Вот, честное слово я испытывал разочарование. Черт бы побрал эту небесную канцелярию! И там волокита! Как прикажете жить, если нет никакой определенности? Может быть, в православных канонах церковники допустили арифметическую ошибку и мне причитается еще один день? О том, что тело моё и мозг, могут сейчас находиться в коме, я старался не думать. Эта мысль сразу же прерывалась пронзительным криком души: "Бедный Серега!"
В общем, кругом полная жопа. Да к тому же, мои неприятности и не думали на этом заканчиваться. Они нарастали, как снежный ком. Хреновое качество стремительно перерастало в количество. На перемене ко мне подкатил Босяра.
— Ты че это Катьку Тарасову обижаешь? — спросил он, наступая мне на ногу и ударил локтем под дых. — Совсем оборзел?
Чуть пресс не пробил, падла!
— Слушай, папаня, — сказал я по старой привычке, — что ты в принципе хочешь? Если подраться, то без проблем, присылай секундантов, а если поговорить, как мужик с мужиком, перетереть непонятки, я тоже непротив. Только думай быстрее, мне некогда.
— Ладно, пошли побазарим, — тряхнул головой Славка, остывая глазами, но не удержался, съязвил. — Ишь ты, какой занятой!
Мы отошли в угол двора, присели на низенькую скамью, что большой буквой "Г" окружала забор по периметру, огляделись. Здесь нам никто не мешал.
— Давай откровенно, на чистоту и без обид, — предложил я.
— Давай! — согласился Босяра.
— Тарасова пригласила меня в кино. Я отказался. Тебе, как я понял, это не нравится. Может быть, надо было сделать наоборот? Сходить с ней на вечерний сеанс, проводить Катьку до дома, зажать в темном углу и мацать за потные сиськи?
— Да я бы тебя убил! — откровенно сказал Славка и сжал кулаки. — В чём-то ты, Пята, прав. Только Катька моя двоюродная сестра, можно было ей отказать как-нибудь без обид. Так что драться нам все равно придется. Во-первых, я обещал своей мамке всегда её защищать, а во-вторых... мне самому интересно.
Коротко дзинькнул звонок. Девчоночий серпентарий компактным клубком запылил в сторону класса. В воздухе плыли вздернутые носы. Мы со Славкой были для них далеко в стороне и несравнимо ниже. Только Катька Тарасова снизошла: скользнула по мне ненавидящим взглядом, что-то сказала подружкам и, хохоча, взлетела по ступенькам крыльца.
До революции в этом доме жил, наверное, какой-нибудь бондарь. Высокий, темный подвал был залит до половины грунтовой водой, где плавали почерневшие от времени бочки. Сейчас там хранятся деньги.
Ну, вот и поговорили, — я встал, и без задней мысли, подал руку Босяре. Он сделал вид, что этого не заметил:
— Драться будем на большой перемене.
— Заметано!
Настроение у меня несколько приподнялось. Я и сам, честно сказать, хотел бы покончить с этой бодягой в самые кратчайшие сроки, но по негласному дуэльному кодексу, условия выдвигаются вызывающей стороной. Вот тебе и "не спеши жить"! Ну как тут, скажите, не будешь спешить, если ты в этом реале на птичьих правах? В любую минуту провидение скажет "извините-подвиньтесь" и место мое за партой займет лопоухий пацан, которых ни сном, ни духом о моих дурацких разборках. Настучит ему Славка по репе, и будет прав, не умеешь драться, не возникай! С его феноменальной реакцией это раз плюнуть.
От прочих дурных мыслей, меня отвлекла математика. Нина Васильевна Бараковская, которую школьники звали, не иначе как "ясновельможная пани", учинила классу контрольную. Старый учебный год у нее никогда не спускался на тормозах.
С примером я справился самостоятельно, а вот с задачей не получалось. Пришлось инспектировать тетрадь бабки Филонихи, благо, она не протестовала. У Вальки был вариант про гараж и машины, у меня — про лесной массив, но принцип решения я уловил. Дробные цифры заменил целыми; вычислил, сколько частей приходится на 77 гектаров, чему, в итоге, равна площадь соснового и елового леса, и еще через два действия получил конечную цифру.
