Но в лицо Спящего знали все. И ещё — все знали, что лично к Спящему лучше не соваться. Хочешь что-то от него — иди в мэрию и излагай свои просьбы и претензии. Статистика показывала, что девяносто девять процентов этих заявлений может исполнить сама мэрия. Самостоятельно, не прибегая к помощи Спящего. Забивать гвозди гигантским заводским прессом было бы изрядным излишеством.
Выйдя из квартиры в Москве, Георгий Иванович вошел в свой кабинет, расположенный в его особняке в Мире Канала.
У двери на террасу, нетерпеливо царапая обивку, уже сидел кот.
— Мя-а-а! — недовольно потребовал он.
— Ну, ты вредина, Василий! Я тебе — что? Реактивный!? Минуту потерпеть не можешь?
— Мя-а-а!..
— И не надо меня выставлять кошачьим тираном. Иди уж... — примирительно сказал Георгий Иванович, выпуская кота на террасу. Тот, с высоко поднятым хвостом, стремглав метнулся вон.
Вот же зараза. И куда он так стартует? — пробурчал Георгий Иванович и направился к рабочему столу.
Стоило ему включить компьютер, как все заинтересованные сразу получили сообщения об этом событии. Пройдя (уже ставшей рутинной) процедуру 'запуска личины' Спящего, он связался с секретариатом мэрии и предупредил, что скоро будет.
Прогулка была недолгой, но приятной. Яркий солнечный день, приятный освежающий ветерок. Все встречные раскланивались — некоторые с улыбкой, некоторые деловито, без эмоций, а кое-кто — с плохо скрываемой опаской.
Когда вошел в свой кабинет в мэрии, там уже собрались все заинтересованные лица.
— Всем привет! — деловито бросил он собравшимся, усаживаясь в свое кресло. — Как я понимаю, других неприятностей, кроме возникновения нашего гостя, не произошло?
— Нет. Только это, — ответил за всех начальник СБ.
— Ну и хорошо. Что у нас по последней коррекции? — перешел к стандартным делам Георгий Иванович, обращаясь персонально к Председателю исполнительного комитета по коррекциям.
— После того, как вы расставили временные вешки и привязали маячки, мы запустили процесс — и теперь банды Седого уже не существует, — сообщил тот.
Потом занялись другими делами, которые все члены мэрии хотели бы обсудить со Спящим, раз он тут оказался.
Через час Георгий Иванович закруглил заседание и, вставая из-за стола, сказал:
— Ладно. Пойду прогуляюсь и встречу нашего незваного посетителя. Если я правильно помню расписание, поезд прибывает через полчаса.
— Вокзал уже под присмотром, — информировал начальник СБ.
Выйдя из мэрии, Георгий Иванович, не спеша, двинулся к вокзалу. Эта часть города очень напоминала Москву, в районе 'трёх вокзалов'. Правда, вокзал был один.
Минут десять неспешного хода — и у вокзала.
Он зашел в привокзальный ресторан и заказал чай, решив подождать нарушителя спокойствия здесь. Мимо он никак не пройдет.
...
Глядя в окно, я вдруг понял, что смотрю на Москву. Прямо — один в один, когда подъезжаешь к Белорусскому вокзалу. Поезд стал замедлять ход. Ещё пять минут неторопливого движения — и он остановился. Многие пассажиры начали продвигаться к выходу. Заинтересованный увиденным пейзажем, я тоже двинулся к выходу.
Судя по количеству выходящих и их репликам, стало похоже, что здесь была не обычная станция, а главная в этом городе. Видно, и тут этот кусок Москвы — своеобразная столица. Что же, это обнадеживает. Не суетясь вышел из вагона и двинулся вслед за потоком пассажиров. Когда проходил через вокзал, рядом с рестораном, вдруг услышал:
— О! Евгений! Как приятно, что вы наконец-то о нас вспомнили!
