— Ну, он вернулся из параллельного мира, да?
Ого. Теперь моя очередь, отдай задумчивое лицо мне.
— То есть как это? Ты вообще в курсе, что такое червоточина и куда она ведет?
Ибуки посопела, покачала головой, а я, не сдержавшись, хихикнула. Ну да, собственно, чего еще ждать? Мы слишком много накопили знаний об этом мире, мы все глубже лезем в свой предмет, и далеко не каждый может позволить себе "общую информацию". "Эрудит прогрессу вредит", — это у нас на гербе сети имперских вузов такое написано. Врут, конечно, потому что, например, сотрудники спецслужб вынужденно становятся всезнайками. Вредителями, так сказать.
— Хм. Тогда упрощу...
Я посмотрела на часы: Синдзи осторожными кругами подстраивал "Сегоки" под едва заметное вращение вернувшейся каравеллы и выводил фрегат все ближе к цели. С его навыками это займет не меньше пяти минут. Как раз на простенькую аналогию времени хватит.
— Есть наш космос, связанный законами разных умных граждан. Если копнуть его сверхдвигателем, то можно раздвинуть струнную структуру и провалиться в изнанку. Там законов нет, там полный бардак и беспредел: лети, куда хочешь, сколь угодно быстро. Но на самом деле изнанка — только перекрытие между этажами.
Вообще современный сверхдвигатель — это лишь половина аустермановского "дырокола". Изначально огромный, как крейсер, движок просто зашвыривал сам себя сквозь изнанку в другой мир — то есть это потом вычислили, что в другой мир, а до того просто списывали экспериментальные полигоны, как уничтоженные. Спустя годы ученики схему упростили, довели Аустермана до белого каления и белой же горячки, а первую модель и все выкладки насмерть засекретили.
И я даже подозреваю, почему.
— Так вот. Червоточина — это естественный сверхдвигатель первой ревизии, который держит канал сквозь изнанку.
— Сквозь изнанку — куда?
"А я знаю?"
— В зазеркалье.
Ибуки изобразила вполне предсказуемую обиду. Не надо мне здесь, док.
— Аска, я понимаю, что в этом вопросе у вас опыта... Ик! Побольше, но это не повод...
— Заткнись, ага? — сообщила я, протягивая руку к каземату. Оружейные шкафы распахнулись, показывая весь наш небогатый ручной арсенал. Пока суть да дело, выберем-ка мы себе стволов. — Иди сюда. Так вот. После нескольких встреч с тем, что возвращалось из червоточин, человечество решило туда не лазать.
— Но...
Ага, тяжело представить, да? Верю. Уж врач из лабораторий Его Тени в курсе, куда люди запускают лапки. Обжигаются, но тянут. Пальцы нам режет, а мы все равно лезем.
Только вот здесь совсем-совсем другой разговор.
— Я знаю пять инцидентов в человеческом секторе, Майя, хотя их было наверняка больше. Вот ты себе представь. Разобрала ты себе на память "Маттах" этот. Ну, там флэш-память виртуала выкрутила — на полочку поставить...
Я протянула руку к пистолетам. Два ручных скорчера — синхронизированная пара для обеих рук, миллионвольтные импульсы, батареи на сто сорок выстрелов. Не пойдет, отдам Майе: это самое простое оружие из того, что у нас осталось после позорища на Х67.
— ...Мда. Так вот. И просыпаешься ты назавтра, Майя, с пониманием, что жизнь твоя прожита зря, что жизнь твоя — говно. И все, что ты знаешь... Словом, ты поняла.
Ибуки кивнула и подошла поближе, погладила рубчатые рукояти скорчеров. Ага, угадала я: докторша сама к этим тупоносым стволам потянулась.
— А дальше?
— А дальше ты садишься и пишешь пиросимфонию. Или там пятимерную икебану придумываешь.
— Ик, — сказала Майя с вопросительными интонациями.
— Вот-вот. Я тоже понятия не имею, что это за дерьмо. Но ты это придумаешь: целое направление в искусстве. Или науке. Или науко-искусстве. Половина человечества будет пускать слюни от восхищения, кто-то блеванет, кого-то особо впечатлительного увезут на психодеструкцию.
