитый зуб — по две овцы.
Брадобрея Аггу, расстроенного, грустного, не верящего в
милосердие суда, ввели последним. О причине его вызова в суд он
догадался, когда в толпе у лестницы увидел ожидавших своей
очереди оружейника и ткача. Мебурагеши, подошедший из
храмовой мастерской, опросил всех знакомых и выяснил, что
проходит свидетелем по делу Туге. И оружейник не замедлил
выразить ткачу свое неудовольствие по поводу привлечения его к
этому, по общему мнению, никчемному делу. Туге лишь жалко
улыбнулся и еще ближе придвинулся к воину, надзиравшему за
порядком. В зале суда оружейник изложил перед Утом проис-
шествие с горячей рыбой, а лекарь рассказал об ожоге и
