Где-то на востоке Спиннок Дюрав, должно быть, приближается к внешнему посту но, скорее, всего, не успеет до сумерек. Она понимала, что они с Финаррой в достаточной безопасности, пока не сходят с коня. Волки таких крупных животных не любят, а кони хранителей научены сражаться. И все же она страшилась за них. Если инфекция капитана усугубилась... Конь вышел на поляну, и в дальнем конце стояла женщина. Белокожая, светлые волосы спутаны, грубо срезаны на уровне плеч. Она была нагой, но на плечах висела шкура чешуйчатого волка. Фарор разглядела на коже сильные солнечные ожоги.
Она натянула удила, спрятала меч. Подняла руку, крикнув: — Я не желаю тебе вреда.
Фарор не заметила оружия, даже ножа. Бессмыслица — волки убиты клинком, да и золотистые кудри женщины тоже срезаны, без особого тщания.
Она очень молода. Стройна, как мальчишка. И она не Тисте. — Ты меня понимаешь? Ты Азатеная?
При этом слове голова женщины поднялась, взгляд вдруг стал острым. — Понимаю твой язык. Но он не мой. Азатенаи. Знаю слово. Азат древлид наратарх Азатенай. Род никогда не рожденных.
Фарор Хенд покачала головой. Она никогда не слышала языка, на котором заговорила женщина. Не азатенайский, не форулканский. — Тебя проследили от моря Витр. Я Тисте из Хранителей Внешнего Предела. Мое имя Фарор Хенд, я в родстве с Домом Дюрав. Ты приблизилась к границам Куральд Галайна, нашей родине.
— Море?
— Ты назовешь мне свое имя?
Через миг женщина покачала головой.
— Отказываешься или не помнишь?
— Я помню... ничего. Море?
Фарор вздохнула. — Ты идешь на юг — зачем?
И снова женщина покачала головой: — Воздух так горяч. — Она огляделась и добавила: — Думаю, я этого не ожидала.
— Тогда я дам тебе имя Тисте. Пока не вернется память. Я проведу тебя в Харкенас, где правит Мать Тьма.
Женщина кивнула.
— Нарекаю тебя Т'рисс.
Склонив голову набок, женщина улыбнулась. — Я "рожденная из моря".
— Ты пойдешь пешком или поедешь со мной?
— Зверь под тобой кажется полезным. Я получу себе такого же.— Она повернулась и, казалось, сосредоточила внимание на высоких травах слева.
Внезапное движение, Фарор потянулась за пристегнутым копьем; черные стебли покачнулись и сложились, сворачиваясь большими узлами. Она слышала, как вырываются из твердой земли корни, слышала сочный хруст и шелест свиваемых веревок. Тварь обретала форму на глазах.
Лошадь из сплетенных трав. Она поднималась, словно вырастая из земли, стряхивала пыль, массивная как боевой скакун. Глазницы — зияющие дыры, пасть — торчащие зубцы стеблей. Вес ее казался слишком большим для создания из травы.
Конь Фарор отступил, пришлось его успокаивать.
Т'рисс начала между тем творить из травы одежду, похоже, подражая шелкам Фарор. Она не шевелилась, пока черные лезвия скользили по телу, не проявляла никакой силы, кроме силы воли. Это было колдовство божественного уровня; Фарор перепугалась до глубины души. Облачившись в травы, в свободные и какие-то текучие плетения, женщина создала копье и меч у пояса, и затем снова обратилась к Фарор: — Я рождена из моря. Я странствую с хранительницей Внешнего Предела Фарор Хенд из Дома Дюрав, мы скачем в Харкенас, где правит Мать Тьма. — Она обождала, вопросительно поднимая брови.
Фарор кивнула.
Явно удовлетворенная, Т'рисс подошла к странному скакуну и легко взлетела на спину. Взяла поводья, выросшие прямо из шеи существа как раз за толстой шеей, и вставила обутую уже ногу в плетеное стремя. Глянула на Фарор. — Мне пробивать тропу, хранительница Фарор Хенд?
— Если пожелаешь. Спасибо.
— То же направление?
— Да.
— Мать Тьма. — Т'рисс улыбнулась. — Вот так милый титул.
На западе солнце опускалось за горизонт, словно плавясь в огненном озере; Шаренас Анкаду знала, что, скорее всего, она одна не радуется кончине дня. Ее кожа не обгорала, а лишь приобретала весьма приятный оттенок. Сияние солнца гладило ей лицо, шею и покоящиеся на луке седла кисти рук.
Да, дикая жара... но Шаренас и ее приветствовала. Она не так равнодушна к холоду, как боевые товарищи, ее воспоминания о северных кампаниях против Джелеков все как одно неприятны. Иногда когорта насмехалась над избытком меховых одежд и грудами собираемых ею дров, и многие предлагали погреть ей постельку (разумеется, чисто из чувства долга).
Верно, Легион имеет правила и они запрещают близость с рядовыми; правила, которые Шаренас иногда проклинает — наедине с собой. Она была юной, когда приняла командование когортой, но это никого не удивляло — старших родичей знали все. Столько всего унаследовано, но не всё наследство приятно.
Сейчас, скача в обществе офицеров Легиона — в том числе лишенных чинов, отставных — она снова начинала сожалеть. Инфайен Менанд и Тат Лорат не соизволили сопровождать ее отряд, и остальные гадали, что же означает их отсутствие. Если солдаты глядят в поисках ответа на Шаренас — она уже замечала взгляды, украдкой бросаемые в ее сторону — то будут разочарованы. Впрочем, Шаренас любила сестру и восхищалась кузиной, весьма их уважала, доверяла без сомнений. Если вскоре придут дни выбора, они без колебаний ответят на призыв.
А вот к иным из спутников она не испытывает такого доверия... При этой мысли она вновь окинула взором воина, что скачет сразу за авангардом — за Хунном Раалом и Оссерком. Илгаст Ренд принял приглашение с неохотой, или так казалось; несомненно, он в дурном настроении с момента выезда из Нерет Сорра три дня тому назад. Верно. Едва оказавшись на краю поселения, он с нажимом спросил Хунна Раала: "Урусандер об этом знает?" Хунн улыбнулся, но не ответил. Илгаст настаивал бы, если бы не поспешное заверение Оссерка, будто отец не только знает о предстоящем путешествии, но вполне одобряет.
Шаренас сразу заподозрила, что это ложь. Ей на миг подумалось, что Илгаст по-настоящему бросит вызов сыну Урусандера; однако он отвернулся, и молчание показалось Оссерку пренебрежительным и даже оскорбительным. Хунн Раал тут же захохотал и шлепнул Оссерка по спине, смягчая опасность. Но Шаренас не раз замечала, как хмуро Оссерк глядит на Илгаста — хотя только когда тот поворачивается спиной.
Что ж, союзникам не обязательно быть друзьями. Илгаст Ренд — глава Великого Дома. Во многих смыслах он может потерять больше, нежели любой из присутствующих, если дела пойдут плохо.
"Но нет. Хунн Раал достоин уважения. Знает что делает, знает — как все мы — что замыслил верное дело". Чтобы раздавить всякое зерно сомнения, нужно лишь посмотреть на Урусандера. Пока старый командир остается единственным фокусом внимания, целью всех дерзаний — источником гласа разума, что позволит призывам к справедливости быть услышанными, а они должны быть услышаны! — не стоит чрезмерно тревожиться насчет тонкой кожи юного Оссерка, его ребячества и раздражающего недоверия. Ведь Хунн Раал всегда рядом, он помогает оборвать тирады, смягчить импульсивные реакции Оссерка.
Среди четырех остальных спутников лишь один казался ей заслуживающим доверия. Да, кузины Раала Серап, Рисп и Севегг — настоящие солдаты, но бегают за ним словно хвосты; если есть хоть доля правды в слухах, доверие Хунна Раала не в последнюю очередь заслужено под мехами, хотя все они двоюродные кузины — не такие близкие родственницы, чтобы это стало преступлением, но этого вполне достаточно, чтобы поднять брови и заслужить пару шепотков недовольства. Так или не так, три кузины поклоняются старшему братцу, и Шаренас забавно представлять, какие сексуальные изыски легли в основу поклонения. Хотя... иногда преданность можно спутать с жалостью. Она ведь ни разу не бывала с Хунном под мехами. В конце концов, он слишком много пьет.
Она подозревала, что рано или поздно придется его оседлать, но лишь когда мотивом станет явная политическая выгода. Он недостаточно для нее благороден, она отлично видит в нем неподобающую наглость, вечно сражающуюся с преданностью лорду Урусандеру. Однажды кому-то придется его немного окоротить — ради его же блага — и то, что покажется ему победным завоеванием, внезапно явит совсем иную природу. Нет ничего легче, чем унизить мужчину, лежащего между женских ног. Эффект бывает почти мгновенным и всегда безошибочным.
Значит, легко пренебречь слюнявыми губками, кузинами Раала. Но не так легко пренебречь последним, который умудряется выглядеть одиночкой, хотя скачет в середине отряда — рядом с Шаренас, слева. Прямая спина, влит в седло, походит на железный клинок, опасный и надменный... Кагемендра Тулас не произнес ни слова с самого Нерет Сорра.
Он отлично знает, разумеется, что в лагере, ставшем целью пути, служит его нареченная Фарор Хенд и к вечеру он будет стоять перед ней — впервые со дня огласки.
Шаренас так хочется узреть этот миг. Он будет... восхитительным.
Кагемендра Тулас мертв внутри. Любая женщина это заметит, едва взглянув в лишенные жизни глаза. Израненная душа осталась позади, брошенная на одном из полей брани. Он шелуха, оживленный труп, гнилой зуб в железной коронке; кажется, Тулас не рад такому оживлению, ибо жаждет смерти, чтобы таящаяся внутри тишина выплеснулась, отравляя остатки бытия — плоть, кожу, лицо — пока он на последнем вздохе благодарит за доброту тех, кто положит тело в тихую гробницу.
Бедная Фарор Хенд. При новом порядке, после возвышения Урусандера, лишь политическая необходимость будет определять брак и любовь. Власть Великих Домов, все их запертые ворота и охраняемые стены, рвы и смертельные ловушки будут сметены. Служение государству станет единственной мерой ценности, достоинства. В будущем, что все ближе, Фарор Хенд сможет свободно выбирать любого, но вот ирония: в будущем мире Кагемендра Тулас, отдавший почти всего себя ради защиты отечества, может оказаться наиболее ценным призом.
Поистине, кто еще сможет обнаружить себя рядом с лордом Урусандером, словно призрак брата, хранящего рукопожатие союза Матери Тьмы с командиром Легиона? Кто, как не Урусандер, окажется достаточно смел и скромен, чтобы наградить Кагемендру Туласа? Разве сама Мать не свершила великий жест торжественного признания, возблагодарив спасителя жизни Сильхаса Руина? Нет, Шаренас не сомневается: Тулас вскоре будет вторым у трона, одна рука на эфесе потертого меча, пустые глаза озирают тронный зал, ищут вызова — но никто не посмеет бросить вызов.
При всем при этом он станет ужасным мужем для любой женщины. Всякая политическая выгода отдает горечью.
Он возьмет в жены Фарор Хенд? Так кажется, и решение уж выбито в камне, твердое как воля зодчего. Шаренас лениво раздумывала, не вмешаться ли, спасая Фарор от жизни, полной горя и одиночества. Кагемендру не разбудишь, не рассердишь — она о таком даже не помыслит, невзирая на любые выгоды. Итак, остается Фарор Хенд. Шаренас мало ее знала. Рядовая, из Хранителей — едва ли такое положение привлечет многих. Хотя... если подумать, что она сделала... обручилась и через несколько дней добровольно выбрала изгнание из Харкенаса.
Бедная Фарор Хенд. Она пошатнется. Ощутит себя... уязвимой.
И тогда Шаренас поспешит предложить утешение. Мудрая, все понимающая, готовая выслушать и не осудить — в том далеком лагере к кому еще решится прильнуть Фарор? "Поведай мне свои тайны, сестрица, и вместе мы найдем путь из кошмара. Даже ценой разрушения твоей репутации — уверена, ты будешь благодарить меня и век и два.
