"Загадочная душа и сумрачный гений"

Вильгельм был явно чем-то взволнован. Причем весьма. Об этом можно было судить по излишней резкости его движений, возбужденному огоньку в глазах, а главное, — по тому, как он часто сжимал в кулак ладонь правой, здоровой руки.

В просторном кормовом салоне броненосца вместе с кайзером находились его брат Принц Генрих Прусский и Имперский канцлер Бернгард фон Бюлов. А с учетом только что вошедшего Тирпица, здесь, практически в полном составе, собралось и все высшее флотское начальство. Включая командующего Флотом метрополии адмирала Ханса фон Кёстера, его младшего флагмана вице-адмирала Августа фон Томсена, начальника Амиральштаба вице-адмирала Вильгельма Бюкселя и начальника морского кабинета кайзера адмирала Густава фон Зенден-Бирбана с его энергичным помощником контр-адмиралом Георгом фон Мюллером.

Кроме них присутствовали вице-адмирал Хённинг фон Гольцендорф и начальник пресс-отдела, а фактически, службы аналитической разведки в ведомстве Тирпица, контр-адмирал Август фон Гёринген. Были также приглашены командир отряда броненосцев эскорта кайзера контр-адмирал Генрих Рольман и недавно вышедший в отставку, но специально приглашенный в этот вояж в Россию, адмирал Фридрих фон Гольман.

Только вчера поставленный Императором во главе попечительского совета Клуба 'Атлантического кубка', убежденный пангерманист Гольман периодически бывал с Тирпицем 'на ножах' из-за своего пристрастия к идеям крейсерской войны в океанах, коим он увлекал и Вильгельма. А поскольку постройка больших крейсеров автоматом сокращала количество 'линейных килей', это все Тирпица изрядно бесило. Однако Гольман слыл другом русского морского министра адмирала Дубасова, поэтому Экселенц и решил, что его пребывание в Санкт-Петербурге может оказаться небесполезным...

Возможно, что окажись сейчас на 'Брауншвейге' начальник армейского Большого генерального штаба Альфред фон Шлиффен, начальник военного кабинета Императора Дитрих фон Хюльзен-Хезелер с его помощником Эрнстом фон Застровым и прочими их генералами, Вильгельм пригласил бы на этот внезапный 'большой сбор' и армейцев. Но капризная госпожа Фортуна, в лице гофмаршала Двора Эйленбурга, адмирала Зендан-Бирбана и штормящей Балтики, распорядилась иначе.

Все 'красные лампасы' были размещены на большом крейсере 'Принц Генрих', который имел дополнительные, комфортабельные каюты для штаб-офицеров, так как проектировался с учетом возможности длительной службы в отдаленных водах в качестве флагманского. Но можно ли говорить о том, что нынешним обитателям этих апартаментов повезло, глядя на единственного выходца из их касты, некогда бравого гусара, страдальца Бюлова? На него, вообще-то, лучше было вовсе не смотреть: морская болезнь корчила его сухопутный организм нешуточно. По морю ходить, — не по полю на лошадке скакать...

Увы, относительно узкий и высокий корпус 'Принца Генриха' был подвержен качке даже больше, чем корпуса новейших броненосцев.

— Все в сборе? Прекрасно. Значит — к делу! Господа, перед выходом из Киля нам передали свежие газеты. Лично я до 'Локаланцайгер' добрался только часа два назад, и то, лишь благодаря молодчине Мюллеру. И теперь корю себя за лень и нерасторопность. Кто-нибудь из вас уже прочел последние новости кроме нас двоих?

Нет?! Потрясающе! Кроме умницы Георга, который примчался ко мне с ЭТИМ как ошпаренный, никто? Просто прелестно...

Да! Так мы с вами далеко можем заплыть, мои дорогие адмиралы. Бернгарда я еще извиняю. Ясно почему. Но уж вы то, морские волки! — Вильгельм укоризненно покачал головой, слегка оттопырив нижнюю губу и грозно хмуря брови, — Жаль, что отругать вас как следует некогда. Хотя и стоило бы...

