Черный, черным, по-черному

Верю, да еще как. И, хотя и не считаю себя сколько-нибудь последовательным пидором, очень хорошо этих женщин понимаю. Надо быть дурой и, кроме этого, вовсе не иметь здоровых инстинктов, чтобы не использовать такой шанс завести качественное потомство. Все-таки во всем, что относится к личным отношениям, в этом умнейшем человеке осталось что-то неистребимо детское.

Отчасти я ошибся и относительно последствий увлечения в широких массах, слишком однозначный прогноз сделал. Кое-кто, понятно, получил травмы, но ничего особенно страшного. А кое-что — так вошло в общий, коллективный навык нашего двора, стало вроде бы как нашей визитной карточкой. Понятно, что ухватки относились к числу самых элементарных, но это были БАЗОВЫЕ элементы. От девяти до тринадцати люди как раз и осваивают "особые и специальные" двигательные навыки, которыми мужчины пользуются потом всю жизнь.

У нас курили гораздо меньше среднего по соответствующей возрастной группе.

У нас считалось в высшей степени респектабельным пройти стрелковую подготовку по линии ДОСААФ.

У нас больше половины парней в том или ином возрасте успели прыгнуть с парашютом.

У нас шестеро, включая вашего покорного слугу, освоили акваланг. По тем временам куда как круто.

И еще кое-что по мелочи, но все вместе делало наш двор отличным от тысяч ему подобных. В конце концов, пацаны однажды поднялись до того, чтобы, — всеми! — выступить в поход против окружающих нашу территорию варваров, и не спасовали. Такой опыт не проходит бесследно, остается чувство, что, случись какая неприятность, за тебя впрягутся. Кажется, ничего особенного, они и сами не подозревали, что представляют собой зерно будущей армии. До поры, мне и самому это не приходило в голову.

Лучшая Альтернатива Войне I: "элемент"

— Эй, пацан! Ты бы спрятал переднее место, а то неприлично...

Так меня приветствовали на пляже, куда я был вынужден прийти в сопровождении мамы и ее мужика. Туда же явилась бригада из какой-то окраинной школы под водительством нескольких нестарых училок, и всей толпой встала в очередь за мороженым. Вот один из тех, что скучал в задних рядах, меня и срисовал.

Истинно говорят, на каждого мудреца довольно простоты, и я, не мудрствуя лукаво, взял свои прежние плавки, рассчитанные на мальчиковые стати. По сути, обыкновенные трикотажные трусики, без положенной плавкам обтяжной эластической вставки, прижимающей причинные места. Я на момент обращения стоял подбоченившись, весь как из ремней сплетенный, демонстрируя все свои кости, жилы, вены, — и, как выяснилось, не только это. За зиму с весной подоспел и еще один товар, который не стыдно выставить на обзор почтенной публике, и его-таки заметили. Мокрый, рыхлый, тонкий трикотаж не столько скрывал, сколько подчеркивал подробности. Плевать, понятно, но, как ни крути, случился прокол. Как ни напрягайся, а в чем-то непременно расслабишься, как ни пытайся все держать под контролем, а все не проконтролируешь. Понятно, в ответ я сделал легкое, но похабное движение тазом, да только замечание-то оказалось по существу.

Интересный факт: мама не слышала нашей переклички, но заметил он, — и тут же заметила она, хотя раньше не замечала.

— Слушай, — она наморщила длинноватый, как у всех потомков деда Толи, нос, — тебе плавки стали малы. Ты их больше не надевай, купи новые. Пока не купаешься, накинь-ка рубаху...

Она очень легко принимала любые непонятки, если они только были ей удобны: так, она как так и надо принимала тот факт, что у меня постоянно есть карманные деньги. Есть — и есть, и хорошо.

Ну вот и все, началось. Ай, как не вовремя, я думал, что у меня еще есть время на кое-какие затеи, но тут уж ничего не поделаешь.

