— Нет, Солнышко, — соврал Рус, чтобы развеять подозрения и избавиться от лишних объяснений, — тогда это сотворила Гея, но там же она объяснила, как это можно сделать, оставила мне такую способность. — "Прости, Величайшая! — молился, говоря эту ложь, — надеюсь, ты меня понимаешь..."
— А почему раньше молчал?! Я тут переживаю за него!
— Не ври, ты меня чувствуешь! Я тебя тоже... но вдруг подумал: а почему бы не попробовать? Конечно, можно было бы и раньше, — перебил он возмущение Гелинии, — но ты же видишь, как я выматываюсь! Выдалась свободная четверть и вспомнил. Хочешь попробовать?
— Разумеется! Давно пора, — Гелиния не удержалась от ворчания. Так, для порядка.
— Только ты не стремись вернуться, сбежать от меня, а то мне будет тяжело...
— И не надейся, любимый, — прервала его супруга, — начинай. Что мне надо делать?
— Ничего. Просто прислушайся к себе. Когда позову, не препятствуй. Я понятия не имею, что ты почувствуешь! Это первый эксперимент.
— Ух ты! Вроде тех, которые ты в саду проводишь или за Эолгулом, когда всех гонишь?
— Примерно.
— Я согласна, не тяни, — с этим словами выпрямилась и закрыла глаза. Её, кстати, не гнал, у неё просто в это время обычно шли занятия в ордене. Подозревала, что это не случайно, но доказательств не имела и ужасно хотела посмотреть, а лучше поучаствовать в экспериментах мужа. Наконец-то!
В голове Гелинии вдруг возник образ Руса... а может не в голове — совершенно не понятно. Скорее в груди, потому как сердце сжала тоска, словно пропало что-то очень важное. Сразу захотелось избавиться от этого чувства, вернуть потерю и Гелиния четко представляла, что для этого нужно. Надо просто горячо пожелать восстановления целостность своей сущности, точнее души — именно часть её куда-то исчезла. Возмутилась и собралась было "вернуть беглянку", и тогда тоска отпустит, сердце вновь согреет любовь...
"Любовь... — всплыла теплая мысль и стало чуть легче. — Русчик говорил, наверное, об этом — не убегать. Значит я там, у него, — думая это, она всеми силами гнала желание избавиться от щемящей тоски, — но почему так плохо, Величайшая! Тогда было так хорошо! И где он? Зачем тогда нужен этот эксперимент без него... Нет, он просто в очередной раз издевается! Ну, дорогой, ты мне за все ответишь!..", — и упрямица Гелиния терпела. Обещала "не сбегать" и держалась. Мысленно костерила Руса, но старательно отпихивала желание "вернуть себя". Сколько времени длилось это мучение, она не заметила, и кончилось все "на раз".
Вдруг она осознала свою встречу с Русом и воспоминание о тоске померкло, показалось мимолетным. Она была там, в его внутреннем мире. Он все объяснил, показал и даже поцеловал на прощанье. Вот это было правдой. А то, что щемило сердце... а щемило ли?
— Продолжим? — Гелиния довольно повернулась к мужу, — да! Ты как, не сильно устал?
— Гел, — Рус смотрел на жену с тревогой, — что ты чувствовала? Как выглядел я? Не в моей вселенной, а здесь, на кровати?
— Ой, Русчик, прости, — она смутилась и задумалась. С трудом приходили неприятные воспоминания, и Гелиния рассказывала о них со стыдом. Как могла забыть?
— Но и ты тоже хорош! Не предупредил меня последить за тобой! Раздвоил жену, а я теперь мучайся, — сказала и улыбнулась, — нет, в своем отражении мне гораздо больше нравилось!
Рус ненадолго задумался, прислушался к себе и выдал:
— Я почти не устал. Ты молодец, не сбегала. Готова продолжить? Вызывай. Только теперь не своди с меня глаз.
Гелиния легко представила особый образ Руса.
"Звонок", как назвал он его, рисуя свой портрет прямо на ней, на смешном коротком черном платье с голой спиной. "От Шанель, — пояснил он тогда, — Была одна модница, теперь она давно старая и страшная. А может умерла, я не в курсе". Кисти приятно щекотали живот и она прыскала от смеха, стараясь не шевелиться и нисколечко не ревновала к той старухе с таким смешным именем.
