Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Каких разговоров?
— Про объединение... Ты прав, мастер, нечего и секретничать... Мне эту штуку как победителю на турнире вручил принц ваш иллирийский, Легорет, пятерик дней назад, и дело там было нечистое, вот я и спросил, прости уж. Время сейчас такое, смутное... Реформы будут, головы полетят, должности... Мне всех стоит опасаться...
— Вот тут ты, кларон, в точку попал... Иглы-то, слыш-ка, здесь тонкие, разглядел уж, небось, для яда, ближнего боя... не для войны, но раз принц сам отдал, мне скрывать нечего... А тебе такой без надобности...
— А бывают и толстые иглы?
— Ну, ты хитрец, кларон! А то я не вижу, что ль, как вы перемигиваетесь?.. Кларон Кайтар, клади сюда и вторую игрушку... У вас тут, что же, все воины с игломётами, что ли?
— Ладно, не бурчи, Ларчан, посмотри и этот... Не все, успокойся, не все, в бою они неудобны, сам же сказал, это на всякий случай взят...
— Нет, ребята, этот не мой и сработан давно уже, устройство другое, рычаг идёт только в одну сторону, иглы толстые, сборника для них не установишь, надо иглы отдельно в кармане таскать, в бою не удобно...
— А куда ты идёшь, мастер, зачем?
— Ну, тут уж, кларон, никакого секрета нет, слыш-ка, заказов сейчас мало в Бара-Тоне, войны нет, оружием мало кто интересуется, иду в Велиру, там, говорят, хассов бьют, может я и пригожусь... А мастерскую сыну оставил, он сейчас на ноги встал, семьёй обзавёлся, не буду же я его с родового места спихивать? Рассуди?
— Не знаю, отец... К нам вон, хассаны пришли, стекло дуть, так их наоборот, родные отправили подальше, молодых, с детьми, без дома, без барахла, у всякого своя правда...
— А куда ж это "к вам"? Вы же с границы? Зачем там стекло-то? Казармы стеклить?.. Темнишь, кларон?
— Зачем темнить? Город мы строим... Новый... С пустыря начали, теперь, вот, улица готова. Пока что одна. И будет немного, нам большой город и не нужен...
— То-то я смотрю, вы все свояки, как из одного клана, даже, слыш-ка, как из одной семьи, никаких чинов не признаёте..
— Разве это плохо?
— Вот, спросил! Хорошо, плохо!.. Это когда как... Вон, рога! Пока таскаешь — тяжело, а бодаться — так лучше некуда!..
— А инструменты-то есть с собой, мастер?
— Кое что есть, остальное делать надо...
— Ну так и пошли к нам... Давай свои условия...
— Так куда же "к вам"-то?
— В Белый Город, на южную границу с хассами, четыре дня от Велиры, а на тележках за два добежим, там дорога ровная... ну!
— Ты, слыш-ка, дай подумать, кларон... Дом надо купить, я ж не пустой иду, не юноша уже, деньги есть... Потом, работу надо определить, какую делать, сколько платить станете, да и откуда у вас монеты-то?! Вы же не зарабатываете, а только тратите!.. Опять же с едой как? Бабка то моя сготовит, но не в город же ей бегать? Опять же мастерскую надо городить, это, считай, как второй дом, сразу и не сообразить!
— Ну, давай не сразу...
Разговор растянулся на весь оставшийся путь и словоохотливый старик, оказавшийся и вовсе не стариком ещё, ровесником Кроригана, легко вступал в рассуждения, много знал, всем помогал, чем мог, даже иногда бежал за тележками. Ухаживал за своей "бабушкой", которую дразнил так только за то, что у них появился первый внук, который, собственно, и выпихнул их в дорогу. В доме стало тесно.
Спорил с Мроганом по поводу тележек, раскритиковав плетёный обод и предложив сделать маховик, способный сохранять энергию торможения на спуске, вместо того, чтобы тратить её зря, быстро уловил идею цепного привода качения, избавляющую от необходимости бежать и толкать тележку и всерьёз её обдумывал, поверив в то, что тележки можно выгодно продавать.
