Рядом с Торбъерном действительно приплясывал на носу странный человек, со стеклянными глазами, в которых плескалась смерть. Человек этот все время дергался, рука его подрагивала на рукояти меча, и он пускал пену изо рта, шептал в свой щит какие-то непонятные слова, а иногда начинал грызть край щита зубами, в том месте, где нарочно был сделан заботливый пропуск в металлической круговой оковке.
— Ладно, — делим пополам! — Согласился Роже. — И держи своего одержимого бесами подальше от моих людей!
— Добро! Посмотрим сколько в вас осталось Севера, рабы распятого! Заставим их разделить людей по бортам! Бери правый! Я зайду с левого!
— Мерзавцы! Порождения Иблиса!41 — Завыл Махмуд! — Я покажу вам, что значит иметь дело с Черной Бородой! К бортам правоверные!!! Отразим нечестивцев!
— Ну хватит, мне это надоело, — Сплюнул Федор. — Эй, вы все! — Заорал он мощно, — Смотрите внимательно!
Федор примерился. Корабль Махмуда, был пришвартован абордажными крюками так, что его корма качалась у носа "Наперстницы". Косая рея на бизань-мачте пиратского корабля, своим нижним концом водила буквально в нескольких метрах от гвардейца. Федор направил на неё пиросифон, отвел до отказа ручку назад, — а затем резко толкнул её вперед. Дракон в его руках исторг жирное алчное пламя. Сноп огня пролетел по воздуху, охватил конец реи, зацепился, и пополз по парусу. Со всех кораблей послышались испуганные крики и проклятья. Пользуясь этим, монах Окассий высунул посох из-за щита и отоварил им по голове ближайшего пирата на лестнице.
— Греческий огонь! — Изумленно и испуганно вскрикнул побледневший баронет Роже.
— Клянусь глазом Одина!.. — Буркнул Торбъерн.
— Вай! Вай! Ласточка моя!.. — Заорал черная борода, — Что вы стоите, дети шайтана! Хватайте же ведра, тушите рею!
Пираты со страхом в глазах смотрели на Федора, нервно сжимая в руках оружие. Те кто был ближе к мачте, ринулась в трюм за ведрами, несколько срезав ножами парус на средней мачте, макнули его в воду за бортом, и попытались набросить на горящий рей — мокрый парус тоже затлел, и его под ругань Махмуда скинули от греха за борт. Наконец к разгорающейся рее подобрался ловкий матрос, и лихорадочно работая топором отделил её от мачты — горящий рей грохнулся на палубу, и пираты, подстегиваемые рыком Махмуда, с натужным рывком сбросили его в воду. Зашипело. Однако даже морская вода не сразу загасила огненную жидкость пиросифона — только когда она выгорела, рей наконец потух, болтаясь на волнах обугленным концом.
— Вы, олухи тугорогие, напали на особых порученцев римского императора! — Отчеканил гвардеец. — Я доместик Феодор. Любой, кто подойдет к моему кораблю — превратится в филе с прожаркой.
— Нас здесь не ждет прибыток... — пробормотал баронет Роже. — Разворот!
— Выброси свою колдовскую штуку, и сражайся сталью, как мужчина! — Гневно заорал Торбъерн, одновременно с великим трудом удерживая за шкирку своего Трюгви-щитоеда, который похоже намеревался прыгнуть в воду, и добраться до врагов вплавь.
— Еще чего! — Фыркнул Федор — Вали отсюда, пока я твою ладью в погребальный костер не превратил!
— Ты баба в штанах! — Погрозил Федору Торбъерн, — когда-нибудь мы сойдемся в честном бою! Эй, парни! Вяжите Трюгви, и уложите его на дно! Разворот!.. Левый борт табань! Правый греби!..
Ладьи нортманнов начали разворачиваться, и отходить. Федор перевел свой взор на Махмуда.
— А тебе, борода, что — особое приглашение нужно? Отдирай свой корабль, и улепетывай отсюда.
— Не считай меня дураком, румей. — Осклабился Махмуд. — Стоит мне отшвартовать свой корабль, — и ты окатишь его огнем. Но пока наши корабли связанны, ты побоишься стрелять, из опасения сжечь и свое судно!
— В первый же раз не побоялся. — Отмолвил Федор. — Я лучше сожгу всех нас разом, чем дамся тебе в плен, агарянин.
— Господин, — обратился к Махмуду какой-то пират невеликого роста, но с острыми глазами и умным лицом. — Я уже видел такие огнеметные штуки румеев. Они грозны, но в них заряда только на один плевок. Румей пытается вас одурачить, его огнемет больше не опасен.
— Ты уверен в этом, Юсуф?
— Да господин. Устройство там не сложное. Отвечаю своей головой.
Махмуд испытующе глянул на Федора, и расплылся в нехорошей улыбке.
— Так? Да? — Вы слышали? — Обратился батька к своим людям — Румей больше не может метать огонь. Принесите мне голову этого свиноеда!42
Люди Махмуда начали переглядываться, но с места никто не сдвинулся. Всем было боязно.
— Трусливые мерзавцы! — гневно сжал кулаки Махмуд. — Или мое слово ничего не стоит? Ладно! Я сам поведу вас! За мно-ой!
Махмуд решительно сжал меч, и пошел к носу где стоял Федор. Пираты, увлеченные его примером, двинулись за ним, на некотором, однако, удалении. Шаг за шагом, видя, что Федор не стреляет, к пиратам начала возвращаться храбрость. Федор скорбно вздохнул, тихо сбросил использованного дракона, подтянул с пола заряженного, и чиркнул колесом кремня. Пиратам его манипуляции за оградой надстройки были не видны, каждый их шаг являл все большую удаль.
Федор дождался, пока Махмуд поднялся по лестнице и возвысился над палубой так, чтобы в него можно было пальнуть наискось, в сторону моря, не запалив палубы. Он аккуратно прицелился, — и воззвав в мыслях к богу, чтобы не сжечь свой собственный корабль, — дернул насос. Пираты дружно завопили, когда на почти одолевшего лестницу главаря-Махмуда ринулось адское пламя. Основной сноп вылетел за борт, но часть попала в бородоча. Махмуд тоже завопил, и прикрывшись щитом кубарем свалился обратно с лестницы, и забарахтался внизу. Щит на руке пирата пылал, Махмуд вскочил, затряс рукой, сбрасывая предплечный ремень, и как дискобол запустил горящий щит в море. Больше на пирате, божьим попущением, ничего не горело.
Пираты с опаской глядя на надстройку, где стоял Федор подскочили к предводителю. Раздались изумленные и горестные крики. Махмуд глядя на перекошенные страхом лица своих людей, машинально огладил бороду — и обомлел — черной бороды больше не было. Вместо неё остались какие-то перекрученные жаром жалкие останки.
— О, моя прелесть!.. — Юсуф!! — нечем стрелять?! — Несколько бессвязно и странно звенящим от пережитого страха взвизгнул Махмуд — убью тебя!!!
Это было последнее предупреждение, — дал голос сверху Федор, с новым драконом в руках. — Если через секунду не уберетесь, спалю вашу посудину, а потом начну жечь вас живьем.
— Махмуд взглянул на Федора снизу-вверх взглядом, в котором трудно было определить пропорцию ненависти и испуга.
— Хорошо, кафир! Ты победил!.. Но что если ты подпалишь мой корабль, как только я отвалюсь от твоего борта? Что мне чести в такой позорной гибели? Лучше уж мне сгореть здесь, пытаясь вогнать меч в твой живот.
— Ты хочешь жить. И я хочу. Я дам твоему кораблю уйти. Даю слово.
— Немного ты мне даешь.
— Все что у меня есть.
— Поклянись! Поклянись пророком Исой и его матерью Марьям, что не будешь догонять огнем мой корабль.
Федор помедлил.
— Клянусь, — наконец сказал он — Клянусь господом нашим Иисусом Христом, и его матерью-приснодевой Марией, что сегодня дам тебе уйти и не буду жечь твой корабль.
— Ладно, кафир. Всем известно, как лживы неверные. Я не верю тебе! Но я все же попробую уйти. Берегись нарушения клятвы перед Аллахом!
Махмуд оглядел своих людей.
— Что стоите? Живо на борт! Мы отваливаем!
Пираты засуетились, — уговаривать их было не нужно. Они быстро перебежали на свой корабль, и начали снимать абордажные крюки. Махмуд, к его чести, отступил последним. Федор, стоя наверху, подбадривал их, поигрывая зловещим драконом в руках.
