Все это время она лежала на койке, пытаясь дозваться до Горта. Почему-то не удавалось — может быть, чары, а может, тот просто был без сознания, или еще что-нибудь — он говорил, ему больно использовать осанве...

Нэйгель, не вставая, повернула голову к вошедшему.

— Здравствуй, Финрод.

Он быстрым шагом пересёк комнату, сел рядом с ней.

-Так. Сейчас нас не слышат. Что мы можем сделать?

— К чему может привести, если здесь, в Химринге, мы открыто объявим о союзе с Севером? — спросила она. — Ты лучше знаешь их.

Финрод на мгновение задумался.

-Во-первых, после этого для нас будет одной из главных задач — выйти отсюда живыми, — улыбнулся он. — Хотя после того, что ты сделала, Майтимо задумается, стоит ли это делать. Однако сделать это надо.

— Вот что, — Нэйгель свела брови, нахмурилась. — Ты можешь говорить с нашими, ведь так? Немедленно нужно сообщить им... Что если ты не подтвердишь через установленный срок, что все нормально... не позовешь их... то чтобы они сообщили всем, что феаноринги держат тебя здесь силой и готовы угрожать смертью.

-Всё проще, — Финрод был внешне спокоен. — За мной постоянно следит Мелиан. За мной и за всем, что здесь происходит. Ты ещё не знаешь: Север сдержал слово, Тхурингветиль усмирила южных орков. Доверия к Северу, конечно, не появилось, но, по крайней мере, это уже не враждебность. Я хочу вытащить их отсюда... обоих. И Гортхауэра, и Мелькора. Мне думается, я нашёл способ, хотя на этом суде всё может развернуться как угодно.

— Какой? Мелькор мог бы смести их, я ни на минуту в этом не сомневаюсь, — Нэйгель закашлялась, держась рукой за горло, отдышалась. — Только он ведь не пойдет на это. Разве что Горту будет угрожать настоящая опасность...

-Горта сбил Тилион. Ариен, да и он тоже, конечно, рассказали в Амане обо всём, что происходит, и они послали наблюдателей. Незаметно. Так, что никто не смог их распознать и отследить.

Он помолчал.

-И одного из этих наблюдателей я привёз с собой.

— Ох! — Нэйгель не сумела удержать потрясенного возгласа. — Но... как же?! Ведь они же — враги!

-Не все. Этот... наблюдатель сказал мне, и я ему верю, что всё это — и то, что Мелькор добровольно пошёл на новое заточение, и то, что Север намеренно ведёт линию на прекращение войны — заставило Валар задуматься. Они хотят понять. Они всё же любят Арду и понимают, что своим решением по поводу нас, нолдор, они сами себя загнали в угол: они лишили себя возможности что-то делать здесь. Но сейчас они хотят понять. Для начала.

— Если бы хотели еще и феаноринги... Кто этот посланник? Ты откроешь феанорингам, кто он такой? Мы знали его раньше, там, в Валиноре?

-Открываться или нет — это он будет решать сам. Точнее, она. Всего их здесь, в Эндорэ, трое. Где двое — я не знаю, а она не сказала. Это Аэанта, майа Ниэнны.

— Аэанта... — повторила Нэйгель. — Нет. Не знаю этого имени... А пока — ты представишь ее просто как свою спутницу? Они же поймут, что она майа. Или она сумеет закрыться?

-Не поймут. Так же, как Тхурингветиль, она умеет принимать облик эльдэ и прятать свою силу. Сдаётся мне, это ошибка думать, будто Владычица Ниенна только и делает, что сидит в своих чертогах и скорбит о происходящем в Арде... Да, и ещё. Аэанта назвала мне имена остальных.

— И кто же это?

-Олорин и Курумо. В последний раз она видела их в Амане, дальше они в невоплощённом виде пересекли море, и пути их разошлись.

— Курумо?! — Нэйгель даже приподнялась. — Погоди, но ведь это же... Да! Я не ошибаюсь — это майа, который, кажется, бывал в Эндоре когда-то давно... может быть, даже жил с Мелькором — в его памяти Валар впервые увидели орков, я узнавала это.