Дальше у нас шел тяжелый арсенал с питанием от скафандра, и вот это уже были вещи посложнее. Вот, например, нейтринный клинок "нигилист" — тяжеленный цвайхендер для особо быстрой ручной нарезки тяжелой пехоты противника. Игнорирует щиты и броню, но тяжелый, как зараза.
Не люблю.
— То есть, артефакты из... гм, зазеркалья изменяют разум? — задумчиво спросила Майя. — Какая-то бета-индуцирующая активность?
Ага, вот прямо сейчас. Если бы все было так просто, стали бы огород городить. Я в упор не знаю, что такое "бета-индуцирующая активность", но раз Майе известны эти умные слова — это точно не то.
— Ну-ну, доктор, вы поколения коллег-ученых за дебилов держите, — снисходительно сообщила я, рассматривая "флоганеф". Двуствольный плазменный дробовик с вертикальной компоновкой стволов рассчитан всего на пару залпов, но зато каких! Я зажмурилась, вспоминая: одним выстрелом можно выжечь целую палубу. Плазмокластический удар — это вам не броню резать. Я размотала энергетический кабель дробовика и занялась подключением.
"Решено. Сварочный аппарат для близких контактов, Ибуки со скорчерами для умеренно паршивой перестрелки, ну и я — в качестве последнего довода".
— Аска, так почему?..
Комм-линк откашлялся и сообщил голосом Синдзи:
— Аска, Майя. Все готово.
Ну, славно. Вообще, хрень какая-то: нам бы с докторшей Синдзи обсудить, посплетничать, притереться, а мы тут о тайнах мироздания.
— Аска, простите, но...
— Да забей, — отмахнулась я. — Поклонники твоей пиросимфонии вдруг начинают видеть в радиочастотном диапазоне. Планеты, где она звучит, меняют магнитные полюса, как перчатки. Ну и там генетические отклонения начинаются, ага.
Надо бы добить ее: капитана Дзюна МакМиллана последователи объявили живым богом, они съехались со всего сектора и, не слушая несчастного идиота, отправились в крестовый поход к червоточине "Фоейршельд". Их корабли загадочным образом уклонялись от атак в упор, и только сплошной заградительный огонь зениток со "сферы Дайсона" уничтожил горе-крестоносцев.
А началось все с того, что капитан уволок картину с вернувшегося судна.
Тела последователей врачи отказались считать человеческими.
Я опустила забрало и потопала к шлюзу. Сейчас будет бокс по радиосвязи.
— Аска? — пискнула настырная докторша в наушниках. — Я не понимаю, но...
— Никаких "но". Никто не знает, почему так происходит. Изнанка и зазеркалье — вот тебе и все ответы.
Не хочу больше ничего рассказывать у порога проклятой каравеллы. Хватит, и так себя уже неплохо накрутила, аж выть хочется. Черт, я адреналинозависимая, что ли?
Шлюз зашипел, и ворота начали смыкаться за нашими спинами, оставляя весь уют и все тепло там, в теплом фрегате.
— Аска...
— Заткнись. Бесишь.
— Но если все так плохо, возможно и выжившие тоже опасны?
Возможно. Все возможно. Попутно я отметила, что Майя, судя по тону, прониклась. Может, она меня потом задолбает гипотезами и всякими там "не верю", "лишено логики", но пока что она прониклась. Когда от космоса тебя отделяет пара сантиметров наружной брони и уже стравливается воздух из шлюзовой камеры, и скафандр сообщает, что вошел в автономный режим — ты очень легко веришь в артефакты из червоточины, в корпускулярно-волновую теорию и то, что, любовь спасет мир.
— Если я засомневаюсь, что все в порядке, мы никого не примем на борт.
— Погодите, но они же выжили, и по правилам космонавигации обязаны...
"О, да ладно. Ты в курсе, деточка?"