Вдруг, когда корабли уже почти разошлись, за спиной Федора испуганно вскрикнул Парфений. Федор обернулся: Из каюты, пошатываясь выбирался тот самый богатырь, которого Парфений огрел своим тяжелым крестом. Теперь же он пришел в себя, и сжимая секиру с лютым видом направлялся к попу и гвардейцу. Федор угрожающе поднял своего дракона, но на битого богатыря с разбитым носом и шишкой на голове, это не произвело ни малейшего впечатления. Федор сообразил, что здоровяк в своей отключке просто пропустил все, что случилось на палубе. Для него Федор сжимал в руках не страшное оружие, не гнев богов, а просто какую-то замысловатую трубку. Тратить последний пиросифон Федору не хотелось, не хотелось и случайно зажечь свой корабль — поэтому он, не выпуская воскресшего богатыря из вида, чуть повернул голову, и крикнул Махмуду.
— Убери этого калеку, — иначе сделке конец.
— Абубакр! — Закричал Махмуд. — Не трогай их! Живо ко мне! Мы уходим!
— Что? Почему?! — На лице поименованного Абубакром богатыря отразилось непонимание. Он был ранен и зол. — Мы их зарежем! Я их сам зарежу!.. — Он зарычал и двинулся на Федора. Парфений зачастил, осыпая себя крестными знамениями.
— Абубакр! — Отчаянно крикнул Махмуд! Вернись на борт! Нет времени объяснять!!! Иначе, клянусь стойкими пророками!.. Печатью Пророков клянусь!.. Мамой клянусь!.. Я тебя сам зарежу! Ты меня знаешь.
— Вай, вернись Абубакр, Вернись! — В страхе загалдели остальные пираты.
Может быть, батька Махмуд, лишившись своей знаменитой бороды, выглядел уже не так представительно, но людей он своих держал крепко, и авторитет его был силен. — Абубакр зарычал как пес, которого душит невидимый ошейник, испепелил Федора с Парфением ненавидящим взглядом, глядя на них резко провел большим пальцем левой руки у себя по горлу — жест понятный без слов — спрыгнул с надстройки, пробежал по палубе, и перелетев через фальшборт приземлился на корабле Махмуда, когда тот под тычками шестов и копий пиратов уже начал отваливаться от борта.
Федор неусыпно наблюдал, пока корабли развалились бортами, разошлись, и покалеченный пират без задней реи стал удаляться в голубую даль.
— Больше тебе так не повезет Румей! — Услышал с удаляющегося корабля Федор. — Мы еще встретимся!
— В твой последний день! — Лаконично ответил Федор.
И только тут он почувствовал, как невероятно, чудовищно он устал. Обычное дело после битвы — тело, которое крепилось в минуту опасности, вдруг начало жаловаться всеми полученными синяками, ссадинами, и общим упадком сил. Федор оперся спиной о фальшборт, и сполз по нему на палубу, осторожно сжимая в руках последнего дракона. Руки немного тряслись, голова гудела. Но это был не первый его бой. Надо просто немного перетерпеть. Просто перетерпеть...
Но главное, морской болезни, — как не бывало.
* * *
Глава двенадцатая.
Дальнейшее морское путешествие оказалось более приятным. Видимо, судьба решила, что вывалив на троицу в самом начале такое количество пиратов, можно дать им за это некоторое послабление. Море было спокойным, погода прекрасной, ветер, в основном, — попутным. Большую часть путешествия компаньоны проводили на средней части судна, на деревянных лежаках, под натянутым палубным тентом. Благодарный капитан проникся к своим пассажирам безмерным уважением, и открыл за них запасы своего личного стола. Так что вместо червивых сухарей двойной закалки, Федора и его спутников потчевали в капитанской каюте мясом, вином и сладостями. Единственное, на что сетовал капитан Авксентий, что Феодор отпустил с миром пиратов.
— Зря, зря вы отпустили этих стервятников, благородный господин, — сокрушался он. — Надо было загнать их в трюм. Мы бы сделали крюк, и продали их всех в Венеции. Там бы дали хорошие деньги за крепких рабов.
— У меня нет времени делать крюки, — Объяснял Федор, — дела не ждут...