-Да, он. Аэанта боится: он может стать причиной новой войны.

— Даже так? — Нэйгель помрачнела. — Не понимаю... Но почему Валар послали именно его, если хотят мира?

-Среди Валар раскол. С одной стороны — Манве, Варда и те, кто умеет действовать только силой. Они доверяют тому, кто показал им орков: Курумо, и потому хотят именно от него узнать, что происходит здесь. С другой стороны — Феантури. Ниенна сумела сделать так, что от них отправились двое. Каждый из них имеет право только смотреть и отчитываться только перед своим Владыкой, — друг другу они ничем не обязаны.

— Ну что ж... по-моему, остается только надеяться. Когда они собираются судить меня?

-Завтра поутру. Они бы сделали это уже сегодня, но Горт успел докричаться до меня, а я — порядком запутать феанорингов своим знанием о том, что с тобой происходит. Да, и ещё: Аэанта хочет помочь тебе поговорить с Гортхауэром.

— Я благодарна... если бы просто не было этой стены, что они возвели!

...Финрод ушёл, и до утра её оставили наедине с собой. Утром — на суд её повели, связав руки: изменница. Зал — высокие потолки, суровая простота стен — был полон: здесь собрался, похоже, чуть не весь цвет Первого Дома. Финрода как будто отделяла от всех незримая стена: его сторонились.

Пока лежала — было еще ничего: сознание, по крайней мере, оставалось ясным. Нэйгель сама была целительницей, знала такие раны, знала и то, что подниматься в эти дни ей нельзя. Лежать нужно с такой раной смирно, не бередить, хорошо еще, что не задето легкое, хорошо, что у эльфов практически никогда не бывает загноения, как у людей, или заражения крови, человек бы в таких условиях, скорее всего, умер бы.

Выбора не было. Вид у нее сейчас был жалкий, Нэйгель это знала: хоть она утром и успела расчесать волосы, заплести их в косу и уложить вокруг головы, но — ее походная изорванная одежда, ее слабость... Просто шатало, держаться прямо было очень трудно. Может — кто-то и пожалеет "обманутую Врагом"... Однако — и вправду, все лорды здесь. Не ради нее, наверняка, явились — скорее ради Горта... она уж так, за компанию, — Нэйгель усмехнулась своим мыслям, оглядывая надменных феанорингов.

Майтимо поднялся, и все разговоры в зале затихли.

-Я созвал вас, лорды нолдор, дабы посоветоваться и принять решение, — пожалуй, важнейшее за всё то время, что мы воюем с Врагом, — начал он. — Вы знаете: Враг затеял неслыханное прежде дело: пошёл на переговоры с нами, вернул Камни и согласился на наши условия. Сейчас его первый прислужник тоже в наших руках. Но всё ли так просто, лорды? И не готовит ли Враг своим коварством новый удар по нам — чтобы смести, окончательно уничтожить единственный Дом, который может ему противостоять? Взгляните на эту эльдэ: как коварно сплетены были завлекшие её сети, что она назвыает Тху своим другом!

Майтимо замолчал и выжидающе посмотрел на Нэйгель. Она, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно, спросила:

— Ты закончил, лорд Майтимо? Если нет — договаривай, а я предпочту пока выслушать все до конца.

-Говори, если тебе есть что сказать, — усмехнулся Майтимо. — мы послушаем.

— Противостоять, ты говоришь. Но противостоять можно лишь врагу, тому, кто желает тебя уничтожить. Вы много раз требовали: пусть Моргот вернет Сильмариллы, пусть выйдет к нам сам — тогда мы поверим в честность его намерений. И вот — он сделал это. Вы же все равно хотите войны! А Эндоре устало от крови. Может, в ваших сердцах и горит ваша Клятва — но остальные хотят просто жить. И даже клятва ваша теперь исполнена. Чего же вам еще нужно? А может, вам просто нравится это — воевать, проливать кровь, чувствовать себя сильнее прочих, диктовать всем свою волю?

Майтимо коротко глянул на свою искалеченную руку.

-Именно так ты и будешь говорить. Ты — знаешь, что задумал Враг, устраивая всё это? Я не знаю. И я — не верю. А наивные, несмотря на прожитое и виденное, эльдэ попадаются в тенета. В этом разница между нами, Нэйгель. Мне жаль тебя. Ты собиралась забрать меня в Мандос, — вынужден тебя огорчить, но этого не будет.

Он повернулся в сторону, — и из толпы шагнул... кто-то в плаще с капюшоном, и только невозможно яркие синие глаза светились в тени.

Резкий удар силы рванул, казалось, по самой душе Нэйгель, и стало ясно: перед нею майа.

Несколько секунд Нэйгель вглядывалась в его лицо.

— Курумо, — наконец утвердительно произнесла она. — Я узнала тебя.

Тот резким движением откинул капюшон. Тем, кто видел Гортхауэра, внешнее сходство бросалось в глаза сразу... и сразу же становилось ясно, что оно — только внешнее. Холодные глаза изучали Нэйгель, как будто та была не живым разумным существом, а новым незнакомым животным. Затем Курумо повернулся к Майтимо.

-Я понял, что ты имел в виду, лорд. И теперь — я повторю свою просьбу: позволь мне увидеть Мелькора. После суда, разумеется: у меня нет права мешать вам, как, впрочем, и мешать чему-то живому в Эндорэ...

В этой просьбе было что-то недоброе. Что именно — она не могла понять, и все же была почти уверена, что этот майа затеял нечто подлое.

— Послушайте. Вы говорите — суд. Но, быть может, вы наконец соизволите объяснить — какое преступление я совершила, и по какому праву вы вознамерились судить меня? Я не присягала лордам феанорингов на верность, как и никому другому. Я не совершала преступлений против совести или своих собратьев.

Финрод встал.

-Лорды. Прежде чем судить Нэйгель, я требую, чтобы вы выслушали меня, ибо она — мой посланник.

Майтимо кивнул.

-Говори.

-Я не давал Клятвы. Я пошёл за Феанаро не потому, что мне нужны были Камни. Мне нужен был мир — мир в Эндорэ, мир для тех моих собратьев, что остались здесь и не пошли в Аман, для тех, кто, как я думал, будет в опасности — из-за того, что Мелькор покинул Аман. И сейчас — я сделал всё для того, чтобы этот мир настал.

Он обвёл взглядом притихший зал.

-Это я предложил Мелькору вернуть Камни и прийти к вам самому. И теперь — я договаривался, через мою посланницу Нэйгель, с Гортхауэром, для того, чтобы были уничтожены южные орки. Владычица Мелиан подтвердит: это сделано. Я знаю: для вас, что ни сделай, всё будет мало. Сейчас вы затеяли суд. Если так, — я отказываю вам в праве судить Нэйгель, потому что она не нарушила ни одного закона чести.

Голос Нэйгель окреп:

— Все, в чем они могут обвинить меня — в угрозе Маэдросу, когда он и его вассалы уже обнажили мечи, собираясь убить меня! Конечно, я не хотела умирать — а кто хочет?! У меня было одно оружие — мои умения, чары. А убить меня они намеревались потому, что этот, — она кивнула на Майтимо, — издевался над Гортхауэром, зная, что тот беспомощен и не может сопротивляться; я пыталась его защитить, как умела — перенести чужую боль на того, кто ее причиняет. Что же, нолдор, значит, издеваться над беспомощным и раненым — это теперь по чести, а воспротивиться — предательство?

-Кто защищает врага, сам становится на его сторону, — негромко проговорил Майтимо, но его все услышали. — Говори, Нэйгель. Продолжай. Как видите, — он обвёл лордов взглядом, — всё именно так, как я и говорил вам. Финдарато, мы ещё обсудим всё... не здесь. Если ты думал, что твои слова для нас новость, ты заблуждаешься. Мы подозревали, а теперь убедились.

— Позволь нам самим решать, кто враг, а кто друг! — у Нэй сорвался голос, от напряжения сильно кружилась голова. — Ты, лорд, говоришь так, словно вправе приказывать всем нолдор, с кем они должны воевать, а с кем жить в мире. Но у нас есть своя голова на плечах, и своя свобода. Мы не слуги тебе и не вассалы. Нарготронд не хочет войны, и лишь мое дело — кого называть другом! Еще бы — тебе не по нраву, что вас перестают слушать; но все, что ты можешь — только действовать силой.

-Хорошо, — голос Майтимо был подчёркнуто-ровен. — Иди к своему... другу. Мы отпустим Моргота на свободу — в обмен на его свободу, Повелителя Воинов Ангамандо. Мы тебе больше не друзья, хотя и эльдар, и ты встанешь под чёрные знамёна, чтобы убивать нас. Иди. Ты свободна.

В мёртвой тишине кто-то из вассалов подошёл к ней и разрезал верёвки на руках.

Она потерла запястья.

— Не нужно решать за меня. Я не собираюсь вставать ни под чьи знамена, никого убивать, и возьму в руки оружие лишь когда нападут на мой дом, неважно, кто это будет — Моргот или лорд Майтимо. А если ты отпускаешь меня... то я хочу другого: я хочу быть рядом с Гортхауэром, ибо он мой друг, и ему нужна моя помощь.

-Я же сказал: иди, — в голосе Майтимо прорезался металл.

Финрод встал.

-Я провожу её.

— Благодарю.

Нэйгель хотела было поклониться — но поняла, что поклон может закончиться тем, что она просто упадет лицом вниз. Потому держалась она прямо... что могло со стороны показаться признаком гордыни.

Она последовала вслед за Финродом — с трудом удерживаясь, чтобы не уцепиться за его плечо еще здесь, в зале.

Едва за ними закрылась дверь, Финрод просто поднял её на руки и понёс вниз. Её словно окутала прохладная волна целительной силы, — бодрящая, как воздух после грозы.

— Оооох... — простонала Нэйгель. — Финдарато, спасибо... ты не представляешь, как тяжело... А — он? Что с ним сейчас? И Курумо хотел видеть Мелькора...

Финрод помрачнел.

-Курумо был у него, — сказал неохотно. — Я не мог этому помешать. Сейчас, пока Гортхауэр ещё слаб, с ним можно... если уметь... сделать почти всё. Курумо, похоже, как-то связал его с собой... не могу понять, как. Но восстановить силы он Горту точно не даст.

— Зачем этому майа понадобился Мелькор... не понимаю.

Она молчала, пока Финрод спускался вниз.

— Что они собираются делать с Гортом, ты не знаешь? — спросила, когда они опустились на тот уровень, откуда вчера ее увели.

-То же, что и с Мелькором. И, боюсь, Мелькора они не отпустят.

— Они же обещали — перед всеми! — Нэйгель не поняла в первый момент. — Неужели нарушат слово?!

-Ну, однажды они его уже нарушили. В результате это стоило Майтимо руки, но, похоже, ничему не научило. Наверное, он дожидается того, чтобы расстаться и со второй тоже.

— Боюсь, что с головой... — прошептала Нэйгель. — Горт его ненавидит.

Взгляд ее упал на дверь, окованную железом — впрочем, это было наименьшим, что защищало ее. Чары, целая стена из чар...

Финрод осторожно протянул руку, недоверчиво нахмурился: нет, их действительно пропускали. Дверь отворилась.

Гортхауэр сидел, привалившись к стене, руки бессильно повисли на вбитых в стену наручниках. При звуке отворяемой двери он открыл глаза, — и Финрод вздрогнул: похоже, Курумо задался целью если не свести Горта в могилу, то держать в состоянии постоянного медленного умирания. При виде Нэйгель в ярких — до жути ярких на смертельно бледном лице — зелёных глазах вспыхнула радость, тут же сменившаяся тревогой, и всё это — через пелену боли, отчаяния, безнадёжности...

При виде этой картины Нэйгель на пару секунд почувствовала, что вообще не может дышать — так остро и болезненно перехватило горло, не вздохнуть, не втянуть в себя воздух. Никогда раньше она не видела — такого; это было так страшно, невозможно — бессмысленная жестокость... увидеть Ангамандо — у своих!..

Потом — опомнилась, и кинулась к майа, едва успев сдержать порыв — обнять, прижать к себе — а вдруг причинишь ему боль?..

О своей ране эльдэ забыла.