Я развернулась к ней и посмотрела в синеватое забрало:
— Майя. В том, что касается червоточин, есть одно правило: беги. И мы его нарушили, поэтому включаем Главное Правило...
Шлюз открылся, и в сорока метрах передо мной оказался другой шлюз. Сорок метров пустоты до неизвестности — какое шикарное путевое задание. Невидимое окно сквозь изнанку жгло мне висок своим фиолетовым безумием.
— Какое правило?
В эфире кашлянуло.
— Г-главное. "Если с-сомневаешься — дай пару залпов".
Я улыбнулась. Этот обормот порой меня поражает. Вот, завел себе зондер-команду, теперь может отправлять в бой сразу двух женщин. Хотелось бы надеяться, что ради наших задниц он в крайнем случае рискнет третьей, а не выжмет акселераторы "Сегоки". С другой стороны, Майя дает мне некоторые гарантии: мой капитан не бросит врача своей Снежной королевы, а я уж как-нибудь и на буксире выплыву.
"Ну и хватит". Я включила маршевые двигатели скафандра, и серые чешуйки "Маттаха" начали приближаться.
"Дай пару залпов... С этими червоточинами такое дело: когда засомневаешься, стрелять останется только в себя".
* * *
— Итак, все помнишь, фройляйн доктор? — спросила я, остужая резак.
— Да. Ничего не трогаю, держусь сзади и стреляю только по команде. И без рассуждений.
— И чтоб никакого "дружественного огня", договорились?
— Аска... А почему мне нельзя внести вас в список автоматически игнорируемых целей?
Я не стала ничего говорить. Сама поймет, что я могу стать целью, которую нельзя игнорировать. Черт. Первое, что я увидела, когда вырезанный кусок брони ввалился внутрь шлюза "Маттаха", это была отзеркаленная надпись. Ее исковеркало так, что прочитать не получалось: больная симметрия, больные буквы, сливающиеся в сплошную вязь, от одного вида которой хотелось пропотеть, как в бане. А ведь почти наверняка здесь была какая-нибудь невинная сентенция в духе: "При аварии проверните ключ до упора и зажмите кнопку "А"".
— Как это получается?
О, черт. Ученица на поводке. Надеюсь, хоть в медотсеке ты и впрямь полезная барышня.
— Уровни и направления симметрии абсолютно случайны. Здесь вот уцелел фюзеляж, но внутри все покроило. Иногда вместо корабля груда металлолома получалась. И вообще, тихо. Запоминай вопросы, на "Сегоки" отвечу.
Давно стоило это сделать: вот еще, что за мода болтать в таких обстоятельствах.
Ко мне вернулось ощущение пространства, и я тут же об этом пожалела: сумасшедшая опасность лилась из всех стен и переборок, я буквально чувствовала каждую искалеченную секцию каравеллы. Вот переборка рассечена неправильной трапецией, внутри все смешано несколькими линиями преломления. Вот верхняя часть двери движется по направляющим слева направо, нижняя — справа налево. А вот коридор завален по часовой стрелке градусов на тридцать.
Майя, судя по звукам, уже трижды выблевала в шлем.
"Здесь просто нельзя находиться, уж лучше бы все забрызгало кровью и мозгами".
— Аска, Майя. Слева источник высокой радиации. Три с половиной метра.
А он молодец, даже не заикается, и плевать, что та же информация висит у меня на рамочных дисплеях скафандра. Давай, подбрасывай немного нагрузки на уши. Я протянула руку, чтобы взрезать заклинившую от коверкания дверь, и увидела, что тень от моей руки движется не в том направлении, в каком должна.
"О, черт. Майе лучше этого не видеть. Хотя... Мне, в принципе, тоже".
— Синдзи, ты можешь связаться с этим выжившим?
— Ммм... Сейчас. Нет. Не могу, сигнал блокируется.
— А как наш?
— Неуверенный, но проходит.
Я кивнула себе. Серые стены, ноль света, кроме наших фонарей, и дикие углы вокруг, и мне почему-то очень захотелось, чтобы "Маттах" сейчас оказался в прицеле, а мои руки — на курках "линейки".
— В атмосфере много сероводорода.