О том, что у него остался один заряженный дракон, которого могло и не хватить на перемогу целой пиратской оравы, Федор не упоминал. Капитану хватало и простого объяснения.
А меж тем, случившийся пиратский налет, — как это часто делает общая опасность — помог наладить отношения между Федором и двумя священниками. Те уже реже нажимали на Федорову солдатскую простоту и необразованность, иногда называли его куманьком, а друг-друга даже, под настроение, взялись именовать "братьями". Федор же тоже проникся некоторым уважением к попам, которые повели себя в схватке вполне достойно. Особенно его впечатлил западный монах Окассий, который орудовал посохом, как гибридом булавы и копья, — не хуже иного солдата.
— Мы вместе хорошо держали лестницу. — Сказал Федор, подойдя к Окассию во время прогулки по палубе. — Где ты так чертовски ловко научился так орудовать древком?
— Ну, я же не родился попом, — улыбнулся Окассий так, что его толстые щеки почти скрыли щелки глаз. — Мой отец — рыцарского рода. Но он не богат, владения его не велики. Дом и землю наследует старший брат. Младший сын должен сам добыть себе пропитание и кров. Хорошо, когда есть какая-то большая война, или созывают крестовый поход — таким как я есть как проявить себя. Увы, когда решалась моя судьба — было некоторое затишье. Вот родители меня и сплавили в монастырь — в этом нет ничего не обычного, так поступают многие.
— Хм, — покачал головой Федор — Незавидная судьба для воина, оказаться среди унылых святош.
— Там не так плохо, как ты думаешь, — хохотнул Окассий, огладив выбритую на темени тонзуру — Среди "святош" очень много младших рыцарей. Говорю же тебе, — отпрысков туда пристраивают многие. Не скажу, чтоб моя жизнь сильно отличалась от той, что я вел в миру. Мы устраивали пирушки, держали охотничьих собак, тренировались друг с другом, ездили в соседний лес охотится на беглых крестьян и разбойников, ездили на бой с соседним феодалом за заливные луга, ездили в соседний женский монастырь для... богословских бесед. Единственное в чем я отличался от многих сынов воинов забритых в попы, — я всегда имел тягу к учебе. В нашем монастыре нашлось несколько святых отцов, которые приучили меня к книжной мудрости.
— Прямо не жизнь, — а рай земной, — заметил Федор. — Но как же тебя сослали в нашу странную экспедицию?
— Досадная случайность, — поскучнел Окассий.
— Чего уж там, — расскажи.
— У меня была весьма хорошенькая знакомая монахиня, из соседнего женского монастыря, что стоял на другом берегу озера. Все у нас с ней было слажено, и в урочную ночь я собрался к ней с визитом. Стена из монастыря была давно не чинена, и преодолеть её не представляло никакого труда. Дорогу к келье сестры Розамунды я тоже знал прекрасно. Встреч с другими монахинями я не боялся, так как все они, вплоть до настоятельницы были благородными и понимающими женщинами. Даже сама настоятельница была дама в самом соку, и нескольких старорежимных унылых грымз, которые бывало, что-то бухтели, — держала в узде. На беду мою, как раз в тот визит, мне в монастыре как раз никто из знакомых по дороге и не попался — уж они-то смогли бы меня предупредить. Меня должно было это насторожить. Но я так стремился к моей Розамунде, что ни о чем больше и не думал.
— Да ты вообще, оказывается, нормальный парень! — обрадовался Федор — Но что же случилось?
— Случилось, что открыв дверь в келью, и прошептав имя подруги, я не получил никакого ответа. Тогда я решил, что она, должно быть, забылась, ожидая меня, и заснула. В сладком томлении, при одном только лунном свете из окошка, я подобрался к постели, засунул свои руки под одеяло, нащупывая прелести своей доброй сестры во христе. Эго тэ амо, эго тэ воло, Розамунда!.. Однако, не успел я толком пошерудить руками по, так сказать, холмам и низинам, — как келью огласил жуткий истошный визг. Меня как ледяной водой окатило — голос явно принадлежал не Розамунде. Вихрь мыслей закружился в моей голове. Не перепутал ли я келью?.. Я пытался успокоить девицу, но мой голос кажется напугал её еще больше... И — это последнее, что я помню.