Сдавая тетрадь, специально заглянул в классный журнал, чтобы прояснить для себя тему контрольной работы. Она называлась замысловато: "решение задач на пропорциональное деление". Во как! Теперь я и это могу.
Урок пролетел, как одна минута, не оставив мне времени для размышлений. А я ведь, еще до конца не продумал тактику и стратегию предстоящей дуэли. Спарринг со Славкой, это не дули крутить воробьям. Крепкий орешек, такой даже опытом не возьмешь. Любил он, на старости лет, вспоминать о своих боевых похождениях.
— Я, — говорил, — Санёчек, когда с кем-нибудь дрался, мне все время казалось, что он кулаками машет будто в замедленной съемке.
Честно скажу, я ему верю. Во-первых, не раз и не два видел своего крестного в деле, во-вторых, в спецназ так просто не попадают, а в-третьих, был еще один человек, утверждавший нечто подобное, хоккеист легендарной тройки Виктор Полупанов.
На пустырь за спортивной площадкой мы с Босярой пошли вдвоем. Напрей с Витькой Григорьевым дописывали контрольную. Обещали догнать, а пока, мол, "начните без нас".
— Я тебе доверяю, — смеясь, говорил Славка, хлопая меня по плечу, — сам тоже не обману. Ты, Пята, не жохай, уничтожать не буду, просто немножечко проучу.
Со стороны могло показаться, что два закадычных друга идут по своим делам. В принципе, так и было. Ничего, кроме добрых чувств, я к своему крестному не испытывал, хоть и решил для себя начистить ему хлебальник в самые кратчайшие сроки. Ибо нефиг!
Мы, молча, разделись до пояса, показали друг другу ладони. Славка сказал "сошлись", рванулся было вперед, но тут же, отпрянул, чтоб засмеяться. Он никогда раньше не видел такой стойки, когда обе руки согнуты в локте, правый кулак на уровне лба, а левый в районе солнечного сплетения. В те годы это не впечатляло.
Направление первой атаки я прочел по его глазам. Зрачки напряглись, сузились, быстрый тычок скользнул над моим локтем в район правого уха.
Я тупо выпрямил правую руку. Уходя вверх, по прямой, предплечье отбросило этот удар. Тут же, обратным ходом, я пустил свой кулак вниз, по дуге, прямо в ухмыляющуюся рожу.
Куда-то попал. Славке даже пришлось пробежаться, чтоб не упасть. Из рассеченной щеки под виском закапала кровь.
Глава 10. На птичьих правах
Перед последним уроком, Босяра перебрался на последнюю парту. Он сел рядом со своим секундантом, отгородился от мира учебником английского языка и прикрыл заплывающий глаз носовым платком. Фингал получился маленьким, аккуратным. Верхнее веко опухло и стало фиолетово-черным, как у завзятой модницы после парадного макияжа. Вот только, щека у Славки была безнадежно испорчена. Теперь, до конца жизни, придется ему носить в уголке правого глаза шрам в виде тонкой открытой скобки. Точно такой же, был у него и в прошлой моей реальности. Только там он его подцепил во время общей уличной драки, после восьмого класса, плюс авторство не моё.
Нет, зря, все-таки он отказался идти в санчасть и накладывать швы. Шрамы конечно, украшают мужчину, но не в таком возрасте. По-пацански он прав, не хотел меня подставлять, упал и все! Это он сам придумал, когда из дверей мастерской выскочил трудовик и ухватил меня за ухо:
— Отпустите его, Юрий Иванович, это я сам упал!
— Сам?! — удивился тот. — Да как же тебя угораздило?
— Об железку споткнулся. Под ноги не смотрел.
— Экий ты нестуляка! Ну-ка пойдем в цех! Рану нужно промыть, обработать. Заодно поглядим, что там у тебя с глазом. Может придется скорую вызывать.
— Не надо никакой скорой! — запричитал Славка.