Круговая казнь
Трудно сейчас вспомнить, кто предложил этот древний обряд, применявшийся в кланах для казни самых мерзких негодяев, предателей, отщепенцев, которых не просто убивали, а лишали души и памяти, отвергали навеки... Как будто он и не жил...
Откуда мальчишки принесли жуткий кожаный бубен? Или сами смастерили по урокам отцов? Но гулкий ритм его, завораживая, кружит над Белым Городом как знак беды и вместе с ним как лунатики, раскачиваясь в страшной пляске, двигаются друг за другом вчерашние "братья", ещё недавно готовые отдать убийце последнее, и, может быть, даже и жизнь... А теперь каждый по очереди бьёт кинжалом в руки, ноги, плечи, нет, не бьёт, иначе весь обряд будет лишен смысла, а только укалывает до крови, с каждой каплей которой уходит в землю, траву, камни жизнь про'клятого...
Ночь скрадывает всё вокруг своей темнотой, и не голубые колдовские светильники, а обычные факелы освещают место казни. Их вонючее пламя, родное каждому ириту с детства, бьётся в порывах ветра, создавая блики, тени, и всё это перемешивается в глазах, которым и нет необходимости куда-то смотреть и что-то видеть, кроме ненавистного тела, в которое так хочется впиться железом по самую рукоять...
В круг не допустили ни родителей, ни других посторонних, не входивших в клан Ящерицы, ни в качестве участников, ни в качестве зрителей. Даже новенькие воины остались в казармах. Это чисто клановая разборка. Из стариков членом клана Ящерицы был только Хатакр, но он сейчас командовал гарнизоном на Средней Башне. Удары наносятся со спины и казнённый не может видеть, кто сейчас наносит укол, зато прямо перед ним стоит и смотрит в лицо убитая.
Злая ирония судьбы... Девичья тонкая фигурка — первая скульптура, сделанная в Белом Городе, раньше времени не нашлось... Тело девушки залили глиной, получив две половинки формы, а потом в них, сложенные вместе, залили мелкую чистейшую белую глину. Конечно, что-то не сошлось, но это же делалось не для украшения... Глиняный слепок подкрашенными глазами глядит в рожу не отрываясь... Последнее, что может видеть убийца.
Ритуальный танец не просто способ умерщвления, скорее — попытка живых очистить свою совесть и получить прощение той, кого они не уберегли, клятва не допустить подобного. Движение по кругу не имеет никакого отношения к воинским уставным отношениям, это первобытное, почти неосмысленное дрыганье исходит из древности и сейчас впивается в самые глубокие слои подсознания, укрепляя в нём то, что и так уже стержнем торчит в каждой юной голове — корень принадлежности к одной стае, к одному клану.
Сколько слов было сказано на эту тему, но что — слова? Только шум. Слова нужны для понимания, то есть для мысленного сопоставления слуховых образов, а для проникновения в неосознанное нет прямых путей.
Удар! Шаг... Удар! Шаг... Двое бьют в вертикально подвешенный кожаный круг, завидуя тем, кто может работать кинжалом, повинуясь ударам сердец, они только бьют... Бесконечно долго тянется эта пытка мозга, пока, наконец, круг замирает... Теперь бьющим даётся почётное право обмазать труп жиром и поджечь. Это тоже старинный обряд, кажущийся колдовским, голое тело будет выделять внутренний жир и гореть несколько дней гигантской свечой, пока не превратится в пепел и груду костей.
Тёщино гнездо со времён первого побоища впервые видит такую толпу иритов. Воины изредка спускались сюда, к склонам маленького цирка под озером, когда натягивали верёвки для спуска на крыльях, но место до сих пор считается гадким, духи хассанов, закопанных без положенного захоронения или сожжения витают где-то рядом, привязанные к телу.
Всё, обряд закончен. Цепочка факелов медленно поднимается по склону, не хватало ещё кому-нибудь в такой день сломать себе кости, а я ухожу в самом конце, кощунственно зажигая свой светильник. Мало ли кто мог остаться? Потерять сознание, например, или просто заснуть, устав от напряжения дня, плакать в истерике в сторонке, не замечая, что все ушли... Я должен проверить поляну...
