Время войны

Она уже начала понимать, что в этом заведении не один подлец по фамилии Голубеу, а много ему подобных. Измена поселилась на самом деле не в армии, а в Органах, и некому сообщить об этом великому вождю и другим честным людям. Предатели в серой униформе сажают честных людей в тюрьму и убивают их, чтобы никто не узнал о чудовищной измене.

Но раз следователи изменники  значит, они враги. А с честью выносить любые пытки врагов  святая обязанность любого настоящего юнармейца.

Лана машинально дотронулась до груди в том месте, где всегда был юнармейский значок. Сейчас его не было. Лану забрали из дому в ночной рубашке, и в этой же рубашке она сидела сейчас перед отцом и следователем.

Гибель матери и осознание масштабов измены в Органах, вид и состояние отца и оплеухи, которые влепил ей на первом допросе после ареста злой следователь, ввергли Лану в шоковое состояние. Внешне оно характеризовалось какой-то удивительной отрешенностью, как будто все это происходило не с нею или во сне  хотя Лана отлично понимала, что никакой это не сон.

Она не сразу поняла другое  почему добрый следо-ва-тель вдруг поднялся и вышел. Только когда ее вдруг сорвали с табуретки и стали валить на стол, задирая подол, она сообра-зила, что происходит.

Занятая своими мыслями, Лана пропустила перепалку отца со следователем, во время которой генерал пытался вытор-говать какие-то уступки в отношении дочери, просил, чтобы ее имя не упоминалось в протоколах, чтобы ей не шили шпионс-кие связи и теракт  но кончилось тем, что у доброго следо-вателя просто лопнуло терпение и он покинул кабинет, уступив место своим злым коллегам.

Те принялись за дело круто. Четверо завалили девушку на стол, а двое держали ее отца.

 Нет!!!  срывая голос, страшно кричал генерал.

 Подписывай!  орали ему, тыча под нос какие-то бумаги.

 Подпишу! Все подпишу. Не трогайте ее.

Он подписывал дрожащей рукой листы протокола, бормоча:

 Когда сюда придут амурцы, вам это припомнится... Все вам припомнится... Вот тогда умоетесь кровавыми слезами.

 Папа, что ты говоришь?!  воскликнула Лана в изум-лении.

 Что я говорю?!  не хриплым и измученным, а почти обычным, генеральским, твердым и резким голосом сказал Казарин.  Я говорю, что вся армия по тюрьмам сидит. Не сегодня-завтра начнется война, а воевать некому. Знаешь, что в этих протоколах? Там имена офицеров, которые еще остались на свободе. Теперь их тоже посадят. Ты должна знать.

 Молчать!  вопили наперебой следователи, а Лана, вспомнив, как ее расспрашивали про Иваноу и других солдат, прошептала ошеломленно:

 И солдат тоже... Какое чудовищное предательство. Они тут все предатели. Лицо Бранивой должен узнать. Ему надо как-то сообщить...

Генерала Казарина уже выволакивали из кабинета, а он, вырываясь и оглядываясь на дочь, ревел раненым зверем:

 Бранивой?! Бранивой погубил Тимафею! Тимафею... Гордость армии. А он его предал! Бранивой и есть главный предатель. Теперь всему конец...

Когда его крики затихли в глубине коридора, в кабинет вернулся добрый следователь.

 Вот видишь,  сказал он Лане, как ни в чем не бывало.  Твой отец  самый настоящий изменник. Слышала, что он говорил про великого вождя целинского народа?

Лана, которую сначала повалили на стол, а потом сбро-сили на пол, наконец снова смогла сесть на табурет, оправляя надорванный подол. Привалив-шись спиной к стене и, глядя куда-то мимо следователя, она произнесла тем своеобразным тоном, который бывает у людей не в себе:

 Не-е-ет. Предатели  это вы. Вас надо расстрелять. И вас обязательно расстреляют. Всех расстреляют. И вас... И вас... И вас...

Она поочередно поворачивалась к каждому из присут-ствующих в кабинете, и они как от удара вздрагивали под ее взглядом.

Они ведь прекрасно знали, что выбрали себе профессию повышенного риска, и что попасть под расстрел им даже проще, чем простым людям с улицы. И для этого вовсе не требуется какой-то особенной вины.

30

Если бы Игар Иваноу узнал, что его судьба решается в кабинете великого вождя целинского народа, он бы, наверное, тут же скончался от разрыва сердца. Но к счастью, ни о чем подобном Игар даже не догадывался.

А между тем великий вождь, который обладал хорошей памятью на имена, запомнил фамилию солдата из Дубравского полка и пару раз поинтересовался у генерального комиссара Органов, как идет расследование в этом направлении.

 Ничего нового, лицо Бранивой,  не без сожаления ответил Пал Страхау.  Удалось лишь вскрыть несомненную связь Иваноу с командиром полка майором Никалаю, так что следователи из окружного управления теперь сомневаются, кто из них резидент. Никалаю подходит на эту роль больше. Но у него, в отличие от Иваноу, кристально чистая анкета. Совер-шенно ничего примечательного.