С того момента, как я нашел первый плюс в моем положении, — полная неподсудность до двенадцатилетнего возраста, — работа моей мысли в этом направлении больше не прекращалась. И знаете, что стало второй находкой? Примерно на те же пять лет, во время которых меня нельзя осудить, я останусь существом, по сути, бесполым. На протяжении всей жизни нам что-нибудь непременно мешает быть умными, в детстве — недостаток опыта, знаний и умения, в старости — склероз. Ну, а в промежутке Творец, насытив нашу кровь, пропитав нашу плоть гормонами, подсаживает нас на иглу оргазма. Не обманывайте себя тем, что это-де, естественно: именно что наркотик, эндорфин-энкефалиновая смесь, раз в десять сильнее морфина, в известный момент наполняет наши синапсы, поэтому мы, в поиске очередной дозы, занимаемся сексом.

Делаем глупости, бьем друг другу морды, предаем друзей, ревнуем, убиваем, впадаем в отчаяние, кончаем с собой, терпим издевательства от стерв, которых, по-хорошему, пришибить бы и со спокойной совестью лечь спать, побои от алкашей, которых, по справедливости, выгнать бы на все четыре стороны, причем еще до знакомства, унижаемся, девять месяцев ходим беременные, делаем аборты, рожаем со страшными клятвами больше никогда не подпускать к себе ни одного мужика, которые, как известно, все ка-аззлы, суем хуй во все подходящие по калибру дыры самых подозрительных шлюх, зная, что намотаем на него, — и наматываем! — сильфон, триппер, СПИД, фрамбезию, мягкий шанкр, паховую лимфагранулему, мико— и уреаплазму, а также трихомониаз, причем все это, — не только от грязных шлюх, но еще и от законных наших жен и мужей, не говоря уж о лицах одного c нами пола.

А теперь скажите честно: будет ли делать все это человек, находящийся в своем уме? Разумеется, нет. Только псих, олигофрен, круглый дурак или наркоман, ищущий очередную дозу.

То, что этой форме зависимости подвержено 99% общества, так что она составляет важный компонент этой самой нормы, ничего не меняет в природе явления. По отношению к интеллекту она проявляет себя как в форме совершения неадекватных поступков ("сносит башню"), так и в виде отдельных периодов некритического отношения к ситуации или отдельным людям (острая влюбленность, особенно — "несчастная любовь"), а еще тем, что постоянно отвлекает от дела посторонними мыслями. Если это, конечно, можно назвать мыслями. А у меня возникла уникальная возможность лет пять-шесть побыть сформированной личностью, с солидным багажом знаний, — но без склероза, маразма, а также без мыслей о пизде, возникающих несколько раз на протяжении одного часа, мимолетно или все более настойчиво, лет тридцать подряд. Еще и то преимущество, что, при этом, не будет и ощущения своей чудовищной неполноценности, присущего евнухам. Шанс получить совершенно особый, ни с чем не схожий этап жизни, за который можно успеть бесконечно много, опыт, по-настоящему уникальный...

Только хочу обратить ваше внимание, что эти умненькие-благоразумненькие мысли принадлежали как раз бесполому существу. При надлежащем уровне гормонов они были бы не то, что нелепыми, а просто лишенными всякого смысла. Интеллект вообще вещь довольно-таки вспомогательная, его назначение — поиск способов добиться какой-нибудь цели, но вот чего именно добиваться — решать не ему. К примеру, если по уму, то думать следует о том, как бы сдать завтрашний зачет по физиологии, а яйца говорят: нет. На намерения твои наплевать и забыть, а думать ты будешь, где взять денежек, чтобы сводить Люсю в кино и кафе, поскольку кадр кажется перспективным и может отломиться. Или: по уму следует вложить деньги в покупку новой партии товара, но у яиц свои резоны, и часть денег ты тратишь на покупку джинсов "Леви Страус", поскольку это неизмеримо повышает твою самооценку и шансы на успех у Правильных Девчонок. Приказы Начальства у нас не обсуждают, их выполняют. Справедливости ради следует заметить, что "по уму" — это, чаще всего, более окольными путями преследовать те же самые цели. Самое главное, ты прекрасно знаешь, что никогда в жизни, если тебя не заставят силой, не женишься ни на одной из этих девчонок, и делать этого нельзя, но, однако же, есть в жизни период, когда их мнение оказывается определяющим.

