Орбита для Сталинских соколов

В глазах агента Коминтерна горели знакомые Федосею огоньки азарта. Малюков внутренне подобрался. Что-то подступало, что-то близилось. Какие-то неясные "если" кажется, сходились, обретали плоть...

— Потому что они — враги! — ответил чекист. Он говорил так, как говорил бы на партийном собрании, глядя профессору в глаза.

Коминтерновец, кивнул.

— Верно. Враги. Только они не только нам враги. Ты программу оценил? Понял?

— Величие России? Я — пролетарский интернационалист. Мне не Россия важна, а власть пролетариата в ней.

Деготь расстроено покачал головой. Тот офицер, что не расставался с наганом, направил его на Федосея и спросил у профессора:

— Может быть, я облегчу господину чекисту выбор? Вам ведь и одного большевичка хватит?

— Подождите князь...

Дёготь прижал руку к сердцу.

— Позвольте, нам профессор подумать. Жизнь такая хитрая штука...

Он сунул руку за обшлаг куртки. Ближайший офицер непроизвольно дернулся, но Деготь с самой плебейской ухмылкой извлек оттуда свою фляжку и отхлебнул. Отхлебнул неловко и по кабине полетели капли янтарного цвета. Все, кто висел, повели носами, ловя запах хорошего коньяка. Медленно, словно секундная стрелка, поворачиваясь вверх ногами, Федосей видел, как побагровел князь.

— Почему не отобрали? — резко спросил он, глядя на пленника.

— Потому что не нашли, — ухмыльнулся Деготь. Он немного переигрывал, но это видел только Федосей.

Оказавшиеся на орбите осколки Российской Империи считали их быдлом и не чувствовали иронии.

Давая волю созданному образу, Деготь рукавом проехал по губам и обратным движением метнул флягу в полуразобранный рубильник.

Князь, глядевший на коммуниста, уловил изменение выражения глаз и вскинул руку с револьвером... Попытался вскинуть...

Федосей, ждавший этого момента, оттолкнулся от стены, ударил его по руке и обе пули без визгливого рикошета ударили в паровозное железо. Каюта сразу же наполнилась жизнью.

— Бей!

— Лови!

— Не стрелять!

Федосей узнал только последний возглас профессора. Отдача завертела и его и князя, но чекист сориентировался, ухватился за стену. У него все-таки имелся больший опыт пребывания в невесомости, чем у беляка. Остановив вращение, обежал взглядом рубку. Все шло, как и предвидел Деготь и даже лучше. Выстрел пробил внутреннюю стену станции и оттуда двумя потоками лился тончайший, перетертый до состояния пыли пепел, превращая атмосферу рубки в подобие Лондонского смога. Но не это было главным. Фляга Дегтя замкнула контакты рубильника, и где-то в конце коридора в этот момент начали раздвигаться ворота стояночного ангара.

Белогвардейцы еще не поняли, что произошло. Они только сообразили, что большевики пошли в побег. Чья-то тень, почти неразличимая в сгустившейся мути, метнулась к рубильнику, но в азарте исправления ошибок офицер коснулся приварившейся к контактам фляги голой рукой.

Электрический треск, голубоватый разряд, короткий крик.

— На корабль!

Оттолкнувшись ногой от потолка, Федосей закрыл глаза и, пробив пылевое облако, маленькой ракетой вылетел в коридор. Позади слышалась ругань, распухала черно-серая темнота и гремел надсадный кашель.

— Деготь! — крикнул Федосей.— Деготь! Десять секунд! Девять!

Стена пепла перед Федосеем дрогнула и, словно до предела натянутый кусок материи и поползла в коридор, словно расползающаяся в воде осьминожья клякса. Сквозь раздвигающиеся створки ангара и щель в шлюзе воздух утекал со станции в великую пустоту, и пепел рвался составить ему компанию.

— Восемь!

Из рубки держать руками за лицо выплыл беляк, но Федосей безжалостно втолкнул его обратно.

— Семь!

Вторым оттуда выплыл Деготь. Товарищ кашлял и тер глаза. Не теряя времени, Федосей подхватил его и, обгоняя поток пепла, устремился вперед по коридору.

