На краю Дикого Поля

Почему мы бьёмся с моделями? Да потому что легче обрабатывать и доводить до ума отливку, чем отсекать от куска металла всё лишнее по методе товарища Микеланджело. Но боюсь, придётся-таки отсекать, и себестоимость одной детали будет равна себестоимости всего остального станка.

Впрочем, надежда всё же есть: обещали меня свести с Данилой Кошкиным, как уверяют он способен отлить из бронзы что угодно, правда сребролюбив мастер, но кто из нас без недостатков?

А токарные станки нам нужны. Машиностроение без токарного станка вообще невозможно. Сверлильные, строгальные и даже фрезерные станки уже строятся, всё же в сверлильном или фрезерном станке рабочий инструмент можно зажимать на конус, а деталь крепится неподвижна, то в токарном станке чаще всего вращается деталь, а неподвижен резец. Вот и корячимся мы с патроном. А как доведём его до ума, так и откроется прямой путь к массовому производству станков, что сделает продукцию дешёвой, а нас уведёт на несколько шагов вперед, в обгон конкурентов.

Надо сказать, что станкостроительный завод уже строится. Корпуса вообще возвели и они стоят пока пустые, только местные жители ходят любоваться на огромные окна. Страшно сказать, но в окнах стоят стёкла по половине квадратного метра! А сами окна в рост человека и более.

— Александр Евгеньевич, не желаешь ли откушать? — раздаётся вслед за стуком в дверь красивый голос — обед уже на столе!

— Минутку! Сейчас соберёмся да и подойду — отвечаю я, и обращаюсь к мастеру — Лёха, ступай домой, отдыхай, завтра с утра ко мне, продолжим.

Приглашать Лёху к себе за стол я не могу: невместно. В первую очередь этого не поймёт сам Лёха. Сословное общество, во как! Причём, когда мы работаем в цеху, или были бы в походе, никаких проблем не было бы, всё такое возможно в рабочей или походной обстановке.

— Ух, как чудесно пахнет!

У стола стоит красивая обладательница красивого голоса, Феофила Богдановна Собакина, моя экономка. Собственно, подобрал я её в канаве, где она умирала от голода и холода. Обычное дело: старый мудак женился на красивой сироте, а когда этот боров издох, мужняя родня вышвырнула бедняжку за ворота. Нет, для очистки совести ей что-то сунули, но в первый же вечер в каморку, которую она сняла, вломились шиши, да и забрали всё. Феофила убеждена, что шишей навёл брат её покойного мужа, тоже редкостная мразь.

Феофилу я действительно подобрал в канаве. Произошло это как-то буднично, даже скучно: перед своим домом я слез с коня, чтобы посмотреть, что там загромождает водоотводную канаву. Явная куча грязного хлама, правда, странно что в куче преобладают тряпки.

Ткань, надо сказать, в эту эпоху большая ценность. Одежду, к примеру, сначала занашивают до потери цвета, а потом перелицовывают. О, это интересная деталь, и я в детстве застал времена, когда одежду перелицовывали. Делается это так: одежду отдают портным, (а те кто победнее, делают всё самостоятельно), те аккуратно распарывают одежду по швам, и потом сшивают изнанкой наружу, и получается почти новая вещь, которую уже занашивают до дыр. Потом тряпьё собирают и продают на бумажные мельницы, где из него делают бумагу.

Вот я и удивился, что тряпьё просто так валяется, и уже рявкнул дворовым слугам, чтобы прибрали полезную вещь. Потом постирают, высушат да и продадут старьёвщикам.

А вот когда мужики вытащили кучу на свет божий, то она зашевелилась... Оказалось, что это вроде как женщина неопределённого возраста и неразличимой под слоем грязи внешностью.

— Вот что, мужики, тащите ЭТО в дом, в людскую, пусть женщины помоют, накормят, обиходят. А дальше подумаем.

Сказал, и пошел по своим делам.

Через два дня ко мне пришел ключник.

— Барин, что теперь с Собакиной делать?

— С какой собакой? — не расслышал я.