Ситуация сложилась щекотливая, требующая немедленного решения. Довожу до вашего сведения, господа, что в России, куда мы так спешим, события разворачиваются столь стремительно, неожиданно и даже, я не побоюсь этого слова, — непредсказуемо, что сейчас мне просто затруднительно сказать, а в ту ли мы с вами страну прибудем.

Удивились? Замечательно. А уж как мне пришлось удивиться, после прочтения вот этого... — Экселенц ткнул пальцем в газетную полосу, — Ну-ка, сначала возьмите все по экземплярчику, да прочтите передовицу. От первой и до последней буквы. Возможно, вы после этого меня поправите, и речь там вовсе не идет о том, что царь Николай решил ввести в его империи Парламент, собственными руками сокрушая основы самодержавия. И это, — после блистательно выигранной им дальневосточной военной кампании! Надеюсь, что кто-нибудь из вас сможет объяснить мне логику подобных действий...

На несколько томительно долгих минут в салоне воцарилась почти полная тишина, нарушаемая только легким поскрипыванием кожи белоснежных лакированных туфель кайзера, нетерпеливо прохаживающегося по ковру, и приглушенным гулом механизмов в корабельных низах.

Когда Вильгельм понял, что с содержанием сногсшибательной новости из русской столицы собравшиеся ознакомились, но высказываться первым никто не спешит, он резко остановился позади своего кресла, и неожиданно визгливым, высоким голосом, местами чуть не срываясь на крик, разразился гневно-сумбурной тирадой:

— Так что же, любезные мои адмиралы? Может быть, самое время нам разворачивать поводья!? Может быть, царь свихнулся, а мы пытаемся делать дела с больным человеком? — постепенно багровея, кайзер яростно жег присутствующих пылающим взором. Глаза его налились бешенством, а вздернутые кончики усов мелко подрагивали.

'Интересный оборот! Нам-то, по большому счету, какое дело до того, как русские собираются реформировать свою систему государственного управления? Одно то, что они на это все-таки решились, уже замечательно. А если царь Николай заодно покончит и с безответственными великокняжескими синекурами, подмазанными парижскими взятками под соусом из трюфелей и лобстеров, так нам за это с него нужно будет пылинки сдувать. Так что, по-моему, сейчас вести речь об отмене визита, как минимум — не логично.

Или Экселенц что-то задумал? — Тирпиц не преминул отметить, как пытливо кайзер вглядывался в их лица несколько минут назад, — Известно, конечно, как наш Император относится к парламентским процедурам. Но если уж он вынужден мириться с этим в Германии, какое ему дело до того, что царь введет у себя законосовещательную Думу?

Да, какие-то мелкие проблемки у нас могут возникнуть в связи с этим. Но все они — величины микроскопические, не стоящие выеденного яйца на фоне одного только ухода Витте, и я даже не говорю про наш Договор.

Нет. Тут кроется что-то другое. И, похоже, я начинаю догадываться...'

А Экселенца тем временем понесло. Приняв настороженное молчание собравшихся за растерянность, что его бесило на уровне рефлексов, или просто не удержавшись от соблазна в очередной раз поизмываться над своим окружением, что было свойственно его холеричной натуре эгоцентрика, Вильгельм закусил удила. Голос его яростно грохотал:

— Я пятнадцать лет бьюсь с этими невменяемыми придурками из Рейхстага... Я уже давно готов разогнать к чертям собачьим это стадо безмозглых, упрямых, тупых ослов... А эту мерзость, доставшуюся нам в наследство из-под князя Бисмарка, эту никчемную, порожденную торгашескими интригами бумажонку — Конституцию, спалить в камине. И если бы не кое-кто, из здесь сидящих, уже сто раз бы так и сделал!