Оглянувшись, я увидел, что ко мне направляется довольно стройный мужчина, лет за сорок. Истинное лицо было немного старше видимой личины. Он улыбался и, расставив руки, явно для объятия, быстро шел ко мне. Сказать, что я впал в ступор, — это ничего не сказать. Данный индивид явно меня знал. И знал хорошо. Причем я его не знал — совершенно! Ни боком, ни скоком. Решительно выдернув себя из прострации, я постарался 'не тормозить' и подыграл:
— Все когда-нибудь случается...
Буду разбираться 'по ходу пьесы'.
Мы обнялись. Он похлопал меня по спине и, отстранившись, доверительно воскликнул:
— Такой же молодой, как и тогда! Пойдем в мэрию или ко мне?
Так как в мэрии могли оказаться и другие 'знакомцы', я согласился на посещение личных апартаментов. Боковым зрением я заметил, как окружающие реагируют на нашу встречу. Все явно удивлялись и удивлялись неслабо. Глаза у некоторых были по 'пятаку', не меньше. Проходя мимо молодой парочки, я услышал удивленный шепот:
— Андре, а кого это? Похоже — ещё один Спящий...
Услышанное повергло меня в ещё больший раздрай. Похоже на то состояние, когда ты решил, что попал на самое дно и, вдруг, снизу слышишь стук и вопрос:
— Але! Как там, наверху?
Автоматически отвечая на вопросы собеседника (всё-таки Лонгвей кое-чему уже успел меня научить), я судорожно пытался составить целостную картинку происходящему. Но приобретать целостность — она явно не хотела. Когда мы отошли метров сто от вокзала, очередной разговор моего спутника с подошедшим к нам (по-военному подтянутым) мужчиной, лет тридцати, вновь чуть не вверг меня в паралич. А услышал я следующее:
— Георгий Иванович, как я понимаю, наблюдение не требуется. Вижу, что вы хорошо знаете этого человека? — спросил подошедший.
— Даже больше, Леонид, даже больше. Значительно больше, чем хорошо. Это — создатель этого мира. Я очень давно ждал его появления. И, слава Богу, дождался, — ответил Спящий и, уже обращаясь ко мне, представил подошедшего:
— Это — Леонид Быстров. Сменил на посту начальника СБ, назначенного нами с тобой, Павла Петровича. Постарел Павел Петрович, начал терять хватку. Надеюсь — ты не будешь против?
— Ну, что ты... Это — в первую очередь, твоя епархия, — выкрутился я, автоматом перейдя 'на ты'.
Видимо, 'мои' отношения с этим человеком были довольно близкими.
При этом я стал судорожно собирать, в очередной раз, распавшуюся картину мира.
Начальник СБ, зыркнув на меня крайне заинтересовано, отошел в сторону, и мы со Спящим (так именуемым здесь, как выяснилось, Георгием Ивановичем) двинулись дальше.
А вслед нам шелестело переплетение слов: 'Спящий — Создатель; Создатель — Спящий; Спящий... '
'Мать всех матерей! Что же это значит?!' — транспарантом висело в моем мозгу. Но самообладание уже вернулось ко мне — и я даже стал задавать собеседнику все более и более осмысленные вопросы и, вполне адекватно, отвечать на его вопросы.
Общение затянулось.
Некоторые шероховатости я спихивал на то, что давно не занимался этим Миром — и некоторые, вновь возникшие нюансы для меня неизвестны. Вот и навестил их, чтобы, как говориться, освежить воспоминания и, если надо, разобраться с проблемами. В 'физике' этого Мира, как я понял, все работало — 'тип-топ'. Возникшие мелкие нюансы пообещал подчистить. А что делать? Не признаваться же, что я в них — 'ни ухом ни рылом'... Разберусь как-нибудь... Ведь, получается, что я сам же все это и сотворил! Когда?! Как?! Ну, полная амнезия... Может, 'сотворю' в будущем или ещё где... В какой-нибудь экзотической проекции реальности. Вспомнилась: 'многомерная одномерность в четырехмерной проекции'... Даже представить страшно, что это такое! Но пока — воспоминаний о будущем не возникало. Непонятно — куда двигаться? То ли 'Назад в будущее', то ли 'Вперед в прошлое'?
