Четыре возраста Нулизы-сан

— Пальто у меня в багаже. Погода... Метель. Но своя прелесть, безусловно, есть. К сожалению, все катки далековато от порта. Пешком доберемся разве что к полудню. Вы не заскучаете?

— Пожалуй, заскучаю, — по-прежнему без эмоций согласилась девушка.

Тогда они вышли к машине — громадному черному “крауну”, на капот которого расторопные служители порта уже пристроили флажок в сине-черную клетку с красной цифрой “восемь”. Фиори пытался было протестовать, но, увидев собственного начальника, несущего сумку за мелкой розововолосой девчонкой, в ошеломлении заткнулся.

Джеймс распахнул дверцу на заднее сиденье, отметив, что девчонка и машине не удивилась.

Впрочем, у нее и цифра на флажке не золотая, как у предыдущих — красная!

Каток тебе, заносчивая мелочь? Ну, есть “Олимпийский вид”, есть “Ледяной замок” в Рентоне, хотя это и далеко, за озером. Но это все ерунда, все не то...

Устроив подопечную на просторном заднем сиденьи, после чего пристегнувшись впереди-справа, Бонд выхватил верный сотовик, быстро набрал номер.

— Слушаю, сэр.

— С вами говорит сопровождающий номер восемь. Требуется ваш лед на часок.

— Сэр. У нас игра. “Тигры Техаса” против “Пантер Пенсаколы”. Прямо сейчас.

— Сиэтл не говорит “нет”.

— А... Так... О’кей, сэр. Через двадцать минут мы объявим технический перерыв. Вы как раз успеете добраться от порта.

Убирая трубку, Джеймс еще успел услышать, как дежурный говорит кому-то: “Репортеров сюда, бегом!”

— В “Кей-Арену”, Фиори.

И Луиза внезапно поняла, что этот здоровенный мужчина в отлично сшитой одежде непонятно зачем пытается произвести на нее впечатление. Почти так же, как это пытался сделать Егор. И даже повод сходный, ведь с Егором она знакомилась именно что на городском катке.

Машина заурчала мотором — как большой-большой фамильяр, — плавно тронулась. За окнами потянулся город намного больше, намного целее Владивостока; яркий, ухоженный, красивый даже сквозь заряды снега. Все дороги здесь были гладкими, снег на них не залеживался. Луиза видела, почему: оранжевые машины щетками заметали его на обочины. Не попадалось ни разрушенных зданий, ни забитых досками окон; радовали глаз ровненько подстриженные деревья, красивые плиточные дорожки, тускло блестящие сталью парапеты и водостоки. Только небо над городом оставалось темно-серым, почти бурым — так же выглядело зимнее небо над Школой; и точно так же после взгляда на него хотелось отдать любые нашивки, награды, восхищенные взгляды мальчишек-волонтеров и даже вежливое внимание — особенно приятное, потому что без грамма услужливости — здоровяка-Джеймса... Даже это Луиза мигом разменяла бы на возможность просто вернуться домой!

А что там снова будут смеяться над ее неловким колдовством, над маленькой грудью... Девушка расстегнула теплую куртку и погладила пальцами серебряный витой обруч на шее, незамкнутые концы которого виднелись поверх воротника форменной рубашки. Гривна — за голову химе. Всем участницам памятной атаки... Теперь Луизе было наплевать на суждения посторонних. Кто там не был, тот ей не судья — а кто там был, поймет.

Машина замедлила ход и остановилась на большой площади, замкнутой черными остекленными снизу доверху фасадами. В городе, прикрытом от северных ветров горами, шторм ощущался много тише, чем на продуваемой полоске побережья. Вместо метели здесь падал добрый крупный новогодний снег; только вот с громадного экрана во весь многоэтажный фасад вещал не дедушка Мороз. И даже не местный его представитель, Санта-Клаус. С экрана говорил довольно молодой парень — постарше мальчиков-волонтерчиков, но сильно помоложе Джеймса. И одет он был в длинное, торжественное, церемониальное; и речь свою произносил в громадной колоннаде на солнечной площади, перед столь же неимоверным скопищем народа... Там, на площади, плавилось лето. Луизе на миг даже почудился запах пыльного раскаленного камня; но тут же наваждение исчезло. Здесь пахло морем и снегом. Довольно большое количество жителей Сиэтла слушало выступление парня в белом с тем же истовым вниманием; и столь же синхронно с людьми на экране здешние жители без колебаний преклонили колени. Луиза поняла, отчего стоит машина: водитель Фиори присоединился к церемонии, опустившись на колени, делая правой рукой ритуальный жест.