Я, Король Пруссии и германский Император, до сего дня вынужден был просто-напросто завидовать той свободе рук и решений, которыми обладает самодержец России! А он... этот!.. Может, у него просто... Nicht alle Tassen im Schrank! Я не нахожу других слов! Он что делает, этот царек несчастный? Может, и в правду не ведает, что творит? Или это происки кого-то из его семейки и камарильи? Вы только подумайте: взять и самолично отречься от божественной сути и предназначения самодержавного государя, от полноты власти и бремени ответственности, дарованных единственно Всевышним!

Разве способен в трезвом рассудке и душевном здравии на такое святотатство миропомазанный монарх? Если бы я знал это сегодня утром, то вместо вас — военных и дельцов — загрузил бы мои корабли лучшими психиатрами Рейха! О! Как мне сейчас не хватает здесь моего славного Гинце, Пауль то должен точно знать, что там у них на самом деле случилось.

Так что же вы молчите, мои любимые, обожаемые господа адмиралы!? Притаились, словно жирные караси под корягой? Ну, скажите же мне, что нам теперь делать?

Однако, даже этот пассаж с прямым вопросом в финале, остался гласом вопиющего в пустыне. Все слишком хорошо знали: если попасть Вильгельму под горячую руку, то 'на раздаче' можно услышать о себе столько занятного, что человеку с совестью и честью будет трудно смотреть в глаза тем, кто при этом его унижении присутствовал. Причем, как правило, при унижении вовсе не заслуженном. Случай на 'Гогенцоллерне', когда на хамскую выходку Экселенца, молодой лейтенант ответил ему оскорблением действием, ничему кайзера не научил. Офицера вынудили застрелиться. Неприятность забылась...

— Ну, какой, скажите мне, может быть парламент в России?! И как нам теперь иметь с ними дело? — Вильгельм вопрошающе пожал плечами, — Ведь русские записные трепачи-интеллигенты — это даже не их знаменитое замшелое допетровское боярство. Теперь эти мерзавцы станут заволынивать в этой своей Думе все и вся! Представляете, какие взятки придется на каждом шагу платить им нашим промышленникам? За каждую закорючку! Вместо помощников кузен наплодит толпу голодных, беспринципных кровососов. И все наши планы пойдут кошке под хвост. Предательство будет караулить нас на каждом шагу!

Генрих , брат мой, ты согласен с этим?

Взоры Тирпица и остальных присутствующих обратились в сторону командующего Кильской базы, чей характерный, гогенцоллерновский профиль четко рисовался в абрисе иллюминатора на фоне темно-серого неба, словно портрет в круглой раме.

Принц Генрих успел глубокомысленно нахмурить августейший лоб и даже набрать в легкие побольше воздуха, как вдруг, с другой стороны стола, раздался прерывающийся, вымученный голос:

— Ваше величество... позвольте...

— Ага! Все-таки наш дорогой Бернгард хочет выступить первым.

— Пожалуйста, позвольте покинуть вас на несколько минут...

— Тьфу! Конечно. Ступай, ступай скорее! — Вильгельм проводил сострадательным взглядом Бюлова, с низкого старта метнувшегося к дверям, — Ну-с, господа адмиралы, поскольку наш главный дипломат предпочел тактично отправиться блевать, может быть пока — по чашечке кофе? Правильно ли будет принимать серьезное решение, обсудив все только в нашем узком флотском кругу?

— Мой Император, прошу прощения, но возможно Вам также стоит выслушать мнение представителей армии и деловых кругов? Тем более, что такая возможность у нас имеется, — осторожно подал голос рассудительный Гольман, чья карьера на действительной службе была уже завершена, и в критические моменты, когда Экселенц 'на взводе', можно было не взвешивать каждое слово или помалкивать в тряпочку.