— Пойдем, пойдем! Мне видней, надо или не надо. Ишь ты какой! Как хулиганить, так первым бесом, а как на расправу, "не надо!"
Интересный мужик, наш Юрий Иванович. Природа его раскрасила красным цветом. Шеки, брови, глаза, нос, даже крупные кудри над его вечно наморщенным лбом, отливали ровным багрянцем, без граней и полутеней. Из напитков, он тоже предпочитал "красненькое", как и его закадычный друг, преподаватель физики, Николай Игнатьевич Варбанец. Помимо гастрономических предпочтений, было у них и одно большое общее горе — оба подпяточники. Поэтому лишних денег у друзей никогда не водилось. Николай Игнатьевич жил в двухэтажном государственном доме, а Юрий Иванович построил собственный особняк на большом участке земли с теплицами, садом и огородом. Он действительно любил труд и как школьный предмет, которому нас обучал, и как форму существования. На земельном участке, ухоженном его мозолистыми руками, все произрастало с избытком и было источником неучтенки, которую можно было пустить на пропой.
— Люсёк, — говорил Николай Игнатьевич своей суровой жене, — там, за углом, помидорчики дешевые продают...
Оба они проживут долгую жизнь, оставив за спиной не одно поколение грамотных, трудолюбивых выпускников. Юрий Иванович умрет в своем огороде, у него оторвется тромб, а Николай Игнатьевич — в банке. Ему нахамят в операционном зале так, что остановится сердце.
Но никто, кроме меня, не знал своего будущего. Трудовик колдовал над Славкиной надбровной дугой, накладывал тугую повязку, а тот продолжал лениво отбрехиваться:
— Не хулиганили мы.
— Не хулиганили?! А что ж вас сюда, на пустырь занесло, подальше от глаз? Молчите? Так я вам скажу, или драться, или курить. Ох, дождетесь, возьмусь я за вас. Вот, прямо сейчас директора позову...
Мы не курить, — не на шутку струхнул я, — мы сюда за двигателем пришли. Хотели скрутить со стиральной машинки.
— Вот молодцы! — с сарказмом сказал Юрий Иванович, — одни стараются, собирают, а другие будут растаскивать! Может быть скажешь Босых, для каких таких срочных нужд вы на это пошли?
— Так это... — промямлил Славка, не зная, как лучше соврать.
— Мы хотели сделать приспособление, чтоб семена с веников очищать, — мгновенно нашелся я, и быстро добавил, — для школы.
— Похвально, — расцвел трудовик, — очень похвально! Рачительно, по-хозяйски! Так... сколько у нас до конца перемены, двенадцать минут? Ты, Босых, дуй в санчасть. Нет у тебя ничего страшного, обычное рассечение. Пусть Марь Иванна наложит на рану швы. Шрам конечно останется, но будет не столь заметен. Денисов тебя догонит.
Как я и предполагал, Юрия Ивановича зацепило. Учитель семидесятых был человеком призвания. В профессию шли не за большими деньгами, а по зову души. Естественно, ему было приятно, что сопливые пацаны, меньше года назад, не умевшие работать напильником, проявили инициативу. Пусть даже то, что они придумали, не стоит выеденного яйца, важен факт, сам по себе достойный поощрения и поддержки.
Он протянул мне листок бумаги и огрызок карандаша:
— Ну-ка изобрази, что вы там со Славкой Босых по незнанию нафантазировали.
Я несколькими штрихами нарисовал электрический двигатель, направление вращения вала, цилиндрическую насадку с рифленой поверхностью и фланцем для фиксации на валу. В примечании указал, что резьба на ступице, стопорный болт и гайка должны быть с левой резьбой. Это ему понравилось больше всего:
— В данном случае именно с левой! Гм... в принципе, почему бы и нет?
Юрий Иванович внимательно изучил мой, вполне приличный чертеж, в конце уточнил:
— Насколько я понял, рабочая поверхность насадки должна быть шероховатой, обработанной на станке?
— Не обязательно. Дед наварил куски проволоки, старые гвозди без шляпки...