За их спиной взвыли сирены, зазвонили датчики разгерметизации. Автоматика герметизировала отсеки, спасая станцию, как спасала бы подводную лодку, затопляемой водой. На его глазах, перегораживая коридор, поползла стальная плита. Малюков швырнул товарища в суживающийся проем и нырнул следом. Стальной лист у него за спиной встал в пазы, отрезая их от остального мира станции.

— Четыре!— весело заорал Федосей. — Не успеют! Слышишь, товарищ! Не успеют!

Не настолько хорошо профессор знал станцию, чтоб вот так сразу справиться с автоматикой. Это давало возможность добраться до корабля без погони за спиной.

Поток уходящего в пространство воздуха нес их к выходному шлюзу. Выставив вперед ногу, Федосей остановился и, упершись ногой и одной рукой в потолок, остановился.

Оставалось самое рискованное — попасть на корабль.

Федосей представил за дверью отсека леденящую пустоту и нервно сглотнул. На самом деле все оказалось совсем не так. Во всяком случае, пока. С того момента как стальная фляжка агента Коминтерна замкнула контакты, прошло не более полуминуты. Щель между расходящихся створок еще не столь велика, чтоб из ангара вышел весь воздух, да и не так уж и много его им требовалось — всего-то на пару вздохов. У них еще оставалось время забраться в "Иосифа Сталина".

Отбросив лишние мысли, он повернул рукоятку, и щель в двери стала шире. Воздух из коридора, вползавший в ангар с шипением, рванулся туда со звериным ревом, толкая чекистов в спины.

Там было темно и первое, что увидел Малюков— щель. В темноте она голубела нерастраченной атмосферой Земли. Вторым взглядом он разглядел "Иосифа Сталина". Корабль стоял люком к двери.

Деготь все еще тер глаза и ничего не видел, так что Федосею пришлось потрудиться за двоих. Сквозь холодный туман он увидел корабль и двумя ногами оттолкнувшись, полетел к люку.

Пока Дёготь вслепую нащупывал запирающий механизм открывавшего двери выходного шлюза, Федосей закрутил входной люк на станцию и вернулся. Воздуха тут уже почти не осталось, ломило уши, и холод пробирал до костей.

Закрутив штурвал люка, кулаком сбил клапан аварийного наддува и, хлебнув шипучего кислорода, рванул наверх, к приборам.

Он представил, как яйцо, цепляясь бортами за нераскрывшиеся до конца створки, вылезает наружу. Его подмывало ударить двигателем на полную мощность, но он не хотел губить труд людей и деньги Республики, да и самих строителей станции. Возможно, что все не так уж и плохо? Может быть, сидят где-нибудь, бедолаги?

Сжатый азот рванулся из-под днища, толкая корабль к люку. Он ударился о ворота шлюза раз, другой... Станция содрогнулась, и, казалось бы, вот и все, конец станции, но автоматика раздвинула ворота еще на полметра и "Иосиф Сталин" выскользнул из западни. За иллюминатором одна половина неба сверкала звездами, а вторую заливал бело-голубой земной свет.

В сердцах Федосей грохнул кулаком по приборной доске.

— Ушли!

СССР. Свердловск.

Июнь 1930 года.

Четыре часа спустя они сидели на жестких стульях Особого отдела Свердловской пусковой площадки и писали отчет о том, свидетелями чему оказались на "Знамени Революции". Федосей, старательно вспоминавший подробности, выкладывал свои соображения на бумагу, вдруг остановился и спросил:

— А, кстати, что ты там, на станции, плел о совместных действиях? Зубы заговаривал?

Вопрос адресовался Дёгтю. Рядом с тем уже лежала небольшая стопка исписанных листков. Коминтерновец отложил карандаш и с хрустом потянулся.

— И это, конечно тоже. Только... Ты помнишь, что он говорил о своей программе?

Федосей поднял брови.

— Империя в границах 1914 года? Дарданеллы? — он пренебрежительно фыркнул. — Чушь собачья...

— Не скажи... — не согласился Деготь. Положив на стол карандаш, он сжимал-разжимал уставшие от писанины пальцы. — Идея-то богатая! Это ведь перекройка границ по все Европе, чудила...

Дёготь пошел загибать пальцы.

— Эстония, Латвия, Польша, Турция, Германия... Ульрих Федорович всех заденет! Что после этого будет?

— Будет война, — ответил Федосей. — Само собой...