— Господин Бонд.

— Слушаю?

— Что это?

— Избрание нового Римского Папы. Слишком уж молод... — Бонд потер подбородок, — нет, конечно, предпосылки были, но... Не беспокойтесь, Фиори сейчас вернется. Он католик. Госпожа... Восьмая-красная?

— Да, правильно.

— Откуда вы? Ладно там кино про агента ноль-ноль-семь. Но не знать Папу Римского? Несмотря на смуглый цвет лица, вы не выглядите дикаркой из Африки или Желтых Морей. Где ваша страна?

— Если бы я могла объяснить... Она чем-то похожа на Францию. Не ту, которая сейчас. На ту, которая была раньше...

— Госпожа, ни слова больше. Ради бога, простите мою бестактность.

Мужчина выругался про себя. Девятая Республика. Мечеть Нотр-Дам де Пари. “Волки Мартелла”. Пикардийский Халифат. Наполеон шестнадцатый... Кто там есть еще? Можно называть кого угодно, не ошибешься. Хоть подводные силы коммунистического Марса изобрети — окажется, что такое или уже было, или вот прямо сегодня провозглашено по си-эн-эн. Коммунисты, анималисты, “псы господни”, роялисты, хиппи, гвардейцы Пятого Полка...

Разумеется, ничего похожего на ту Францию, “которая была раньше”. Какой-то порядок на береговых базах, под железной рукой ООН. Прежде ООН равнялось “Америка”, теперь ООН практически равно “Германия”, а у этих не забалуешь. Орднунг.

Но вот за радиусом досягаемости базовых патрулей и корабельной артиллерии — первородный хаос. Европа не знала ничего подобного со времен гибели Римской Империи. А ведь там живут люди. У них рождаются дети. Которые ничего не слышали о планете Земля в целом, не ходили в школу, и даже в церковь, не бывали дальше околицы собственного поселения. И которые ощущают себя не землянами совсем, не европейцами, не французами даже — всего лишь поддаными местного вождя.

Джеймс вздохнул.

— Госпожа... В самом деле, извините. Любопытство меня когда-нибудь погубит.

Луиза поглядела на громадный экран, повешенный вдоль высокой стены дома. Парень в белом вовсе не благословение произносил. С таким лицом, как у него сейчас, Тенрю их в атаку водила! Кого же призывает атаковать этот новоизбранный верховный жрец?

Фиори вернулся к машине. Тщательно стряхнул снег с коленей. Пробормотал извинения. Уселся за руль — и стальной фамилиар покатил дальше. С норда надвинулась вовсе уж черная туча; автоматика даже начала включать фонари — но на площади перед высоким экраном все так же не убывало коленопреклоненных, а на экране все так же грозно воздевал руку молодой первосвященник в белом.

* * *

В белом громадном здании мог бы поместиться не то, что привычный Луизе каток в Доме Офицеров, а и весь конвой. Плотненько, борт к борту, но все же!

— Вот! — с явной гордостью сказал водитель. — Знаменитая на весь мир “Ключ-Арена”. Семнадцать тысяч зрителей! У вас, наверное, нету такой?

— Нету, — ровным тоном ответила Нулевая. Разве нельзя было выбрать место попроще? Или это, как Егор говорил, naezd? Дескать, семнадцать тысяч зрителей будут смотреть, как ты позоришься, лишив их зрелища только для того, чтобы нарезать простенькие круги?

В магазин снаряжения — по местному, “про-шоп” — Луиза вошла мрачнее тучи.

* * *

Тучи обдирают брюхо на уличных фонарях. Тьма, пришедшая с моря, окутала ненавидимый прокуратором город... Как давно и как далеко жизнь прошлая! Звенит колокольчик над притолокой — на работу. На любимую, мать ее, работу. Кто там?

Девушке открывают дверь. Открывает не ее парень и не родственник. Государственный служащий. Сопровождающий номер восемь; да форменная куртка, да белые шерстяные колготки, что недавно ввели во Владивостокской Школе: Токийская Школа в любую зиму с голыми ногами, разве что грелку прилепят...

Канмусу.

Продавец не доктор. «Вам чем-нибудь помочь?» — это где угодно, только не здесь. Правильно улыбнуться... Не передавить! Уф. Кажется, получилось в меру. Поздороваться. Задать настроение. Обозначить: я тебя вижу. И всё. Не лезть! И не подходить даже. Человек зашёл — не надо набрасываться. Не-человек зашел — тем более, не надо набрасываться.

Важно стоять, не преграждая путь покупателю. В каждом магазине есть два «горячих» пути, с которых начинается выбор. На них стоять нельзя. Посмотреть ей в глаза. Не морщиться. Можно кивнуть. Улыбнуться. Не передавить! Здесь Америка, и улыбка тут у всех... Американская. С чувством осознанной необходимости. А надо — нормальная. Вот, кажется опять получилось.

Куда же ты смотришь?

Она смотрит на коньки. Только не на красивые. И не на удобные. На самые простые, самые дешевые, самые грубые, что есть в магазине... Что ж, далеко не все канмусу привыкают к богатству и преклонению сразу. Многие не привыкают никогда: просто не доживают до звездной болезни. Губы не шевелятся: внутренний монолог не запущен. Подойти, заговорить?

Секрет успешной продажи прост — и, как все простое, неимоверно тяжел в исполнении. Относиться к покупателю, как к другу. Это не красивые слова, а предельно конкретная вещь: не делай ничего такого, что не сделал бы с другом. Если просят посоветовать, советуй так, как советовал бы другу. Уверенно и точно. Уверенность в товаре — основа основ. Если не знаешь, так и скажи, и найди того, кто знает. Если друг хочет купить что-то не нужное — отговори!

На этом ломаются все. Как так: отговори? Вот же он, с пачкой денег в руках! И готов тебе их дать! Это же продажа, венец подготовки, венец всего!

Опять колокольчик. Управляющий комплексом.

— Госпожа, госпожа!

Ну куда ты лезешь, олень химмельсдорфский!

— Все ваши размеры портовые служащие уже загрузили в сеть... Пожалуйста, у нас есть коньки на любую ногу. Вот — фирма... И вот...

Можно продавать клиенту вещь дешевую — потому, что она подойдет лучше. Можно делать многое, чтобы вашему другу было хорошо. Если человек понимает, что здесь ему помогают, а не впаривают — он вернётся. А этот придурок видит лишь возможность выслужиться.

Девчонка снимает пуховик, оглядывается в поисках вешалки. А сопровождающий не совсем дерево: аккуратно взял, перегнул через руку. Дескать, присмотрю, вешалке не передоверю. Хорошо — губы гостьи едва не обозначили улыбку. Совсем хорошо!

Гостья уверенно берет самые прочные коньки — даже хоккеисты, несмотря на силовую манеру, предпочитают нечто более поворотливое. Сопровождающий переводит ее ответ:

— Точно такие коньки у меня уже были. И я уверена, что они выдержат все мои движения. А эту вашу красоту я первый раз вижу, и как у нее с инерцией, например, совсем не представляю.

Управляющий замирает, как громом пораженный. Ну в самом деле: девочка знает слово “инерция”! Девочки должны быть красивы — и с них достаточно!

— Разрешите предложить вам костюмы...

— Спасибо, не нужно. Лучше скажите, а нельзя ли музыку поставить?

— Отчего же, — распорядитель гладит на круглом пузе ярко-желтую жилетку с красивым вензелем “ключ-арены” из светоотражающих полос. — Поставим, что желаете.

— Чардаш, пожалуйста. Ну, пятый венгерский танец Брамса.

— Да, знаю, разумеется. Правда, для катания его редко используют. Может быть...

Тут даже сопровождающий смотрит на распорядителя, как на идиота — и тот выскакивает, наконец, из магазина.

За окном гаснут фонари: шквал прошел. До следующего с четверть часа; как раз при естественном освещении можно коньки примерить.

* * *

Пока Восьмая примеряла коньки, арена гремела над самой головой; знай ла Вальер английский получше, она бы разобрала слова:

— Уважаемые гости нашего матча! Объявляется часовой перерыв! Зрители могут приятно провести время в любом из пяти ресторанов или баров, или погулять в сквере! Упорные и храбрые игроки обеих команд — отдохнуть, обработать ушибы и обсудить стратегию!

Переодеваться в предложенный костюм Луиза не стала — форма пропотеет; да и плевать. Нечто неосознанное, злое, тяжелое — но несомненно правильное — вело ее по ступенькам к борту. Сопровождающий — как там его? Джеймс Бонд? Встревожился, но исправно тащил сумку следом. Луиза попыталась успокоить его улыбкой — так он даже остановился в очевидном опасении.

— Nice, — буркнула девушка. — Don’t care.

Не помогло. То ли акцент жуткий, то ли выражение лица зверское...

К черту все. К черту. Вот каток. Вот-вот будет привычная музыка. Простите, жители Сиэтла. По-другому не получается. Не вспоминается!

Калитка откинулась точно как откидывается лонжерон. Грохнули тарелки: чардаш! Луиза вылетела на лед.

* * *

Лед “ключ-арены” мог выдержать слонов китайского цирка; но все-таки белый веер из-под лезвий в развороте... Распорядитель комплекса схватился за голову. Хоккеисты на скамейках раздевалки запереглядывались.

По льду летела фигурка в сине-золотой форме; летела с достойной форварда скоростью, успевая при этом закручивать короткие флипы то направо, то налево — точно в такт музыке, без малейших отставаний.

— Чирлидинг на льду, — хмыкнул форвард “Тигров”.

— Ага, — сказал кто-то из противников, — выпустили вроде как извиниться за технический перерыв.

— Но ничего идет, ровненько...

— Нет, это китайский цирк, наверное. Смуглая.

— Дочь Джеки Чана. Я читал.

— Костюм странный какой-то. Как она с такой обычной юбкой прыгать будет?

— Действительно... У нее все прыжки детские. Конек выше колена не поднимается совсем...

Тафгаи обеих команд переглянулись. Выплюнув зубочистки, они оба уставились на лед, где белые брызги от разворотов появлялись все чаще. Тафгаи были не столько хоккеистами, сколько бойцами; они с трудом разбирали формулировки собственных контрактов, а на интервью неприлично долго складывали гладкие фразы — но движения любого человека на льду разгадывали мгновенно.

— Не чирлидинг, — сказал “Тигр”.

— Не цирк, — добавил соперник. — Ей в руках не хватает... Чего-то длинного.

— Она не смотрит на трибуны, — опять сказал “Тигр”, — ей все равно.

— И ей все равно, что трибуны на нее не смотрят! — сообразил вратарь “Пенсаколы”.

— Твою же мать! Какая скорость! Она сейчас е*тся в борт!

* * *

— Она сейчас врежется в борт! — девочки подпрыгнули, возбужденно уставившись на экран. Тоне понимала их недовольство: матч уже должен быть закончен, а лед свободен — в том числе и для их кружка косплея. Тоне относилась к делу серьезно, девчонок своих гоняла часто и требовательно — зато и выглядели на льду они отнюдь не коровами. Сегодня собрались полным составом, пробежать еще раз выступление для послезавтрашнего концерта. И на тебе: всех долой, а на льду малиновка с розовой макушкой. Разумеется, “Сиэтл не говорит “нет” — но что же, не нашли каток попроще?