Предупредил, что 'поработаю над ошибками', но... не сразу. Все нужно 'тщательно просчитать'. От вопросов же, касающихся общественной составляющей, сразу открестился, поняв, что в складывающейся картинке, она изначально планировалась — как епархия, именно, Георгия Ивановича. Вот такой лейтмотив, если коротко...
В более развернутом виде история выглядела следующим образом.
Тридцать лет назад я нашел Георгия Ивановича в штаб-квартире его общественной организации и предложил поучаствовать в 'эпохальном эксперименте'. Как раз в русле его, Григории Ивановича, устремлений по созданию 'нового общества, свободного от насилия, излишней бюрократии и коррупции'. И лезть в его 'огород' никто не будет. Это самое 'общество' Георгий Иванович будет выстраивать исключительно по своим лекалам. И, ко всему прочему, более безопасное (во всех смыслах), так как любое событие, даже если оно уже и произошло, можно будет подправить. Ничто не будет безвозвратным и любую ошибку можно будет подкорректировать.
Несколькими наводящими вопросами, типа — 'не изменилось ли, с тех пор, мировоззрение Георгия Ивановича?', я получил примерный слепок его понятий и устремлений. На оба момента: и на 'тогда', и на 'сейчас'. Эта тема явно, как была, так и осталась, для Георгия Ивановича главной, и, сев на любимого конька, он вывалил на меня свое нынешнее понимание 'политического момента'.
Как он мне объяснил — наш мир, как шел, так и идёт к концу капитализма. Причем очень стремительно. От последнего, по его мнению, остается все меньше и меньше. Рынка практически уже нет — есть глобальные монополии! Государство отмирает! Гражданское общество скукоживается, как шагреневая кожа. Политика превращается в комбинацию административной системы и шоу-бизнеса. Деньги, в очередной раз, претерпевают изменения и теряют свои функции, одну за другой и, собственно, перестают быть 'деньгами'. Европейцы утратили одну из своих основ — трудовую этику! Капиталу почти удалось сожрать 'труд', но, при этом, он и сам перестаёт быть 'капиталом'. Европейскую часть 'списали' и спускают в 'унитаз истории', а о России, в составе 'золотого миллиарда' — вообще речи не идёт...
Россия, к сожалению, в этот трудный час, вообще оказалась 'внеидеологическим' государством. Чтобы что-то планировать, нужно иметь стратегию. Чтобы иметь стратегию, нужно иметь идеологию. А у нашего государства — её нет, а, следовательно, нет и своего проекта будущего. 'Пикник на обочине'! Понятно, что даже своих прислужников не позовут в ряды 'золотого миллиарда'. Рим предателям не платит!
Цель у России может быть только одна — выжить и победить в двадцать первом веке, сохранив свою идентичность, население и территорию, и это — программа-минимум! Работа с Миром Канала многому его научила, и он готов теперь применять приобретенные знания к родному миру. Оказывается, тогда, в начале, мы договорились, что как только он наработает методики решения проблем, я объявлюсь снова. На это я ему ответил, что выборка ещё все же маловата и построенная им модель жизнеспособна пока только в тепличных условиях Мира Канала. Посулил все обдумать и появиться в ближайшем будущем — тогда поговорим об этом более предметно, т. к. сейчас я здесь, в общем-то, проездом. Как говорят — аккуратно 'съехал с темы'.
Что сказать? Что ни на есть — полная '... па'. Наобещав, 'всего и ещё немножко', я скромно ретировался... И что теперь делать? Куда податься?
Решил пока ничего не менять. Как и планировал — буду 'тренироваться на кошках'. Сначала — по мизеру, а потом — видно будет. Опыт надо нарабатывать. Лезть в игры 'больших дядей' нужно хорошо натренированным. Кто-то может сказать, что с такими возможностями заниматься мышиной возней не 'комильфо', но я — такой, какой есть. Спешить не привык. Ну, а с Миром Канала... буду разбираться 'по ходу'. Никаких умных мыслей пока не возникло. Ну, совершенно...
Вернувшись к Лонгвею, я выложил все, что нарыл... Озадачил, явно, надолго. Пусть тоже поломает голову. В его теорию Мира все это, ну никак, не впихивалось.
Где-то через месяц после посещения Мира Канала, он заявил, что мое учение подошло к концу, пояснив, что сделал все, что мог. Основа заложена. Дальше, я должен лопатить и осваивать самостоятельно. Главное — все нужно делать не спеша.
Перед самым же моим отъездом, Лонгвей загрузил мне в сознание ещё несколько блоков. Сказал, что они будут раскрываться последовательно, по мере моей готовности принять эти знания.
Происходить эта 'распаковка' будет во время сна.
Глава 10
— Здрасте, тёть Надя, надо срочно встретиться. Есть интересное предложение. Но очень специфичное, — выпалил я, как только услышал ответ тёти Нади на мой звонок.
— Что вдруг? Недавно же виделись, и ты, вроде, намеревался уехать? — недоуменно спросила она.
Знала бы она — как 'недавно'! Но все рассказывать я не собирался. Может как-нибудь, но не сейчас.
Сейчас нужно было приводить все свои планы в жизнь, а связи тёти и её родни для их воплощения — жизненно необходимы.
— Очень надо. Идея — грандиозная, а для таких идей, как понимаете, нужна поддержка на высоком уровне, — продолжил я нажимать.
Сейчас, конечно, я мог бы и сам, но шуму будет 'выше крыши'. Устраивать вселенский 'кипешь' совершенно не хотелось. Хотя, не скрою, мысли такие были. Но смоделированные варианты, основанные на таком поступке, все, как один, показывали большие социальные потрясения. Представьте себе, что в наш мир ворвется... магия. Уже имеющееся расслоение общества усилится многократно. Многие бросятся изучать её — и кто-то достигнет необходимых высот. Естественно, они начнут строить новую реальность, где им, по определению, зарезервированы лучшие места. Но таких будет не очень много. Большая же часть, не обладающая ни малейшими способностями к магии, решит защищать свою привычную среду. А так как среди них будет много власть имущих и экономических магнатов, то разборки выльются в гражданские войны по всей планете. Хомо Сапиенс против Хомо Магикус. Так что — потихоньку, помаленьку. Эволюционно. Без дурных революций. Знаем — проходили!
— Снова кого-то нашел? Кто на этот раз? Бразильцы? Японцы? — пошутила тётя. — Ладно. Езжай на фирму. Встретимся там. Приеду через час.
В офисе фирмы я появился на полчаса раньше, чем тётя Надя. Поболтал с Верочкой. Она с удовольствием вывалила на меня все действительные и недействительные новости ('фейковые' — как сейчас модно обзывать явную туфту). Естественно, больше было недействительных. То есть, проще говоря, слухов и сплетен. Особенно возбуждало ее, что на фирму обратился Кашпировский. Ему понадобились успокоительные капли. От своей мамы она узнала, как он был популярен в начале девяностых. Особенно, когда он, якобы, осуществил излечение от самых различных заболеваний около 10 миллионов человек — всего за 6 часов телевизионного эфира. Оказывается, он ещё до сих пор выступает. Ездит по небольшим сибирским городкам — и продолжает дурить людям голову. А капли нужны, чтобы раздавать их своим слишком истеричным клиентам. Как выяснилось, после его выступлений на следующие дни увеличивается количество обращений в 'скорую помощь'. Вот и старается приглушить особенно негативные последствия. Наконец, появилась тётя.
— Ну, заходи племянничек, — открыв кабинет, сказала она, и я быстренько туда просочился. — Ты же собирался в Китай?
— Тётя, я уже... вернулся.
— Как вернулся?! — удивленно воскликнула она. — Прошло всего... два дня.
Я быстро поднял палец ко рту, призывая тётушку к молчанию. В истинном зрении я видел — аж три 'прослушки'. Просто убрать их или заглушить было бы недальновидно. Тут же занервничают их поставившие. Несколько моих манипуляций — и микрофоны окутались голубоватым сиянием. Теперь — на запись пойдет совершенно другой текст.