— Ага! Это ты, значит, у деда своего подглядел! — возликовал трудовик. — То я и смотрю, откуда ж такая изощренность разума?
Ну что ж, тоже похвально! У взрослых нужно учиться, перенимать опыт. Без этого никуда. Ну и как, работает чистилка?
— А куда она денется, — солидно ответил я. — нечета ручному станку! Только семена по двору сильно разбрасывает. После каждого раза приходится подметать. Вот если бы предусмотреть нечто вроде длинного кожуха, заканчивающегося воронкой...
— Ладно, иди! — перебил меня Юрий Иванович, — а то опоздаешь. После уроков загляни в мастерскую. Если меня, вдруг, не будет, тогда завтра с утра.
Ни в какую санчасть Славка, естественно, не пошел. Он ждал меня тут же, за углом мастерской, в окружении припозднившихся секундантов и мотая своей забинтованной головой, втирал им историю про падение. Я догадался об этом, услышав последнюю фразу:
— Быть такого не может! — сомневался Напрей, — я упал — руку разрезал, ты — голову проломил. Или Пята колдун, или ты набрехал.
— Ну, если не веришь, сам у него спроси. Как было дело, Санек?
— Шел, упал. Очнулся — гипс, — пояснил я, — и вообще, нефиг было опаздывать!
Юрка пристально осмотрел мою рожу и, не увидев ни ссадин, ни синяков, бессильно развел руками:
— Гля, точно! Во везун!
Да я б на его месте и сам не поверил, что Босяра в кого-то ни разу не попадет.
— У тебя на контрольной по арихметике какой ответ получился? — спросил у него Витек, возвращая всех нас с неба на землю. Они с ним решали один вариант.
— Шестьдесят восемь целых, и четыре десятых, — ответил Напрей.
— Четыре десятых машины?! Сам-то подумал, что написал? —
возмутился мой секундант. — Ты, наверное, запятую неправильно перенес. Какое у тебя было последнее действие?
И они пошли впереди, обсуждая Юркину неудачу.
Вот тебе и беспросветный двоечник! — удивлялся я, глядя в Витькин затылок. — Кто б мог подумать, что его проблема лежит на виду, на обороте обложки обычной тетрадки в клеточку?
Нещадно палило солнце, приближаясь к зениту. В ветках колючих акаций от него прятались воробьи. Голову припекало. Волосы были почти горячими и ничего. А после шестидесяти я буду терять на жаре сознание. Всё течёт, всё меняется. С годами я понял, почему дед всегда прикрывал макушку соломенной шляпой.
— Я знаю, как это у тебя получилось, — после долгих раздумий выпалил Славка. — Ты выпрямил руку, а это намного быстрей, чем её поднимать. Можно так, можно так, — он встал в мою стойку и наглядно продемонстрировал варианты блоков и контратак. — Одного не пойму, почему ты все время прикрывал свое дыхало? Я ведь, бью только по роже.
— Это, папаня, защита от удара ноги, — пояснил я. — Вот посмотри: делаешь шаг назад, крепишь ладонью правой руки левый кулак и хрен прошибешь!
— А что, — изумился он, — есть на свете такие скоты, которые дерутся ногами?!
— Есть, — подтвердил я, — в Японии, например.
— Вот суки!
Не дождавшись ответа, Босяра многозначительно помолчал, приглашая меня первым коснуться, неприятной для него, темы. Но чувство попранной справедливости в итоге возобладало.
— Слышь? — прошептал он, — пацаны и в правду поверили, что это я сам упал...
— Так это же хорошо! — с позиции прожитых лет я, как будто читал все порывы его души, и по-взрослому успокоил Славкину совесть. — Нам же будет меньше проблем. Та же Танька Тарасова, если узнает о драке, сразу директору вломит. А оно мне сейчас меньше всего надо. Илья Григорьевич с утра вызывал. Сказал, что наш дом стоит на меже, и вопрос о моем переводе в новую школу напрямую зависит от моей учебы и поведения.
Кажется, Босяра поверил. Во всяком случае, у него возник только один вопрос:
