Линия разлома 2

...

— Помимо всех верхов — есть еще и народ. Понял? Народ. За ним — последнее слово, и он свое слово — уже сказал. Никакого мира не будет, пока народ этого не захочет. А народ — этого не захочет, пока реально не будет понятно, кто победил. Пока реально не закопают тех, кто в Одессе людей жег, кто в Мариуполе в порту топил, кто в Донецке в шахты сбрасывал. Вот когда всю эту про...ь закопаем, вот тогда и мириться будет можно. Понял?

— Понял — сказал я

— Вот и дело. Больше — не задерживаю.

* co-witness — настройка прицела, при которой механические прицельные приспособления и точка коллиматора — совпадают. Все американские прицелы — рассчитаны на прицельные приспособления М4, поэтому на Калашникове co-witness сделать очень трудно. EOTECH — американская фирма, производитель прицельных приспособлений

Информация к размышлению

Документ подлинный

Правый сектор

Ровенчанка 19-летняя Яна Зинкевич на два дня приехала в столицу с передовой антитеррористической операции. Там руководит медицинской бригадой добровольческого корпуса "Правого сектора". Они полтора месяца обороняют Донецкий аэропорт....

...

Киевский госпиталь будет принимать ваших раненых?

— Проблема в том, что у нашего батальона нет статуса, раненым не дают справки, что они ранены в АТО: пишут "бытовая травма". Мы — единственный неаттестованный батальон: не подчинены ни МВД, ни Министерству обороны.

Говорят: "Боец "Правого сектора"? В госпиталь не брать". Должны лечиться в гражданских медзаведениях. А что может гражданская больница?

Почему возникла такая ситуация?

— Власть против нас. Потому что мы — движущая сила, которая может сделать много интересных поступков. Мы — неконтролируемый элемент для них.

На ногтях девушки — остатки черного лака. Официант приносит жареную картошку и салат из томатов и огурцов. Яна медленно ест.

Трудно было сказать родным, что едете на фронт?

Яна несколько секунд молчит. Ее мать работает в торговле, отец с семьей не живет.

— Волновалась. Но они смирились. Понимают, что все равно поеду. Сегодня впервые за полгода заскочила домой. Поплакали-поплакали. За это время настолько устаешь от всего, что не реагируешь на эмоции родственников.

Где получили медицинские навыки?

— Увлекалась ею давно, девять лет изучала самостоятельно. Готовилась к поступлению в медицинский во Львове. Но нужно большие рейтинги иметь или деньги. Я прошла медицинскую практику на поле боя. В апреле была одна. Все начала с нуля. Теперь у нас пять-шесть медицинских бригад.

...

Как после фронта воспринимаете жизнь в столице?

— Здесь слишком шумно. Люди злые. В тылу можно свихнуться еще больше, чем на фронте. У людей свои проблемы. Им на все, что происходит на передовой, насрать. Не потому что они далеко. Днепропетровск вроде же от АТО недалеко. А там люди такие же безразличные, как и здесь.

Но когда эта беда постучит в двери, тогда опомнятся: а может, нужно было ее задавить еще на Донбассе?

Вы базируетесь возле Донецкого аэропорта?

— Нам определили участок фронта, который должны держать: поселок Пески и аэропорт. В Песках и живем. Нас ежедневно обстреливают из минометов, "Градов". Бомбят все подряд. В нашу базу тоже попадает. Где мы, они знают. Есть наводчики, местные. Пески — это территория, в которой осталась какая-то кучка мирного населения, и оно, конечно, на нас доносит.

...

С сепаратистами общались?

— Да, — отвечает Яна. — Оказывала их пленным медицинскую помощь. Все — разные. Бывают просто идиоты без собственного мнения, бывают идейные, умные. Запуганные, купленные. Россиян хватает. В последнее время их все больше.

Говорили с Дмитрием Ярошем (лидер "Правого сектора". — "ГПУ")?

— Постоянно. Он с нами на базе. Не имею права рассказывать о его быте. Это личное. Он — хороший ответственный человек. Искренний. И не отступится от своего. Сказал: "Если власть сдаст Украину, то "Правый сектор" пойдет на Киев". Сначала нужно убирать тех тыловых мышей, которые сидят в министерстве. Потом делать что-то на передовой. Половина добровольцев с фронта подключатся. Чем дальше длится так называемое "перемирие", тем больше военных готово идти на Киев.

Евгению звонят. Он просит Яну собираться: должны ехать к друзьям, с которыми договорились о ночлеге. Выходим на улицу. Яна идет прямо на грузовик, который дает задний ход. Не замечая его, проходит впритык.

Не мерзнете в военной форме?

— Не очень обращаю внимание на это. Никто из тех, кто воюет в АТО, не переживает из-за бытовых неудобств.