— Не с собакой, а с Собакиной. Отмылась она, одёжка у неё приличная, кушать теперь может, заворота кишок не будет.

— Да объясни ты толком, о чём ты сейчас толкуешь?

— Не помнишь, что ли? Третьего дня ты бродяжку подобрал у ворот. Оказалось, что это дочь сына боярского Собакина Богдана, вдова Архипки Собакина.

— Что-то ты буровишь, осип. Эта Собакина за родственником что ли замужем была?

— Да однофамильцы они

— Ну продолжай.

— Феофила Собакина сирота. Архипка Собакин взял её после смерти её отца и матери. Остальные сестры тоже померли. Отца-то разбойники убили, он подрядился купеческий обоз, да не уберёгся. А потом и мать с сёстрами господь горячкой прибрал.

— Если замуж выходила, то почему она не дома?

— Дык, помер Архипка, и года вместе не прожили, а родня мужа её из дома и выгнала. Теперь, если и ты прогонишь, то помрёт она, недели не проживёт.

— Ты-то чего беспокоишься, не родня ли она тебе?

— Не, не родня. У меня родни-то богато, да все в Ярославле обретаются. А Феофилу жалко стало, на дочку мою среднюю похожа, тоже карахтерная особа. Как говорится, смертью лютой умрёт, а до гнилого не притронется.

— Ладно, зови её сюда, будем думать к какому делу её пристроить, бедолажку твою

В дверь вошла и со скромным достоинством поклонилась молоденькая женщина, по виду лет семнадцати-девятнадцати, не больше. Платье недорогое, но хорошо сшитое, украшений нет вовсе. Я бы назвал её красивой, но выпирающие скулы, запавшие глаза, щёки, выпирающие ключицы, обтянутые тонкой кожей, чёрные круги вокруг глаз никого не делают красивым.

— Расскажи о себе, сударыня.

Кратко, сухо, исключительно по существу Собакина рассказала то, что я уже услышал, осталось уточнить кое-какие подробности, просто для проверки на честность.

— А что ты умеешь делать?

Как оказалось, немало. Обучена грамоте, письму, закону Божьему, может вести дом, хорошо знает русскую, татарскую и немецкую кухню. А ещё немного знает кухню итальянскую.

— Итальянскую откуда?

— Батюшка мой был в сопровождении посла в Венецию, тамошняя кухня ему пришлась по душе, вот и научился немного.

Ха! У меня будет пицца, макароны и сыр!!!

— А сыр ты делать умеешь?

— Из коровьего молока три вида, из козьего и из овечьего тоже умею.

— Могу предложить тебе место экономки.

— Что сие значит?

— Будешь обихаживать дом. Но только дом. Всем хозяйством у меня заправляет Осип, кстати, отчёт по дому будешь давать ему. Жить будешь в доме, место сама определишь. Платить буду столько же, сколько получают другие домоправительницы, узнай сколько это. Одежду и питание будешь получать сверх этой суммы. Условие у меня только одно: если хоть одно слово произнесённое в этом дому без моего ведома уйдёт за ворота, то мы расстанемся. Согласна?

Собакина с достоинством кивнула.

Уважаю таких. Только что из канавы, и есть большой шанс угодить туда же, а ведь ведёт себя как королева! Или как настоящая комсомолка. Я ведь настолько старый, что помню ещё настоящих комсомольцев, которым было всё по плечу.

— Ну коли согласна, то ступай к Осипу, заключите ряд, я своей подписью его скреплю.

С той поры я стал кушать вкусно. Казалось бы простая вещь использование при приготовлении еды специй и пряных трав, ан нет! Пришлось сменить трёх поваров, но толку это не принесло: все варили почти так же как в больнице для больных почками и сердцем: без специй и почти без соли. Почти, это потому что повара стремились варить максимально жирно.

Словом, с последним я расстался без малейшей душевной боли, а его место заняла Феофила.

Сегодня на столе была лапша, и посмотрев на неё я снова почувствовал себя прогрессором.