— Всему свое время. Кстати, насчет бизнесменов, Вы попали в самое яблочко, мой дорогой Фридрих. Я семафором запросил у Баллина, знают ли они о русских новостях, и стоит ли нам теперь продолжать поход? На оба вопроса был дан утвердительный ответ. После чего я и собрал вас. А мои любезные генералы... пусть генералы пока подождут, — заявил удивительным образом совершенно успокоившийся Вильгельм, выдержав в своем ответе парочку театральных пауз.

'А несколько минут назад здесь было столько лукавого крика, стенаний и громов-молний. Для канцлера, что ли, все представление им разыгрывается? А не прозвучавшее пока слово принца — домашняя заготовка в либретто этого спектакля?

Сдается мне, что наш Экселенц желает, чтобы 'его уговорили', а ответственность за принятое решение хочет изящно переложить на Бюлова, дабы генералитет и Гольштейн слишком шибко не верещали от обиды, — усмехнулся своей внезапной догадке Тирпиц, — Красиво! Его величество опять в своем драматическом амплуа...'

— Но может быть все вовсе не столь уж печально? Ведь мы не раз отмечали, Ваше величество, что нынешний уровень компетенции у российского чиновничества уже не соответствует потребностям современного промышленного развития государства? И то, что царь Николай, похоже, задумал привлечь к местному управлению светлые головы, до этого только раскачивавшие державный корабль, по-моему, вовсе не плохо, — осторожно обозначил свою позицию Зендан-Бирбан, — В конце концов, ему приходится работать с тем человеческим материалом, который имеется в наличии.

— Но не до власти же своих недавних непримиримых противников допускать!?

— Так об этом, как мне представляется, речи не идет вовсе. Никакого ответственного министерства. Парламент предполагается создать только как законосовещательный орган.

— Да? А рассмотрение и утверждение госбюджета?

— Простите, Ваше величество, но разве это можно рассматривать как отрицательный момент? Тем более при склонности власть предержащих в России к бесконтрольному или нецелевому использованию ведомственных финансов? Полагаю, что Император Николай учел факт неготовности своего флота к войне на Востоке, и это при том, что денег-то было потрачено намного больше, чем у японцев, — добавил свои 'пять копеек' явно солидарный с мнением начальника кабинета Бюксель.

— Никогда не слышал, что для того, чтобы закрутить гайки, следует сперва отпускать вожжи! — многозначительно прищурился Вильгельм.

— Если ослабшая гайка и резьба изрядно заржавели, то сначала, перед новым затягом, ее действительно нужно слегка отпустить. Ведь очевидно, мой Император, что русское столоначальство уже не вполне отвечает требованиям нового века, — нашелся начальник Генмора, ловко отпарировав августейший выпад.

— Нам, возможно и очевидно. Но как на это посмотрит русский народ, привыкший к сложившейся системе? Желает ли он столь кардинальных перемен?

'Ну, что же, наш выход. Пора Экселенцу подыграть', — усмехнулся про себя Тирпиц, и вслух сухо, с твердой убежденностью в голосе, заявил:

— Декабрьские события об этом свидетельствуют с очевидностью. На мой взгляд, только известная ловкость царя и громкие военные победы отвратили Россию от бунта.

— Даже так, мой любезный Альфред!? Вы и в самом деле полагаете, что все было столь серьезно для Николая, — Вильгельм слегка нахмурился, пристально глядя Тирпицу прямо в глаза, — И гвардия это бы допустила?

— Полагаю, что гвардия, вернее Великие князья и их офицеры, не только допустили бы смуту и кровопролитие в столице. Они их, несомненно, желали, Экселенц. Если даже не более того. И дело тут не только в том, что реформы бьют по дворянству в целом.

Если мы с Вами знаем кое-что относительно здоровья одного из членов понятного семейства, что можно подумать об осведомленности князя Владимира? Мы знаем, как начал царь последнее время прижимать родственников. Знаем о подрывной деятельности обиженного на него господина фон Витте и его друзей из профранцузской партии...

— Значит, Вы думаете, что Ники затеял контригру против своих зарвавшихся старших дядюшек? Из элементарного опасения потерять трон?