...

Сколько выдержите на фронте?

— Буду там до конца при любых обстоятельствах.

Вы можете сделать перерыв. Приехать домой хотя бы на месяц.

Отрицающе качает головой.

— Я руковожу бригадой. Если выпаду из процесса, структура поломается. Другого на мое место не поставят. Ввести человека в суть дела — это не один месяц.

Перед метро прощаемся.

...

— Женщин на передовой за лето и осень стало больше, — говорит 35-летняя Елена Белозерская, снайпер Добровольческого украинского батальона. До войны работала журналистом. — На нашей тыловой базе в ста километрах от передовой живут женщины-психологи, работницы информационного отдела, складов. Некоторые волонтерки, которые постоянно приезжают и привозят бойцам вещи, остаются на фронте. Мужчины рассказывают: "Сначала как волонтер возил на передовую амуницию. А увидел девушек с автоматами, стыдно стало — пошел воевать".

Девушки меньше боятся и создают позитивную атмосферу. Читала интервью с какой-то сепаратисткой. Она рассказывала, что готовит, убирает и стирает вещи для всего отряда. У нас дежурят по очереди, а личные вещи каждый стирает сам.

http://gazeta.ua/

26 августа 2020 года

Где-то в Варшаве

Жизнь в этой части Варшавы — текла размеренно и неторопливо — здесь не было ни дорогих бутиков, ни современных торговых центров, ни новостроек. Но это было минусом для тех задач, которые предполагалось решить. Район, где нет посторонних, где все на виду, где каждая бабка — может позвонить в полицию, завидев что-то необычное... не лучший район для охоты, отнюдь не лучший...

Фургон Ман с логотипом Бедронка — крупнейшей продуктовой торговой сети Польши — свернул в проулок, медленно пополз между старыми, еще советской постройки домами. Проход был заставлен машинами, граффити на стенах — сообщали о настроениях и мыслях польской молодежи — относительно правительства Польши, музыкальных рок-групп, службы в армии, и много чего другого, о чем сочли нужным высказаться те, кто имел баллончик с краской и слишком много свободного времени.

Водитель, заметив условную надпись, затормозил.

— Здесь.

Машина встала так, что заблокировала проезд. С пассажирского места — на улицу выскользнула женщина, одетая неброско и недорого, а нечто напоминающее рабочую одежду: куртка и брюки — но безо всяких логотипов. Это могло быть рабочей одеждой — а могло и благотворительным тряпьем, что раздавали в местном костеле прошлой субботой.

В ухе у нее был беспроводной наушник, его почти не было видно, но если бы кто-то и увидел — это не показалось бы подозрительным, потому что музыку сейчас с телефона любят слушать многие...

— Я на месте... — сообщила она, ни к кому конкретно не обращаясь

— Налево и до конца дома...

Женщине могло быть и тридцать и сорок пять — она была невысокой блондинкой, светлые волосы были средней длины и торчали в беспорядке из-под шапочки, фигура не тощая и не полная, обычное, ничем не запоминающееся лицо. Национальность ее — тоже определить было невозможно...

— Направо. До группы машин.

Она пошла направо. Группа молодых подонков, тусующихся здесь же — скептически осмотрели ее, и кто-то даже присвистнул — но больше ничего. Она была слишком дешево одета, чтобы грабить и слишком стара, чтобы попытаться изнасиловать. Хотя для двадцатилетнего — и тридцать лет уже возраст.

— Дом слева видишь?

— Да.

— Знак на стене. Подъезд справа.

Она пошла, повинуясь бестелесному голосу в телефоне. Один из польских тусовщиков толкнул локтем другого

— Знаешь ее?

— Не...

— К Густику пошла...

— Та еще курва...

Женщина тем временем — подошла к зданию. Увидела небрежно нарисованную латинскую букву И — первая буква ее имени. Буква была нарисована криво, она посмотрела, куда указывают ее концы, порылась в земле — и нашла ключи от подъезда и квартиры...

Подъезд справа...

Подъезд — встретил ее запахом мочи и польского бигота. Номер квартиры был напечатан на ключе, она поднялась на последний этаж многоэтажки. На двери, точнее — не на двери, а справа, на стене — была та же буква. Она открыла дверь и скользнула в квартиру, прислушиваясь...

Нет тихо.

В квартире — почти не было мебели. Типично советская планировка, такая же у нее была в Вильнюсе. Пройдя в гостиную, она увидела два стола, матрацы. Напрягаясь изо всех сил — она была сильная, но не настолько, чтобы делать мужскую работу — она сдвинула столы, постелила на них матрац, чтобы создать удобную снайперскую позицию. Где винтовка — ей не сказали, она должна была догадаться сама, по всей видимости. Каблуком — она начала простукивать пол и почти сразу нашла. Цепляя старые паркетины, и почти сорвав ногти, она расшатала одну и достала. Потом — вторую.