— Феофила, хочу с тобой посоветоваться, как с человеком умеющим хорошо готовить, и как с человеком, который знает людей. Да присядь ты, не суетись.

Экономка присела на краешек стула, пуки сложены на коленях, взгляд несколько исподлобья... Пай-девочка!

— Вот ты приготовила лапшу, кстати очень вкусно, спасибо. А вот скажи мне, если бы продавалась готовая, это было бы лучше?

— Конечно. Столько лишней работы не делать.

— А как ты думаешь, стоит открыть производство по выпуску сухой лапши, чтобы можно было купить, а потом, когда надо, сварить?

— Я думаю, Александр Евгеньевич, что надо сначала устроить маленькое производство, и посмотреть, как будет продаваться лапша. И не неделю-другую, а полгода-год.

— Набрать статистику...

— Прости, не поняла?

— Это значит, что надо посчитать количество покупателей по дням, неделям, месяцам, для того чтобы увидеть, как изменяется спрос.

— Точно так я и подумала.

— А вот как бы ты посмотрела на лапшу, которую стали бы делать в виде ниточек, трубочек, бабочек и как-нибудь ещё?

— А вкус у них одинаковый?

— Ну... да.

— Было бы забавно, но это развлечения для имущих.

— Ага! Получается, что лучше делать такую лапшу... Назовём её макаронами...

Феофила хихикнула

— Сделанные Макаром?

— Скорее уж сделанные эдаким макаром. Так вот, делать такую, чтобы можно было плотнее упаковать?

— Наверное. Но трубочки и бабочки тоже делать, на них обязательно найдутся покупатели.

— А как ты посмотришь на мясные консервы?

— Я бы посмотрела, да не знаю, что это такое.

— Представь себе тушеное кусочками мясо, которое уложили в жестяную банку, плотно закрыли, и оно будет так храниться несколько лет.

— И не испортится?

— Даже вкуснее станет.

— Знаете, Александр Евгеньевич, а это хорошее средство от голодовок среди народа. И макароны ваши, и мясные консервы.

— А как ты посмотришь на возможность немного подзаработать?

— Ты мне и так много платишь. Что надо я и безденежно сделаю.

— Тогда вот тебе задание: придумай рецептуру лапши, чтобы она быстро сохла, была вкусна после того как её сварят, и по возможности была дешева. Но и дорогие виды тоже разрабатывай.

— Вот так сразу?

— Вот так. Я сегодня отпишу в Обоянь, чтобы они переделали карандашную машину в машину для выделки макарон. Кстати, будут они в виде круглых ниток и трубочек.

— А как же карандаши?

— Для макарон всё равно будут делать новую, но похожую на карандашную.

— Понятно. Ну я пойду? Забот много.

— Иди, Феофила, и не забудь о рецептах.

А на следующий день я стал первым на Руси и в мире человеком, которому наложили гипс.

Глава седьмая

которая начинается серьёзным разговором, продолжается травмой, а завершается более чем приятно

Утро началось с приятной неожиданности. Ещё я не собрался на службу, как прибежал служка:

— Барин, там Петя к тебе просится, с жонкой вместе.

— Петя-певун?

— Он самый.

— Ну давай, зови.

Вообще-то сейчас ужасная рань: около шести часов, но на службу мне надо примерно к восьми, и ехать до приказа, расположенного в Кремле минут пятнадцать.

Вслушайтесь в само звучание: пятнадцать минут до Кремля НА ЛОШАДИ!!! Городским поясню, что лошади чаще всего не скачут, а передвигаются лёгкой рысцой или шагом. А это не быстрее быстро идущего или медленно бегущего человека. Маму их пятнадцать раз! Представляете, сколько в том, оставленном мною будущем стоит моё землевладение с недвижимостью? Тихо подозреваю, что на эдакие деньжищи можно было бы с лёгкостью решить все финансовые проблемы Руси, да и Великого княжества Литовского в придачу.