— Спасибо, Майя, я вижу, — буркнула я, выводя резаком пробную линию.
— Что?
Резак пошел хорошо, бодро так пошел. До радиорубки мне хватит даже его собственных батарей. Голубоватое пламя весело искрило, кромсая порченую органику.
— Говорю, я вижу, у меня есть данные о сероводороде.
— Эм, я ничего не говорила о сероводороде...
В животе взорвалась маленькая вакуумная бомба, и я медленно обернулась. В зеркальном забрале Майи отражался мой собственный аварийный "гроб", тоненькая струя плазмы из резака.
— Аска, твоя ЧСС зашкаливает за сотню, — обеспокоенно произнесла Майя. — Что случилось?
— Ты ничего не говорила про сероводород?
— Н-нет.
"О, scheisse..."
— Синдзи?
— Я тоже слышал, но у меня тут проблема, — ровно произнес обормот. — Фоноанализ этой реплики не отвечает голосу Майи.
Ох, да ладно? Я вернулась к двери: быстрее вырежу — быстрее свалю. Быстрее разграблю бар и выжру пива в третьей позе бифудху. И главное: не думать о дерьме.
— Температура — сто двадцать три градуса, — сказал тот самый голос, который не отвечает голосу Майи. — Я не вижу... Такой туман!
Я обливалась потом и резала дверь. Девичий голос тревожно комментировал какой-то мир, какую-то атмосферу, изредка вставляя свои впечатления, все больше нервно-восторженные. Девушке было не по себе, она не впервые высаживалась на чужие планеты, но впервые — на такую.
— Аска, что это? — шепнула Майя.
— Фантом. Заткнись.
— Как...
— Заткнись, я тебе сказала.
Шипела плазма, голос стал совсем неразборчивым, поверх него бубнили помехи, на него ложился треск, и шуршало что-то, а потом послышалась тонкая мелодия, будто запела флейта, и это уже было чересчур.
Я одним росчерком дорезала дверь — немного не там и не так, как хотела.
— Что это? — удивленно спросила девушка-фантом. — Вы слышите?
"Да, мать твою. Мы слышим".
Надеюсь, Майя теперь понимает, почему люди прекратили совать руки в червоточины. Я изнанкой клянусь, эта самая дура, чей голос пойман на корабле-призраке, была на одном из миров зазеркалья.
— Теплого космоса, Спэрроу.
— Спасибо, Саша. Я привезу тебе...
Скрежет. Писк сервера борткомпьютера. Свист переборок, шорох шагов.
Потревоженная каравелла оживала, бросаясь в нас кусками своего прошлого, и поверх все тяжелее ложился шум, бормотание идиота, которое почти наверняка можно расшифровать — да хотя бы просто записать и включить обратное воспроизведение.
Черт, меня тошнит.
Блики света ложились не там, куда должны — даже свету было неловко двигаться по прямой, его тоже мутило от этого всего, потому что не должно вот так быть: темнота, обломки голосов, звучавших задом наперед, звучавших неделю назад, год назад, придуманных изнанкой и зазеркальем.
— Синдзи, быстрее, свяжись с этим уебком!
— Неуверенный, но проходит, — ответил обормот.
Я почему-то сразу поняла, что это, сразу поверила и приняла. Ну, конечно, если сигнал выжившего блокируется, то почему наш должен оставаться чистым?
— Проходит, — повторил Синдзи. — Проходит. Проходит. Проходит. Про...
Я отрубила связь с кораблем и вошла в следующий блок, держа резак перед собой.
О, вот и кровища.
Линия "зеркала" прошла через помещение по диагонали, еще одна — вертикально, и человек попал под обе. По-моему, его просто вывернуло наизнанку, хотя я различала один глаз и целый ромбовидный сектор кожи, которая, видимо, была на лице. Или не на лице, но не суть. В остальном тело качественно перемешалось с одеждой и вывалило наружу содержимое брюшины. Этот сектор коридора так изгваздало кровью, что выглядела она буднично и, я бы сказала, не впечатляюще.
— Вперед.