Ужасная ночь... С какой радостью мы подходили к городу и какой чёрной и удушающее безысходной оказалась толпа на площади, один её вид яснее ясного выражал непонятное нам всем горе и улыбки сползали с лиц как праздничная раскраска под дождём...
Но действительность оказалась страшнее любых предположений. Нелепая смерть девочки, дежурившей в пункте связи, своим телом закрывшей проход к секретам, заставляла мозги ребят перестраиваться от игры к войне. Игра шла на уровне слов о необходимости выполнения правил, а война пришла с наглой рожей и кинжалом.
Рожа была допрошена здесь же, перед всеми и поняв, что ей не жить, вдруг перестала орать и скулить и достаточно внятно сообщила, что был ещё один гадёныш, который успел удрать, предположительно, на юг, по тракту. На мой вопрос: "принц Легорет?" утвердительно кивнул головой... Силён наследник! И отца чуть не погубил, и даже тут напакостил...
Время было упущено. Три дня нас ждали и за это время второй мог уйти далеко, причём, неизвестно, куда... Зато вернулись все дальние группы. На границе нарушений пока что не было и мы решили закончить то, что уже начали до нашего прихода, было просто глупо что-то менять, барабан готов, натянут, скульптура — слегка обожжена и раскрашена. А ещё склёпан крест с двумя вертикальными стойками, к которому и привязали убийцу.
Я приказал выпустить иллирийцев, прослуживших с нами больше года и попавших под подозрение только в запальчивости... Трудно было убедить родителей ребят не ходить на церемонию... На всякий случай я в начале тропы поставил защиту в несколько слоёв...
Никого нет. Проверив цирк, поднимаюсь туда, где последние факелы уходят за перегиб и ставлю заново слои защиты на тропе... Незачем здесь ходить, нечего смотреть... Но тени горожан в темноте стоят, наверно обиженные, поэтому я и здесь зажигаю светильник и последний слой защиты делаю видимым...
— Идите по домам, я прошу вас, не заставляйте меня ставить охрану, идите, его дух улетел, расходитесь, мы и так устали сегодня...
Теплая рука берёт меня под локоть, Какчен-Ка моя, как я ждал этой встречи, но конечно, не в таком месте и не в таком виде...
— Как там отец?
— Нормально... Все нормально... А вы как?
— Мы прекрасно, если бы не это... Ты была там?..
Она кивает головой и мы бредём как одно целое четвероногое вслед за расходящимися горожанами, которые всё ещё хотят хоть что-то сделать, как-то помочь, испытывая запоздалое чувство вины. А ничего уже не вернуть, слава Сияющему, хоть этим всё и обошлось...
Наконец-то вот он, дом, полупустой, непривычный пока, необжитый, но вызывающий сейчас и умиление, и ощущение опасности, страха за всех, кого спрятали эти стены. И за малышей, и за родителей, за служанок, тоже, по сути, простых девчонок, за штаб, объект первого удара, даже за старого Оружейника, которого пока что поселили, я даже не знаю, где именно, потому что водоворот дел не дал ни мига, чтобы забежать, обнять всех, кто так дорог...
И даже здесь, под собственной крышей стараюсь не забыть мысль, пришедшую по пути, хотя вижу уже впереди, в холле, толпу встречающих, подождите, родные...
— Караульный... Кто там?... Гаренс?... Ты как себя чувствуешь?
— Нормально, кларон...
— Ну, если нормально, то передай в штаб — найти дежурного, пусть не сидит, а возьмёт ребят пять, шесть, поопытнее и обходит казармы, да не один раз, а пока не убедится, что все спят... Горячительное отбирать, но без грубости, нарушителей не ругать, день такой, а укладывать в постель и через метку опять проверить... И сам чтобы ни капли! Понял?
— Есть, передать. Понял я всё... Вы не волнуйтесь, кларон...