Винтовка — ждала ее в пластиковом жестком чехле. Эту винтовку — она впервые увидела несколько дней назад на стрелковом полигоне в польских Карпатах — и сразу же полюбила ее. Триста тридцать восьмой полуавтомат LA13 чешской фирмы Luvo, самый доступный полуавтомат в этом калибре. Конечно, качество не то, что у известных американских и тем более германских производителей, но она понимала, почему выбрана именно эта модель. Американское производство исключалось начисто, германский Albert arms видимо тоже — а полуавтоматов в триста тридцать восьмом Лапуа Магнум, самом известном калибре дальнего действия — не производил никто. На обычную оптику — Schmidt&Bender с тридцати двух кратным максимальным увеличением — сверху было надето нечто, что походило на ночной или термооптический прицел, но не являлось им. Игрушка называлась Thales Sagittarius и представляла собой продвинутый баллистический компьютер и устройство, способное заменить снайперу наводчика — одновременно. Эти устройства — только начали закупаться наиболее продвинутыми армиями стран НАТО, и на их использование пошли, сцепив зубы — но иного выхода не было.

Винтовка была достаточно тяжелой — тяжелее, чем спортивная винтовка, с которой она начинала карьеру. Убедившись, что винтовка не повреждена, она перенесла ее на стол и поставила цевьем на одеяло, которое она скрутила в форме валика. Затем — она взяла магазин и аккуратно, одну за одной вставила в него три патрона производства самой Lapua с пулями весом в двести пятьдесят гран. Магазин вмещал и больше патронов — но больше ей не было нужно. Трех более чем достаточно.

Винтовка заряжалась точно так же, как М16 — она вставила магазин в приемник (и то и другое были вдвое больше чем у обычных пехотных винтовок) и дослала до щелчка. Затем — оттянула назад рукоять перезаряжания и отпустила. Первый патрон вошел в патронник...

Она соскользнула со стола. Подошла к окнам, отодвинула фрамугу. Суть плана в том, что ни одна служба безопасности не ожидает выстрела на таком безумно большом расстоянии, тем более в городе. Город для снайпера — настоящий ад. Лабиринт домов разной высоты, улиц и проулков. Машины, движущиеся по улицам с разным направлением и скоростью. Открытые окна и восходящие воздушные потоки тепла от домов. Перепады высот, без которых в городе не обойтись. Все это делает снайперский выстрел безумно трудным делом, лучше даже не пытаться. Конечно, если у тебя нет баллистического компьютера, который возьмет на себя все расчеты. И патрона триста тридцать восемь Лапуа, который сохраняет сверхзвуковую скорость и на тысячеметровой дистанции...

Вернулась на свое место. Включила самотестирование прицела... на обычной линзе оптики начали появляться значки...

— Ты на месте?

— Да.

— Что видишь?

— Пока ничего.

— В квартире все нормально?

— Да.

— Сообщи, когда будешь готова.

Она усмехнулась. Несколько лет назад, в разбуженном революцией Киеве — ее почему-то назвали "Революция гiдности", то есть достоинства, хотя это был обычный мятеж молодежи и маргиналов — никто и не подумал подозревать выбегающую из гостиницы Украина журналистку с литовской аккредитацией и надписью "Пресса" на бронике. Хотя она только что убрала двадцать семь человек. Аккредитация была настоящей, ее посоветовала сделать подруга, которая и обучила ее ремеслу — профессия журналистки позволяет путешествовать, встречаться с разными людьми и задавать вопросы. Подруга, выжившая в буденовской больнице, под огнем снайперов Альфы, погибла в Чечне, семнадцать лет назад. Погибла глупо — пьяная русская солдатня на фильтре то ли что-то заподозрила, то ли просто хотелось над кем-то поглумиться — короче они ее несколько дней насиловали, а потом застрелили. Скорее всего, они даже не поняли, кого им удалось взять — для них она была просто бабой, с которой можно не церемониться.

Сама она — с тех пор зареклась ездить на войну, но поехать все-таки пришлось. По злой насмешке судьбы ей пришлось воевать в рядах тех, кого она выцеливала холодным февральским днем на улицах Киева — в отрядах Правого сектора. Она бы предпочла не делать этого — но выбора у нее тогда не осталось. Она честно отвоевала полгода, днем работая, ночью — тоже работая, но уже по другой специальности, увеличила свой счет на тридцать семь, побывала под обстрелом Града, заработала венерическое заболевание и с тех пор — ездить на войну зареклась повторно. Но... говорят, что ворона тоже много от чего зарекалась...