У папани имелась старшая сестра, тетя Зина, у нее был Вадик, старше на два с половиной года, но довольно здоровый и для своего возраста. Я как-то меньше контактировал с родней по отцовской линии, но Вадик жил недалеко, с ним мы общались достаточно тесно, так вот он уже полтора года предпринимал попытки просветить меня по половому вопросу, но я, в отличие от прежнего варианта, успешно уходил от всех этих тем: ведь не волновало! Пока концентрация гормонов не достигла какого-то порогового уровня, желания не было, как явления, вообще. Кроме того, то самое детское любопытство, которое, по-моему, очень часто служит "запалом" для зарождающейся чувственности, ко мне, по понятным причинам, не имело никакого отношения. Я уже в момент своего возвращения сюда, без малого шесть лет тому назад, думал, какое влияние окажут на меня воспоминания о былых похождениях, но знать заранее, понятно, ничего не мог. Так вот, как это ни странно, то, до определенного момента, по сути никакого. Воспоминания существовали сами по себе, а бесполая психика — сама по себе, параллельно. Память ощущения оказалась в чистом виде памятью тела, прошлая жизнь не имела к ней никакого отношения.

Попытки просвещения продолжались, в ходе одной произошло неизбежное, и мне с гордостью продемонстрировали открытие сезона: технику онанизма. Полузакрыв глаза, он пыхтел, краснел, порой напрягая тело так, как будто у него припадок судорог, корчился от наслаждения, — и напряженно работал правой рукой. То ускоряя, то замедляя темп и меняя амплитуду, — стандартный прием усилить оргазм, затягивая его наступление.

В прошлой жизни я ничего не понимал и чувствовал некоторое любопытство в связи со столь странным, ни на что не похожим поведением, в новом варианте я понимал все, — например, что он уже набрал некоторый опыт, — и не чувствовал буквально ничего. В том числе отвращения, когда из отверстия на верхушке вздувшейся, багрово-синюшной головки его хуя с хлюпаньем изверглась сперма: в прошлый раз зрелище показалось мне отвратительным, почти до тошноты.

Впоследствии он пару раз предлагал подрочить его мне, но я отказывался, хотя он пребывал в опасно-возбужденном состоянии, угрожающем вспышкой немотивированного насилия, потому что вовсе не хотел делать того, чего делать просто не хотел. Не делал и попыток подражать, а в первый раз — пробовал время от времени. Что испытывал, — так, слабо приятные ощущения, что-то вроде щекотки, почти ничего. Потом, однажды, как положено, — получилось. Я помнил, что ощущение оказалось сокрушительным по силе, и как я потом себя чувствовал, но я совершенно не помнил самого ощущения, чему был откровенно рад. Именно исходя из прошлого опыта я и отказывался от всяческих экспериментов в этой области, мудро решив, что чем позже — тем лучше.

А теперь я лежал в теплой воде ванны и мрачно рассматривал уже свой ствол. Экое какое чисто духовное создание, свободное от оков, налагаемых природой. Все был занят саморазвитием, творчеством, социальными экспериментами соответствующего масштаба, кое-какими заботами о будущей карьере, самую малость, финансами, и проглядел, как за это время выросла, — если по массе, то минимум раза в три — три с половиной, — проблема. Тугая такая, весомая, напрочь потерявшее прежнее изящество этакого карандашика для заметок: вот чуть-чуть, чисто символически погладил в проекции "уздечки", — самое сволочное место, — и пожалуйста, Проблема встала во весь свой вполне приличный рост. Мол, — вы меня? И чего изволите? Спасибо, пока ничего, просто потому что не знаю, что делать дальше. Какую, собственно, линию поведения в дальнейшем выбрать. С некоторых пор я взял себе за правило в подобных случаях приступать к решению технических проблем, которые все равно придется решать. Дело в том, что в ходе неэффективных попыток дрочить, — можно назвать их "предварительными" или "тренировочными", — крайняя плоть все-таки, потихоньку, отслаивается и растягивается. А у меня все запущено до предела. Придется уповать на волшебные свойства теплой воды да терпеть.