Ну да... Как тут не волноваться, если все "старики" сейчас то же самое, что и я чувствуют, вину, обиду, боль, опустошение, омерзение, весь букет. И вся надежда в эту ночь, как ни странно — на новеньких, которые ещё никак к слову "брат" не привыкнут и называют по титулу, хорошо, хоть на колено не бухаются...
Ну, здравствуйте, мои хорошие!... Меня не обнимать сейчас надо, а долго и хорошенько мыть, драить, вымачивать, скоблить... Но как же это всё же здорово! Старики, молодые, дети, все в одной радости купаются, как в цветочной ванне и душевная болячка отваливается первой... Как же это хорошо — после длинной дороги расслабиться, пахнуть травами, снять, наконец, противные надоевшие башмаки и видеть только улыбки за большим столом и краем глаза поглядывать на малышей, ползающих в стороне...
— Он ведь зашел весь свой, как моя пятерня, улыбался, только глаза льдом закрытые, это меня и насторожило. Я ему говорю: Тебе чего, парень?" Чуть не сказал "Брат", как вы все тут, а он что-то буркнул типа "Да я так, посмотреть", а сам прёт, как будто я и не стою вовсе, а кинжал-то не закрыт, я ж вижу... Я ему "Стоять!", а он прёт... Уж что он там хотел увидеть, не знаю, на что рассчитывал, тоже непонятно, у входа ребятки стояли, но только я к нему сунулся, думал за руку схватить, а он рукоятью смаху — в лоб! Пока я свои-то кинжалы освобождал, он меня по руке-то и полоснул, видать, хотел еще без смерти обойтись, а девочка — то на дежурстве, безоружная, кинулась на него как птица на ястреба, вот он и не пожалел её, малявку...
Отец, похоже, уже не первый десяток раз рассказывал эту историю, которую кроме меня уже все знали наизусть.. Хотя, нет, с нами сегодня Ларчан, наверно, с ужасом выслушивающий рассказы о беспокойных буднях. Сразу, с дороги, попал в кипень событий и в наш семейный совет... Не испугался бы...
— Простите, кларон, и много воинов погибло?
— Нет, Ларчан ... Девочка первая... Поэтому так неожиданно и так больно, подло...
— Я, может быть, и не то скажу, но у нас принято на большом камне сделать полированный участок и на нём выбить лицо... изображение погибшего... для памяти... У Вас найдётся художник?.. Это будет камень памяти...
Ай да Ларчан! Я вспомнил. Отец на земле показывал же Камень погибших альпинистов... Около альплагеря, так, чтобы любой мог подойти, положить цветы. Немного поодаль от основных посещаемых мест, от столовой, от палатки врача и начальника, там было грустно, красиво и очень тихо. Что же я сам-то не догадался?.. Только вот, художник... Где его взять?.. Но у нас есть слепок лица, можно его в Велиру свозить...
— Вы правы, Ларчан, спасибо. У нас пока нет художника, но мы что-нибудь придумаем...
— Мроган, а почему мне нельзя?!
— Фарис-Ка, ты почему в разговор влезаешь?
— Я просила меня взять, а говорят нельзя!..
— Кто говорит?
— Сынок, не сердись на неё. Сейчас все девочки хотят работать там..
— На связи?
— Ну, да
— Что вы там забыли, Фарис? И до Посвящения...
— Ну конечно, чуть что, так мы — "маленькие", да?
— А что же, "большие" что ли?
— Сам же учил — "Не бояться трудностей"!...
— Дочь, веди себя прилично!
— Ма, ну почему он всё время смеётся?!
— А почему бы и не посмеяться? Ты бегать научилась?! ... Нет... Драться?...Летать?... Плавать?!.. Думаешь, на связи всё это не нужно, что ли? ... Девчонки бегут наравне с воинами!.. Дальние кордоны — полный день пути, да ещё и еду тащат на себе... А потом прячутся в пещеру и три дня сидят безвылазно, даже ходят в ведро, света не видят, им отсюда сообщают день или ночь... дежурят по четыре метки, одна спит, другая — на связи...Ты этого хочешь? А назад — опять бегом, после замены.. Не веришь, вон, отца спроси, он сам уж туда не бегает, тяжело!
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |