Земля мёртвых душ (Уроборос-2)

Некоторые маги и ведьмаки, жившие не слишком далеко отсюда, почти сразу отправили ставшую лишней дворню обратно в свои поместья. Некоторые, но не все. Иные, либо жадные до денег, либо мало-мальски пристойно относившиеся к движимому имуществу, порешили устроить распродажу. Купцы, мгновенно учуявшие выгоду, коршунами налетели на предлагаемый товар. Цены озвучивались небывало низкие, ведь предложение явно превышало спрос. В первый же день торговцы и содержатели борделей по дешёвке расхватали мастеровитых мужиков и баб, более-менее симпатичных молодых женщин и мальчишек. Никто и ухом не повёл, когда воздух то и дело сотрясался от душераздирающих воплей — матерей разлучали с детьми, жён с мужьями... На второй день цены были ещё более акционными, но желающих приобрести стариков со старухами, несмышлёную малышню и молодух, настолько страшных, что на них не позарился бы и пьяный солдат, не нашлось. Утром третьего дня хозяева "бросового товара" снова собрались посовещаться. Крика на сей раз не было, да и совещание надолго не затянулось. После чего никому не нужных слуг, коих всё это время никто не удосужился даже покормить, выгнали в плавни... Ведьмаки и ведьмы, маги и магички верхом на крупных, откормленных лошадях, со смехом гонялись за людьми, словно это была охота. Забивали хлыстами, рубили железом, жгли колдовскими молниями, гнали в ледяную воду и не давали выйти. Особо изобретательные собственноручно выстругали колья... Вопль отчаяния, смертного страха — за что?!! — носился между холмами. Старики и старухи, нянчившие не только своих мучителей, но и их отцов с матерями. Малолетки, добрая треть из которых были собственными, лишёнными Дара отпрысками весело хохочущих охотников. Молодые краснолицые прачки с огрубевшими руками, сразу из гусят-подростков превратившиеся в неопрятных толстых тёток без возраста. Калеки, потерявшие здоровье на службе господам. Волна ужаса катилась между берегов голубого Дуная, заставляя леденеть души ведьмаков и ведьм, наблюдавших с холма.

— Не смотри, малыш, — я прижала Ингена к себе, закрывая ему глаза ладонью. — Не смотри, милый.

Энгит, в отличие от брата, смотрел, и сжимал кулаки. Но, когда охотнички принялись насаживать на колья страшно визжавших детей, мелко задрожал и ткнулся мне лицом в плечо.

— Ненавижу... — простонал он. — Ненавижу...

Я обняла и его, стараясь не показать, что меня тоже трясёт. Боюсь, мне это не очень хорошо удалось... Да, мальчик. Если хочешь остаться человеком, ты обязан ненавидеть это.

А ты, подруга, смотри. Запоминай и копи ненависть. В своё время пригодится каждая её капелька.

— Пойдём отсюда, — процедил Дойлен, коснувшись моего плеча. — С меня довольно.

Всю дорогу до фургона он тихо матерился сквозь зубы, а я не без затаённой злой радости отметила, что далеко не на всех ведьмацких лицах были заметны азарт или равнодушие. Кое-кто из мужчин отводил глаза и тоже поругивался, некоторые женщины, особенно молодые матери, приговаривали: "Ну, как так можно? Ведь дети же..." Иные, как мы, уходили, не в силах дальше выносить тот кошмар. Мага Линерита, кстати, мы застали за большим кувшином вина. Воин, привыкший беречь жизни солдат, по большей части выслуживших вольную крепостных, просто не смог спокойно воспринять то, что сейчас происходило на берегу... Мир, поражённый смертельной болезнью, но не все души ещё выела эта язва. Может, у него ещё есть надежда.

Легенда о семи праведниках в Содоме и Гоморре... Найдётся ли достаточное число достойных, чтобы Господь сжалился над этим несчастным миром?

Один только раз мы с Дойленом встретились взглядами, и я увидела в его глазах ту же стылую, чёрную ненависть, какая переполняла меня.

— Дерьмо, — он сказал это, как плюнул. — Сброд, а не люди. Иногда начинаю думать, что напрасно ввязался во всю эту кутерьму.

— А мальчишки? — я уже отправила парней в фургон с каплями валерьянки и недвусмысленным приказом спать.

— Только ради них и стараюсь. И ради тебя тоже, — он спрятал в бороде грустную усмешку. — Раньше думал, как бы половчее извернуться, чтобы ты со мной осталась. Теперь... Теперь считаю, что тебе лучше поскорее оказаться в своём мире и забыть... обо всём.

— Но ты останешься, и всё это, — я кивнула в сторону плавней, откуда ещё слышались стоны умиравших на кольях, — останется вместе с тобой. И с мальчишками. И с их детьми. Неужели ты думаешь, что здесь что-то изменится к лучшему, когда магии не станет и колдуны лишатся силы? Ты представляешь, что начнётся, когда простецы это осознают?

Дойлен посмотрел на меня... несколько странно, я бы сказала.

— Приедем в столицу, — сказал он, — и тогда продолжим разговор. Хорошо? А сейчас выпей этих дрянных кошачьих капель... да и мне, пожалуй, тоже набулькай. Ну их к червям могильным, аж в груди закололо...

Записной хам и дуболом Дойлен, перессорившийся со всеми соседями, в этом весь ты. Можешь со спокойной душой помародёрствовать, набить морду, ограбить купеческий караван и вырезать свидетелей, преследовать своими ухаживаниями понравившуюся женщину и беспардонно манипулировать окружением, но ты никогда не опускался до садистских забав с беззащитными. Далеко не идеал, мягко говоря, но ты не переступил черту, отделяющую человека от безумного зверя... Я осторожно, едва касаясь, провела ладонью по его груди — аккурат против сердца. Так и есть: лёгкая аритмия, наверняка нервного происхождения, что меня почему-то не удивляет. Чтобы такой здоровяк, как Дойлен, жаловался на "в груди закололо", тут действительно нужно очень постараться... А он... Он так же осторожно, едва касаясь, накрыл мою ладонь своей лапищей.

— Успокойся, — тихо сказала я. Сфера тишины окружала нас, но инстинкты сильнее, и я старалась не повышать голос. — Не знаю, чем всё закончится, но эти, — кивок в сторону, откуда слышались приглушённые расстоянием и сферой звуки разудалой пирушки, устроенной любителями кровавых забав, — они так или иначе заплатят за всё.

В кольце пляшущего света появилась долговязая фигура. Две тени мгновенно перекрыли неизвестному путь, но тут же отступили. Рогг узнал начальство, а Лис... белобрысый просто сдвинулся в сторонку, но бдить не перестал.

Линерит, как правило, сохранявший щёгольский вид даже в походе, был феерически пьян и безобразно расхристан, а в руке держал недопитый кувшин.

— Видали? — он плюхнулся на чурбак, служивший нам одним из сидений у костра. — Засррранцы... Дерьмо свинячье... Я за них жизни не жалел, за этих уродов... Слышал всякое, но не верил... — приложившись к кувшину, он сделал пару крупных глотков. Потом уставился осоловевшими глазами на Дойлена и ткнул пальцем в его сторону. — Вот ты... Был бы ты среди них, я бы сейчас с тобой не разговаривал. Одно слово Роггу — и твоя голова у меня на столе... А ты человек. И ты, госпожа моя, тоже человек. Моё дело людей беречь, а не подставлять голову под варварские топоры за эту шваль... Да... Огнём выжечь заразу... Как железом калёным рану, чтобы не загноилась...

Мага шатало, глаза у него то стекленели, то становились безумными. Воин с фронтира. Такой в пьяном угаре может сотворить что угодно. Или языком лишнего наляпать. Пришлось скормить ему бегемотью дозу валерьянки. Пусть лучше у него поутру будут мешки под глазами и почки поболят, чем нас всех загребут по доносу добрых соседей. Дойлен и Рогг оттащили задрыхшего мага к его фургону, и только тогда мы смогли перевести дух.

Людям всегда обидно узнавать, что они проливали кровь за нелюдей. Есть скромная надежда, что этот маг-воин, тот ещё манипулятор и интриган, сможет помочь родному миру. Даже жаль, что я этого не увижу.

...Через двое суток открылись Врата.

4

Столица была прекрасна. Без всяких скидок и натяжек.

Из всех виденных здесь городов этот выделялся неподдельной красотой. Полоса земли между подножием невысокой горы и лазурным морем, представлявшая собой прекрасный парк с громадными дубами, распланированный между зданиями. Два островка с чудесными домиками, соединённые с берегом прекрасными ажурными мостами. И наконец потрясающий архитектурный ансамбль на вершине горы. На явно искусственно срезанной вершине горы, если точнее, потому что я, кажется, узнала ландшафт... Нет, мне самой ни разу не приходилось отдыхать в Дубровнике, но мои знакомые как раз в то злосчастное прошлогоднее лето ездили. Оставили кучу денег, привезли загар, массу фотографий и фразочку: "Та же Ялта, только дороже". Так вот, именно на их фото я и увидела город, лентой вытянувшийся по побережью у подножия горы. Только в нашем мире на вершине стояла старинная крепостица, а здесь гора подверглась более глубокому преобразованию. Ландшафтные дизайнеры их княжеских высочеств отработали свою зарплату на пять с плюсом, превратив неказистую возвышенность в сказку. В воплощение рая земного. В застывшую в камне музыку, сошедшую с нездешних высот... Что мне напоминали эти чудесные шпили? Я бы сказала — всё. И барокко, и изысканность готических соборов, и эльфийскую стрельчатую ажурность с картин иллюстраторов фэнтези, и холодное изящество Эрмитажа. Словом, ни одна из наших культур не создала ничего, достаточно похожего на ...это. Тем более, что там было очень мало прямых линий. Отсюда, снизу, открывался совершенно фантастический вид. Я даже расчехлила свой шестидюймовый монстрофон и принялась нащёлкивать фотографию за фотографией, чем привлекла к себе ненужное внимание посторонних. И так, вместо того, чтобы чинно притулиться за городской чертой в очередном временном лагере, мы нагло потащились в город. Местные смотрели на провинциалов как и положено смотреть столичным жителям на "понаехавших", а коллеги по путешествию без особой приязни оглядывались на наш побитый жизнью фургон и уставших лошадок. А ну как в пупе земли на всех места не хватит?

Но нет. Фургоны попутчиков, возжелавших городского комфорта, остались в купеческой слободе, где было достаточно постоялых дворов на любой кошелёк, а мы уверенно ехали через фешенебельный центр дальше, в район казарм городского гарнизона и домов офицеров княжеской гвардии. На нас косились, фыркали, манерно тыкали мизинцами в нашу сторону: обшарпанные путешественники оскорбляли взоры благородных магов и магичек. Но Дойлену и на это было плевать, а я так увлеклась фотосессией, что чуть было не прозевала предупреждение от дорогого друга.

— Спрячь это и сама в фургон спрячься, — не без тревоги в голосе проговорил он.

Я огляделась. Слева, перекрывая собой сверкающую ленту моря, высилось здание... Как бы помягче выразиться... Словом, фантазия Сальвадора Дали в исполнении Иеронима Босха, если хоть на минуточку представить последнего в роли архитектора. Шедевр сюра а-ля средневековье. Складывалось впечатление, что автор проекта либо изначально был психически нездоров, либо накурился какой-нибудь особо забористой травки. Здание производило тяжёлое впечатление, и с такой силой, что действительно захотелось спрятаться, проехать это место как можно скорее. Напоследок запечатлела его парой торопливых снимков и, отключив смартфон, всунулась под полог.

— Что это было? — спросила я, когда чудо шизоидной архитектуры скрылось за густыми дубовыми кронами.

— Гадючник, — без особой охоты ответил Дойлен.

— Что, что?

— Высшая магическая школа, — уточнил дорогой сосед. — Для сливок общества.

Когда я слышу это словосочетание, всё время хочется уточнить, что, если речь идёт о людях, то наверху обычно плавает... в общем, не сливки.

— Ну, тогда понятно, почему маги такие ...стукнутые, — я подпустила побольше ядовитой иронии. — И давно тут стоит это уродство?

— Лет пятьсот, — последовал ответ. — Старое здание после землетрясения дало трещину, и князь велел построить новое. Построили...

Да уж. Архитектура эпохи упадка нигде не внушает положительных эмоций. Особенно когда шиза выдаётся за продвинутость, и особенно на фоне настоящих шедевров старины. Ведь эта... это... даже слова не подберу, чтобы адекватно охарактеризовать сие явление, смотрелось как, прошу прощения, мазок сомнительной коричневой субстанции на полотне Леонардо да Винчи. Боюсь даже представлять, какой дизайн там внутри. Впрочем, достаточно присмотреться к выпускникам сего учебного заведения. Раз уж даже собратья по Дару называют высшую магическую школу Гадючником, то наверняка форма соответствует содержанию.

Настроение испортилось. Такова уж моя натура, что требует непременно прекрасного и протестует против уродства. Немного порадовали особняки придворных, окружавшие центральную площадь, скрытую за могучими многовековыми дубами. Судя по архитектуре, строились они примерно в то же время, что и княжеский дворец на горе, и без магии наверняка не простояли бы такой солидный срок: судя по летописям, этой столице было не меньше пяти тысяч лет. Где жили князья до того и куда подевались упоминания о прежних столицах, не ведаю. А вот дальше, в районе, населённом военным сословием, начиналась архитектура более традиционного средиземноморского типа. Те же белые стены и окна с лёгкими ажурными ставенками, двускатные крыши, да печные трубы торчат. Влияние более холодного климата, ничего не поделаешь. Домики ухоженные, улицы чистые, обрамлённые старыми дубами. В отличие от престижного района и центрального парка, окружавшего площадь, дубы здесь были самые обыкновенные, сбрасывавшие листву на зиму. Священные деревья меняют своё зелёное убранство раз в несколько лет, и то только перед особо холодными зимами, а эти уже стояли, развесив над улицами колоссальный сетчатый полог своих ветвей.

Здесь было уютно.

Засмотревшись, я пропустила момент, когда Дойлен указал Лису на один из домиков, возле которого на клумбах ещё доцветали поздние розы. Те самые, которые вянут только под снегом. Домик отличался от своих собратьев тёмно-красной двускатной крышей и коньком с фантастической птичьей головой, искусно вырезанной из ...да, это наверняка лиственница. Очень стойкое дерево, способное веками противостоять любой непогоде. По деревянным створкам ворот вился искусно выкованный плющ. Из чего он там был выкован, не знаю, но выглядел так, словно это была красная медь. Массивные петли были вычищены и, на первый взгляд, хорошо смазаны, вымостка улицы подходила прямо к ним, и не было никаких оснований думать, будто она заканчивалась сразу на границе тротуара и двора. И вообще, дом выглядел на редкость ухоженным: стены чистят каждый год, черепичный водосток не зарос мхом, а флюгер на крыше щеголяет свежей краской.

На требовательный стук в створке приоткрылось окошко.

— Кто там? — сурово поинтересовались с той стороны.

— Свои, Ябир, свои. Открывай, — отозвался мой дорогой друг.

— А, господин Дойлен! — ему явственно обрадовались. — Сейчас открою. Господин и госпожа аккурат дома... Как прознали, что сегодня Врата открывают, так и велели ждать!

Слуга, крепкий, как те дубы, дядька средних лет в рабском ошейнике, деловито растолкал в стороны тяжёлые створки и поклонился, когда Лис уверенно направил фургон во двор, вымощенный посеревшим от времени камнем. Мы с мальчишками, высунувшись из-под кожаного полога, вовсю разглядывали гостеприимный дом. Красивый. Из белого камня с лёгким налётом вековой патины. Скульптур или росписи не наблюдалось, зато двор был обсажен декоративной зеленью и представлял собой почти что микро-парк. Молодая служанка подметала дорожки между кустов. Двое слуг приняли наших лошадей, а Дойлен, спрыгнув с бортика, помог мне ступить на грешную землю.