Муж глубоко уснул и сразу навалилась ожидаемая тоска. Сколько ни жди неприятностей, а они все равно приходят внезапно. Вот и сейчас снова поднялось желание унять щемящую душу. Только теперь Гелиния всё понимала гораздо отчетливей и терпеть получалось несравнимо легче, чем в первый раз. Сильно досаждало только одно — она не знала, когда кончится это мучение. Можно дернуться, убежать — Воли хватит, но в этом случае пострадает любимый Русчик. Надо ждать.
Гелиния занялась полезным делом. Обследовала и постаралась запомнить потускневшую ауру мужа, подняла и отпустила руку — упала, как тряпичная. Потрогала лоб — холодный. Пощупала пульс — редкий. И снова все кончилось незаметно, и снова неприятности сразу забылись.
— Как ты меня назвал? — Гелиния набросилась на Руса, — кобылка с норовом?!
— Скажи еще, что ты жеребец и что совсем без норова и на тебе можно ездить, — ехидно ответил слегка побледневший муж.
— Ты только и делаешь, что ездишь! Значит, ты считаешь меня необъезженной кобылой единорога? Значит, то и получишь!.. Ой, Русчик, ты бледный...
— Да пошутил я, Гел, знаешь же мои глупые шутки. Прости, Солнышко. А бледность — ерунда, через полчетверти пройдет. Долго мы общались. Хоть ты и не убегала, а смотри-ка, силы потратились. Не ожидал. Вспомнила, как я выглядел? Тебе во второй раз легче было? Я говорю про здесь, про реальный мир.
— О-ох, — Гелиния с досадным выдохом откинулась на подушку, — реальный мир... пусть бы тот был настоящим...
— Это только мое воображение, — с грустью в голосе остудил её Рус. Словно сам испытывал тоску по собственным фантазиям.
— Ну и богатое у тебя воображение! Я бы ни за что не додумалась бы до такой красивой самодвижущейся повозки! Ты еще и объяснял, что у неё внутри. Вот выдумщик! Без божественной Силы... ну тебя. А какая скорость! У меня аж дух захватило! А стеклянные башни? Скребки?
— Небоскребы... — грустно поправил Рус.
— Значит, мы поднимались выше неба! Как здорово, Русчик! И ты мне снова врал, что без Силы, на одних крыльях. Да они даже не махали! Вот где ты силы потратил.
— А не бросилась бы отбирать у меня штурвал, я бы тебя не обозвал...
— Да, я с норовом! — неожиданно легко согласилась Гелиния, — Я — княжеская дочь! — Рус не стал поправлять, что вождя, — и ты меня убедил, я кобыла, а не жеребец. Но единороги знаешь, какие умные, — с этими словами, изобразив умильную рожицу, принялась ластиться, пытаясь прогудеть носом. Получилось ужасно, но ни он, ни она не обратили на это внимания, — с нами без ласки никак нельзя...
— Подожди, Солнышко, — Рус опомнился и нехотя отстранился, — тебе как, полегче было?
— Ну вот, как всегда настроение сбил, — жена, не скрывая досаду, отвернулась, — легче. Гораздо. Я же знала. — Говорила отрывисто, вжавшись лицом в подушку, — Но все равно тоскливо. Как часть себя теряешь, и сердце щемит. А ты без сознания лежал, будто тебя структурой оглушили или по голове дубиной. Аура сильно потускнела. Все, давай спать. Скоро светать начнет.
И Рус только сейчас посмотрел в окно. Звезды показывали четвертую ночную четверть.
"Нифига себе, через четверть вставать! Если опоздаю — Пиренгул меня убьет. Как незаметно время пролетело! Это получается... я почти всю ночь провел в глубинах души? Неудивительно, что силы ушли... а молодец Гелька — страдала, но не дергалась. Черт, зря Землю вспомнил, теперь мне тоскливо... рассказать, что ли правду? Вроде и так неплохо... да пошло оно всё! Представится случай — расскажу! Теперь поверят... — как-то само собой подумал во множественном числе, вспомнив и Леона, и Андрея с Грацией и даже мысленно улыбнулся, представив их удивленные лица: "Как без Силы?!". — Всё, спать. "Друзья", разбудите вначале первой утренней четверти...", — предупредил Духов и неожиданно провалился в сон. А думал, от нахлынувших воспоминаний уснуть не получится и придется заставлять себя.
С Леоном и Андреем "поговорил" следующей ночью. Управился всего за две четверти, а силы потратил столько, сколько в первый раз, когда вызывал воина из Кальвариона. Потому что, в отличие от Леона, Андрея днем не видел и удерживать отражение его души всего один статер, чтобы объяснить "что к чему", стоило почти всех его телесных сил. Воля Андрея оказалась несравнимо сильнее Воли Смилула, воина не-мага. "Звонок" ему дал уже со второго захода, только через целую четверть активной подпитки Силами Духов.
Гелиния в это время сидела, отвернувшись, зажимая глаза руками, чтобы не видеть страдающего Руса, которому ничем не могла помочь. Сила Геи не заменяла жизненные силы человека, коих множество видов. Это не просто "правка токов и снятие блоков". Удивительно, что у Духов, точного числа которых Рус до сих пор не знал, нужные Силы имелись. И как обидно, что к мужу в это время и прижаться нельзя, нельзя облегчить его страдания! Чужая аура, видите ли, мешает!
После того, как супруг уснул уже обычным сном, Гелиния дала себе волю и всласть поревела. Тихо, в подушку, дабы не потревожить дорогого, но сумасбродного мужа.
Через день Рус отправил Андрея, Грацию и Гелинию в Кальварион. На всякий случай они окутались защитами. Если Андрей накануне, повозмущавшись, согласился довольно быстро (не без влияния восторженной Грации), то жену пришлось уговаривать. Как обычно, взбрыкнула. То отправь меня, да отправь, а тут вдруг "без тебя — никуда!". Уговорил, конечно, и не стоит описывать как. Андрея послал не просто так, а как доверенного телохранителя Гелинии. Грация пошла "прицепом". Не разрушать же семью?
Вольмар, галатинский воин-маг, рассказал всё. Пораженный возможностями местных Хранящих, он вывалил на Максада, Рахмангула и Руса, на которого косился с нескрываемым ужасом, массу нужных и ненужных сведений. Пытать, использовать ненадежный Знак "правдивости" или ломать блок памяти оказалось без надобности, зато пришлось отсеивать важное от второстепенного.
Рахмангул не признавался себе, что боится нового зятя не многим меньше, чем пленный. На плато Шаманов это чувство возникло и в дальнейшем только укреплялось. Старался не встречаться с ним, не разговаривать, но сейчас пришлось — Рус притащил "языка", захваченного четверкой месхитинцев. Напуганного до полусмерти привел, такого, что и пытать не понадобилось. Командующий тирскими войсками старательно гнал от себя мысли, чем это он его достал. Воображение рисовало самые страшные картины. А меж тем, всё произошло гораздо прозаичней.
Когда ранним утром Рус повел галатинца в шатер к Максаду — резиденцию войсковой разведки в полевой ставке тирской армии, то просто повернулся к нему, растянул губы в зверином оскале и с леденящим душу спокойствием произнес:
— Вольмар Склизкий, если будешь врать, я тебе голову откушу.
Больше всего мастера-Текущего поразила не сама угроза, в которую мгновенно поверил, а то, что подмастерье-Хранящий* знает его имя и школьное прозвище среди Текущих! В память он точно не влезал. Все, воин-маг окончательно поплыл. Он и так с трудом сохранял здравость рассудка, анализируя собственное пленение и абсолютно невозможное путешествие по "песчаному лабиринту", оказавшемуся... Звездной тропой!
— И где твои обещанные этруски, Рус? — это были первые слова Рахмангула после вывода пленного. Спросил строго. Можно сказать, излишне.
Но не стоит думать об этом сорокалетнем воине, как о трусе. Он успел покомандовать сотней сарматских наемников в войне между Ренией и Вифинией, где показывал личную доблесть и изворотливый ум. Во время Великого Похода командовал всей сарматской армией и проявил себя как хороший полководец и тоже за спинами не прятался. Рус — единственная иррациональная слабость. Дошло до того, что он просил отца не назначать зятя себе в помощники, мотивируя самыми разными предлогами. Пиренгул остался непреклонен:
"Я сказал, пойдет! Прислушивайся к его советам и предоставь свободу действий. Назначь старшим над шаманами, это как раз для него. Но командуешь — ты, окончательные решения за тобой и спрос с тебя!"
— Не ведаю, господин командующий! — главный армейский шаман вытянулся по стойке смирно. — Связи с кораблями нет, а вышли они месяц назад. Собирались так быстро, как могли! Лично подгонял, господин командующий! Купцы утверждали, что как раз примерно месяц ходу и точной даты нападения мы тогда не знали.
— Что-то я их не наблюдаю в наших войсках, — съязвил Рахмангул. Принижая зятя, он рос в собственных глазах.
А Рус не то, что прикалывался, он просто видел боязнь шурина. Еще после Плато Шаманов заметил, и не знал, как с ним держаться, чтобы и его не обидеть, и себя не опускать. Но если совсем честно, то он его нервировал, если не сказать бесил. С трудом сдерживался от грубости.
— Не могу знать, господин командующий! — Рус выбрал "уставщину".
— За этот месяц ты бы мог их по одному по своей "тропе" перетаскать!
А вот это перебор. Князь пока еще Пиренгул и весь план обороны обсуждался именно с ним, в том числе и эскадра с тысячей этрусских воинов. Рус еле стерпел:
— Никак не мог! К сегодняшнему дню в твоем подчинении находилось бы всего пять десятков — погоды не сделают. Слишком далеко и слишком много Силы уходит... — "Будто больше дел у меня не было!" — возмущенно подумал, произнося это ненужное оправдание.
— Вы что как дети! — Максад не выдержал, взорвался. Вот кто больше всех знал о Русе и нисколько его не опасался. Не боялся и старшего сына Пиренгула — своего друга с далекой юности и родственника. В смысле с князем они дружили, тогда еще сыном прежнего вождя Сарматов. А Рахмангула он держал на руках, когда тот под борком проходил, не нагибаясь.
— Рус, не устраивай балаган! Рахмангул, а ты мог бы обсудить более насущное, чем спрашивать давно обговоренное! — у шестидесятилетнего, всегда уравновешенного тиренца крылья носа трепетали, как бабочки. Завелся опытный "безопасник".
— Почему бы не порадоваться вражеским потерям, для начала? Узнали точные силы, направления ударов — почему бы не обсудить это? — Максад постепенно успокаивался.
Повисла неловкая пауза. Командующий отводил взгляд от него и от Руса, а последний старательно разглядывал кончик своего правого сапога и заговорил, словно вычитывая речь с этой важнейшей части обуви:
— Мы имеем три лагеря противника: под Далором, под Неядами и под Карагиром**. Все — без защиты крепостных стен. Вопрос такой: атаковать их, пока они стоят или ждать выдвижения. От планов захвата Эолгула они не отказались.
— Планировали бить их в поле и я не вижу причин переносить удары в города, — сказал Рахмангул, сфокусировав взгляд между Максадом и Русом. Для пущего спокойствия скрестил руки, — ни к чему множить потери настоящих тиренцев, — не удержался от подначки.
— Вообще-то сейчас у них настрой далеко не боевой. Сильно пробрали их наши диверсии, — Рус не остался в долгу.
Их готовили лично он, Отиг и лично Пиренгул, который наносил на горшки проникающие Знаки. Тысяча Знаков! Три дня маялся. Рус считал это паранойей — эту нудную работу князь вполне мог поручить другому Пылающему.
— Одних невосполнимых потерь — две тысячи (вечером в галатинском корпусе состоялся сеанс связи с остальными двумя армиями, оттуда Вольмар и узнал общее число потерь), это я чуток приуменьшил, раненых примерно столько же и они пока лечатся. Кроме того, тысяча — полторы единорогов потеряны, а какая из всадников пехота?