Покажи тропу к твоим желаниям, и я возьмусь за руку, проведу тебя. Как подобает верной подруге".
Прямо впереди Илгаста Ренда скакали капитан Хунн Раал и Оссерк, сын лорда Урусандера. Ни тот, ни другой Илгаста не вдохновляли. Капитан пуст и нагл. Самозваный принц — бледное отражение отца, тонкокожий и склонный к злобе. Честно сказать, удивительно, что лорд Урусандер произвел для Дома такого наследника. Но Илгаст отлично помнил мать Оссерка, ее цепкость. Не будь между отцом и сыном телесного сходства, он поверил бы, что Оссерк порожден от семени другого мужчины. Видит Бездна, в нынешние годы Тисте бешено разбрызгивают себя. Жены лгут, мужья блудят; не одна Мать Тьма взяла себе любовника.
Нынче отпрыски падают на пол, словно недозрелые плоды. Илгаст не был рад тому, во что превратились Тисте. Выигранный мир запятнан нечестием, добродетель вянет на глазах.
Мысли перешли на Урусандера. Владыка показал себя отличным вождем солдат, но окончание войны его подкосило. Он тоже сошел с пути, заблудившись в загадочных излишествах, что более к лицу морщинистым святошам с кляксами на ладонях.
Урусандер станет королем беспристрастным, а нежелание дарить милости — неослабная вера в правосудие — вскоре оттолкнет сторонников. Такие, как Хунн Раал, не найдут улучшений. Никаких богатств, никаких новых земель и чинов. Весы придворных интриг не перекосятся в пользу выскочек. Скоро ли они начнут плести заговоры против любимого владыки? Илгаст слишком хорошо понимал этих дураков. Предел их грез — повысить собственное положение.
Сильнее всего тревожит, что возвышение Урусандера может привести к кровопролитию. Даже великое удовлетворение от неудач Драконуса и его деревенских прихвостней не способно утишить в Илгасте страх. Дом-клинки большинства Великих Домов станут сопротивляться возвышению лорда Урусандера и его клики. И причина не сведется к удержанию власти. Он знает свой народ. Политические махинации солдат вроде Хунна Раала оскорбляют их до глубин души: все слишком ясно видят за этими усилиями наглые амбиции. Знать будет поражена, оскорблена, потом придет в ярость. Приличия — вещь хрупкая. Недолгое время понадобится, чтобы ее сломать. В море крови тонут все.
Но он скачет в компании этих солдат, хотя почти болен от вида спесиво-плутоватого Хунна Раала и его скучных кузин, от лихорадочного самолюбия Оссерка — тот все еще обманывает себя, делая вид, будто руководит отрядом. А позади Илгаста — Кагемендра Тулас, до сих пор глядящий на прошлую войну и, похоже, будет так до смертного дня, да Шаренас Анкаду — согласимся, она наименее отвратительна в трио капитанов Легиона, объявивших себя сестрами по духу... но он и ее присутствием недоволен. Он-то считал, что она умнее, слишком сообразительна, чтобы попасть в компанию глупцов и плестись за ними, ожидая, пока ее отбросят словно грязь.
Но отчего он сам в такой ужасной компании?
Он понимал, что Хунн Раал считает его присутствие своего рода личной победой. Нет сомнений, капитан рассчитывает на союз с целью склонить Калата Хастейна и Хранителей на свою сторону. Ну, честно говоря, в прошлом Илгаст самоизолировался, чрезмерно радуясь отставке. Однако кажущийся равнодушным мир не застыл на месте. Пусть никто не искал его совета, ныне он оказался в прочной позиции, встав между двумя лагерями. В жилах кровь Великого Дома, в прошлом командир когорты в Легионе Урусандера — он стоит над расселиной. Ни одна из сторон не может притянуть его сильнее, потому он стоит прочно. Положение, иногда склоняющее к самонадеянности праведника.
Совсем не сразу осознал он свое одиночество и многие опасности такого положения. Он отметает призывы, особенно со стороны Легиона, однако события ускоряют бег, и он уже не страшится призывов. Он страшится отталкивания.