В дверь вошел Петя. Ах, какой это стал мужчина! Ах, какой мужчина! Два метра роста, косая сажень в плечах, золотые кудри и васильковые глаза у него были и раньше. Но к этому добавились алые сапожки с высокими каблуками, совершенно восхитительные штаны, кафтан переливающегося на свету шёлка, а на кафтане — держите меня семеро! — шесть штук карманов, да все с клапанами и с отделкой шнурами и чуть ли не самоцветами. Вылитый Садко, или кто там из былинных героев, в русских операх на сцене Мариинского театра.

Шапку, впрочем, держит в руках и кланяется почтительно.

— Здравствуй, барин! Вот выдалось время тебя проведать, поблагодарить за всё.

— Здравствуй, Петя. Рассказывай, как у тебя дела, чем занят, что даже время выгадывать приходится. Да присаживайся, в ногах правды нет.

— Я, Александр Евгеньевич, не один.

— Уже знаю. И Оленьку приглашай. Эй там, чаю принесите и пряников!

Вошла Оля. Она и в скромненьком своём платье была краса писаная, а наряженная в шелка вообще стала неотразима.

— Ну здравствуй, краса-девица, пока разговор не начался, преподнесу тебе подарок, на свадьбу-то я тебе ничего толком и не подарил.

— Ты, Александр Евгеньевич мне Петю подарил, да через тебя счастье и благополучие к нам пришли.

— То дело прошлое, да и Петя по тебе не один год сох. А теперь прими вот это.

В коробке, которую я подал Оле лежали кружева. Воротники, кружевные ленты, манжеты, какие-то нагруднички, переднички... Десятка два предметов. Это мне прислали из Обояни и Рыльска кружевницы. Работают мастерские, чего уж там! Доходы от них пока небольшие, небогатый вокруг живёт народ, частично я скупаю их продукцию, пока лежит она у меня здесь, но отчего бы не помочь хорошим людям? Оля в такие круги вхожа, что и поглядеть — шапка упадёт, вот и пусть поработает манекеном. Впрочем, ей и самой нравится — вон нырнула в коробку, прикладывает к себе кружева...

— Оля, вон зеркало стоит, полюбуйся в него.

— Где? -взвизгнула Оля и кинулась в указанном направлении.

— Ну. Александр Евгеньевич, никто нам теперь не помешает, можем хоть в голос кричать, Оле не до того — усмехнулся Петя — давай я тебе расскажу зачем пришел.

— Рассказывай. Смотрю, ты при дворе хорошо обтесался, речь какая гладкая.

— С волками жить — по волчьи выть. Однако времени у нас немного, слушай и мотай на ус.

— Слушаю.

— Твоим доносом свалился князь Курбский. Выродков дал делу ход, собрал доказательства, оказалось, что измена ещё дальше пошла — нашли у иезуита письмо из Рима, где поминался Курбский, Очень хорошо поминался. Адашев сейчас под большим подозрением, он с Курбским очень уж приятельствовал. Ниточка ещё и к Шуйским шла, а великий государь давно искал повод посчитаться с этим гнилым семенем ещё за матушку свою и за детские свои обидки. Впрочем, о Шуйских ты и так говорил Ивану Григорьевичу.

— Погляди-ка как всё завернулось! То-то я думаю, почему о Курбском не слыхать ничего.

— И не услышишь. Я присоветовал Ивану Григорьевичу не доводить дело до явного следствия и суда, а сделать всё по-тихому.

— Ого! Ты самому Выродкову советы даёшь?

— Великий государь меня жалует. Я ведь во всех больших домах бываю, у меня теперь с десяток музыкантов и трое певцов на вторых голосах. Меня, как царёва любимца-певуна и за стол сажают, правда хмельного не предлагают, поскольку хмельное плохо на горле сказывается.

— Хмельное плохо сказывается на горле? Ерунда какая-то.

— Это ты и я знаем, а им о том знать необязательно. Слушай дальше: за пирами люди невыдержанными в речах становятся, вот я и мотаю на ус. Сначала я докладывал Ивану Григорьевичу, а теперь великий государь от меня доклады лично выслушивает. Это с тех пор, когда я вызнал в польском посольстве, кто из бояр принимает мзду от католиков.