 Так оно обычно и бывает с кадровыми разведчиками,  привычным назидательным тоном произнес вождь. Он любил по любому поводу демонстрировать свою особую осведомленность в узкоспециальных областях, и подчиненные старались ему в этом подыгрывать.

 Так точно,  сказал Страхау.  Очевидно, кадровый амурский разведчик Никалаю завербовал Иваноу, используя его обиду на государство, которую тот затаил с детства, когда у него был осужден за измену отец. Но даже если Иваноу не резидент, арестовать его сейчас  это значит спугнуть Ника-лаю.

В разговоре с вождем Страхау руководствовался обстоя-тельной справкой, поступившей от оперативно-следственной бригады Закатного окружного управления. А вот чем руковод-ствовалась бригада, составляя эту справку, об этом Страхау не знал и даже думать не хотел.

Между тем, ответственные сотрудники Органов в Чайкине и Дубраве просто окончательно запутались в противо-речивых указаниях и совершенно не представляли, как им совместить требование усилить борьбу со шпионами, предате-лями и их пособниками в армии с запретом арестовывать воен-нослу-жащих без достаточных на то оснований.

Последнее указание было связано с нарастающим не-ком-плектом офицерского состава в войсках и выглядело не ме-нее категоричным, нежели бесконечные предписания об уси-лении борьбы. От этого всего у контрразведчиков капи-таль-но ехала крыша, потому что так ведь и до шизофрении недале-ко.

Чтобы защитить свой разум на последнем рубеже и уберечь свои головы не только от безумия, но и от пули в затылок, контрразведчики изобретали хитроумные оперативные разработки, чтобы и борьбу вести, и военных не арестовывать, хотя прекрасно понимали, что слишком долго это продолжаться не может. А наверху Пал Страхау читал их справки и радовался, что вождь пока принимает все это за чистую монету.

Но теперь Бранивой сделал Органам большой подарок, позволив перенести острие атаки с военных на их родственни-ков и знакомых, арест которых не оказывал никакого влияния на боеспособность вооруженных сил. Органы с энтузиазмом принялись за дело, и тут Страхау было чем похвастать перед вождем.

Однако вождя сейчас больше интересовало положение на границе с Государством Амурским. В газетах Восточной Целины как раз появилось интервью порт-амурского прокуро-ра, где упо-миналось дело Степана Ивановича, убийцы четырех егерей.

Егерями в Государстве Амурском назывались стражи порядка, и прокурор без обиняков заявил, что уже за одно это Иванович заслуживает смертной казни. А поскольку известно, что он работал на целинскую разведку, а следовательно, налицо государственная измена, то прокуратуре не остается ничего, кроме как требовать скорейшего суда и смертного приговора.

Бранивой считал, что это интервью  прекрасный повод для всенародного восстания. Загвоздка заключалась только в одном  не хватало спецназовцев со знанием амурского языка. Беглые амурские чайкинисты для начальной стадии восстания не годились  чтобы скрытно пробраться во вражеский город, нужна особая подготовка. А из тех, кто имел такую подготовку, язык противника знали далеко не все.

Считалось, что для силовой разведки это необязательно. Целинцы и амурцы хоть и говорили по-разному, но отлично понимали друг друга без перевода.

Даже те спецназовцы, которые готовились к выполне-нию особых задач в амурской военной форме или гражданской одежде и учили язык специ-ально, говорили по-амурски с акцен-том. Только офицеры и некоторые старшие групп знали язык в совершенстве, но они были разбросаны по всему фрон-ту. Теперь их приходилось стягивать к Порт-Амуру, обезглавли-вая диверсионные отряды и команды на других участках границы.

Но Бранивой не видел в этом большой беды. Кого обманывать? Амурцы все равно не поверят в восстание, а целинцы, наоборот, поверят все как один, даже если не увидят своими глазами ни одного восставшего.

Гораздо важнее другой вопрос  какое сопротивление амурцы смогут оказать в приграничных сражениях.

Но разведка докладывала, что к войне амурцы никак не готовятся. Бранивой вовсе не рассчитывал на внезапность, понимая, что пропагандистская кампания в ЦНР послужит для амурцев предупреждением о грядущих событиях  но амурцы словно и не слышали этого предупреждения. Их передовые армейские части стояли за тысячу километров от границы, а перед ними были только егеря и пограничники.

Пограничники сидели в фортах и на заставах по берегу Амура, пограничники оседлали перевалы в Малахитовых горах, пограничники вместе с речниками и моряками держали порт-амурский укрепрайон. И все сводки говорили об одном  этих пограничников настолько мало, что они не смогут сколько-нибудь существенно задержать продвижение наступающих це-линских войск.

Корабли и береговые батареи Амурской и Зеленорецкой флотилий тоже не очень помогут врагам мира и прогресса. Конечно, когда по наступающей пехоте с порт-амурского рейда начнут бить главным калибром морские корабли, к городу так просто не подступишься  но ведь его можно обойти сторо-ной.

Сравнивая противостоящие силы, великий вождь целин-ского народа Бранивой был как никогда уверен в успехе. Осо-бенно теперь, когда найдено решение, которое позволит сокра-тить некомплект офицерского состава, вернув в строй тех пре-дателей, которые ценят жизнь своих близких больше, чем доброе отношение врагов мира и прогресса.

31

Очередная декадная сводка генерала Сабурова, предна-значенная для ставки маршала Тауберта и штаба легиона, сообщала, что по состоянию на день Д+70 численность целин-ской армии достигла 36 миллионов человек, из которых 24 миллиона находятся на восточных границах или на пути к ним.

По уточненным данным разведки легиона, стрелкового оружия на целинских складах хватит, чтобы вооружить втрое большую армию.

Сведения о резервах тяжелого вооружения более про-тиворечивы. Похоже, точных цифр не знают даже в целинском генштабе  в частности, потому, что те, кто был в курсе, посажены или расстреляны, а те, кто их сменил, не в состоянии разобраться в документах. Их слишком много и они противо-речат друг другу.

 Похоже, мы сейчас знаем о целинской армии больше, чем они сами,  не без гордости говорил Сабуров, у которого под рукой были мощные компьютеры, которые позволяли мгновенно сопоставлять и анализировать любые объемы развед-данных.

Но те же компьютеры в унисон со здравым смыслом го-ворили, что это чистое безумие  выступать с одним непол-ным легио-ном против сорокамиллионной армии, способной в считанные недели разрастись до ста миллионов.

По самым последним данным численность легионеров в подчинении маршала Тауберта едва перевалила за 600 тысяч. И резервы боеприпасов по 16 боекомплектов на каждый ствол земные генералы тоже считали совершенно недостаточными.

Намерение ставки немедленно после захвата промыш-ленных предприятий наладить производство боеприпасов на оккупированных территориях землян не очень успокаивало.

Правда, эрланские орудия с программируемым затво-ром могли стрелять еще и трофейными боеприпасами мень-шего калибра, точно так же как эрланские двигатели могли работать на всем, что горит  но это уже паллиатив.

Хотя маршал Тауберт продолжал настаивать, что восточ-ная операция является основной, а западная  вспомогатель-ной, Бессонов, Жуков и Сабуров за его спиной договорились делать все по-своему. И выработали собственную стратегию: на востоке сделать все, что получится, а на западе  все, что задумано.

Особисты исправно докладывали об этих приватных переговорах начальнику особой службы легиона генералу Тутаеву, но тот не спешил сообщать о крамоле в ставку. При этом он здорово рисковал, потому что его работу контролиро-вали кураторы особой службы из числа соратников Тауберта и наемников  но Тутаев успел хорошо их изучить.

Русского языка соратники маршала не знали, а слушать и читать машинные переводы для них было утомительно. Вся эта кодла вообще думала только о трофеях, деньгах и бабах, да еще о непыльных, но приятных должностях на оккупированной планете. А каким способом земляне все это для них добудут, гердианцы, арранцы, эрланцы и прочие одиссейцы интересова-лись мало.

Главное, чтобы побыстрее.

Бардак в ставке заметно облегчал землянам задачу. Сабуров последнее время вообще внаглую игнорировал распо-ряжения ставки и в полете до опорной планеты и назад усилил свою 108-ю фалангу натовскими коммандос, которые в массе своей сносно знали русский язык. В восьмидесятые годы бойцы американских и европейских спецподразделений изуча-ли рус-ский очень старательно, так как их готовили в первую очередь для войны с Советским Союзом.

Теперь они совместно с русскими спецназовцами гото-вились воевать против Целины. А поскольку это были супер-профессионалы, достигшие запредельных высот в науке выжи-вания, им было, в сущности, все равно, с кем и где воевать. Хочешь выжить  убивай других.

Они бы, конечно, с удовольствием поубивали тех, кто загнал их в эту ловушку, не исключая и генерала Сабурова, который лично выбирал матрицы для реинкарнации. Но стре-ляющие ошейники удерживали их от этого шага, заставляя смотреть в другую сторону и изучать другого противника.

Поскольку из восьми десантных фаланг легиона за-падной группировке достались только две, ценность 108-й возрастала многократно. Каждому рейнджеру придется рабо-тать за троих, чтобы ни один солдат противника не появился на берегу, пока будет идти высадка полевых фаланг.

Корабли легиона по условиям аренды не предназначены для участия в боях, и все челноки должны вернуться к своим звездолетам в целости и сохранности. А значит, нельзя допустить, чтобы хоть кто-нибудь во время высадки открыл по ним огонь.

Конечно, на востоке все еще хуже. Там придется выса-жи-ваться буквально на глазах у войск противника, готовых к бою. Поэтому там собрано все лучшее, что только есть в легионе. Шесть десантных фаланг, шесть воздушных, три морские из четырех и все специальные, кроме 108-й.

Чтобы не загубить всю высадку в самом начале, Бессонову пришлось даже отдать в восточную группировку самые лучшие и мощные из полевых фаланг. А западный фронт остался с недоделанными формированиями вроде 13-й фалан-ги, известной под кодовым названием Нет в жизни счастья.

32