Когда Вадик, в ходе очередной дрочильной сессии, — на этот раз мы зависали у меня дома, дед с бабкой были на даче, — в очередной раз начал заправлять мне, скольких именно женщин, куда и как ебал, я воспользовался положением хозяина, которому помогают родные стены.

— Брешешь, — сказал я с достаточно ехидной улыбкой, — ничего бы у тебя не вышло. У тебя вон головка до конца не открывается. Вручную можно, да еще, разве что, в рот. А больше никак. Давай сделаю, я умею.

Он попросту боялся довести дело до конца, потому что — больно. Но я всю жизнь славился умением убедить пациента и начал шаманить: притащил "свечку" с анестезином, и минут за пятнадцать, мало-помалу, топя свечку и медленно продвигаясь к цели, я ему головку обнажил. Откровенно говоря, там и оставалось-то чуть-чуть. Смазал синтомициновой эмульсией, вернул кожу на место, и сказал смыть завтра. Так-то вот мне удалось отплатить ему за всю просветительскую деятельность по обе стороны смерти и пропасти в шестьдесят лет. "Отплатить" слово двойственное, двойственной стала и отплата за двойственные дела.

Тогда, только в чуть более позднем возрасте, но по-прежнему обуреваемый половым психозом, он мне предлагал разное. И в рот взять, что, хоть и изредка, но все-таки бывает чревато, и дать себя отъебать в прямую кишку: тоже ничего особенно страшного, если человек уже пробовал что-либо не столь радикальное и ему есть с чем сравнивать. Другое дело, что мало подходит в качестве первого опыта "партнерского" секса, потому что может резко ограничить возможности дальнейшего выбора. А я, здесь и теперь, с одной стороны, оказал ему благодеяние, причем честно, по всем канонам врачебной науки, даже с обезболиванием. С другой, правда, получил маленькое удовольствие, глядя на его сморщившуюся рожу и слушая, как он шипит, при этом в буквальном смысле слова держа его за нежные места. Ну, синтомициновая эмульсия у меня еще оставалась.

Мне предстояло нечто похуже, но, с другой стороны, своя рука владыка. Потихоньку, размачивая, продвинулся так далеко, как только мог, а потом решительно прошел оставшуюся дистанцию в одно движение. Ощущение... Кое-кто знает по себе, а остальным можно сказать так: среднее между тем, как отодрать с кожи хороший пластырь, и тем, как отодрать с раны присохший бинт. Больно, но терпеть можно, остались кровоточащие точечные ссадинки, щипало и горело, но не больше, чем любое другое место, если его слегка ободрать. Часть оставшейся физиологической спайки я отмыл и выщипал сразу, а остальное еще за пару дней. А, главное, я еще на два-три дополнительных дня гарантировал себя от приятных ощущений в половых органах. Плюс два дня на раздумье.

Хотя, с другой стороны, как бы я себя ни повел, никто меня особенно спрашивать не будет: пройдет немного времени, семя поднакопится и чисто механически потребует выхода. Выход этот будет неизбежно найден однажды ночью. Вот только мужской организм устроен так, что эякуляция у нормальных людей прочно связана с оргазмом. А после этого — все, прежняя жизнь окончится, и начнется жизнь, связанная с постоянным поиском новой дозы. Да нет: первые год-два завязанная почти исключительно на этот поиск, — как раз в тот период, когда спустя самое короткое время предстоит кончать школу и сдавать всякие разные экзамены... И, совершенно машинально, опять то же самое бесполезное сожаление: ах, как не вовремя. Вот, говорят, умирать почти всегда не вовремя. Да ладно. Если все кругом черные, то быть черным — норма, а помирать обидно, если все кругом бессмертные. Остается смириться и ждать неизбежной, как восход солнца, инициации.