— Именно! — согласился товарищ, снова берясь за карандаш. — А война — мать революций...

Так и не начав писать, он, мечтательно щуря левый глаз, посмотрел в окно. Над крышами маленьких домиков распахнулось гостеприимное небо, под которым волнами ходили переливы желтого и зеленого цвета — цвели одуванчики.

— Что мы в этот раз с Европой сделаем!...

Великобритания. Лондон.

Июнь 1930 года.

— ...Газеты! Вечерние газеты!

Мальчишеский крик летел вниз по Риджент-стрит, обгоняя автомобили. Сегодня они двигались медленнее обычного — тротуары, да и кое-где саму проезжую часть заполнили джентльмены с газетами. Джентльмены не смотрели по сторонам, не уворачивались от колес и бамперов, а стояли, уткнувшись в них. Сутки просидевший за письменным столом мистер Уэллс понял, что за эти 24 часа в мире что-то произошло. Что-то, что он пропустил. Он вскинул руку, подзывая голосистого продавца новостей.

— "Таймс".

Мальчишка швырнул в него пахнущий краской лист, подхватил свой медяк и исчез. В мире творилось такое, что он был нарасхват. Мир трещал, и джентльменам в котелках и цилиндрах хотелось слышать все подробности этого треска. Провожая глазами щуплую фигурку, мистер Уэллс невольно столкнулся взглядом с пожилым джентльменом, стоящим напротив. Тот смотрел поверх листа, качая головой, явно желая с кем-нибудь обсудить прочитанное. Писатель слегка поклонился, и старик посчитал это достаточным поводом для того, чтоб обратиться с вопросом:

— Вы уже читали это, мистер Уэллс?

— Что? — осведомился писатель, еще не развернувший газету и с неудовольствием подумал, что известность все же имеет и свои отрицательные стороны, когда делает тебя мишенью для праздного любопытства.

— Передовицу...

Старик встряхнул свою газету и скрылся из глаз.

— "Общество детей праотца Ноя" снова угрожает цивилизованным странам актами террора!

Уэллс открыл свой лист и прочитал заголовок статьи. Да. Так оно и есть. Организация со странным названием от лица верующих всего мира обещала отомстить за разрушение священной горы Арарат. Он вспомнил, где встречал это название. Гайд-Парк. Небольшая группа священников, призывающих к защите межконфессиональных символов веры и святынь.

"Странный путь для пастырей, — машинально подумал Уэллс. — Заменить молитвенник — бомбой"...

— Кто они?

— Неизвестно.

Его визави пожал плечами.

— Никто о них ничего не знает... Появились совсем недавно. Кто бы мог подумать, что религиозные фанатики возьмут на вооружение методы анархистов? Чудовищно!

Старый джентльмен пожевал губами, словно примеривался сказать нечто неординарное.

— А я думаю, что это большевики! — выпалил он. — Да, сэр... Это все коммунисты. Вы читали, что произошло в колониях?

Писатель покачал головой, чувствуя отчего-то себя школьником, не выучившим урок.

— В Дели и Мадрасе Индийский национальный конгресс проводит демонстрации... Ганди объявил очередную голодовку.

— Но в Лондоне-то, слава Богу тихо?

Старик буквально вытаращился на него.

— Вы что не читали утренних газет?

Писатель еще раз покачал головой, уже понимая, что пропустил слишком много.

— Сегодня ночью четверо сикхов напали на гвардейцев, охраняющих Букингемский дворец. Двое убитых, четверо раненых!

— Но в газете ничего нет, — бегло посмотрев заголовки, сказал писатель.

— Это уже новости вчерашнего дня, — отмахнулся старик. — Попомните мои слова, это большевики! Только большевики!

— Почему? — удивился такому напору писатель.

— Потому что они разрушили Арарат!

— Большевики? Но ведь турки определенно заявили...

— Врут, — важно, словно сообщал известную только ему тайну, сказал собеседник. — Все они заодно и турки и большевики.

— А Индия? А Букингемский дворец?

— Разумеется! Ганди с ними и эти ужасные сикхи.

Глубокомысленный маразм старческих заявлений потихоньку стал раздражать мистера Уэллса.

— А причем тут коммунисты?

— А кто же ещё? — обиженно вопросил старик.— Не ваши же марсиане? Вы читали сообщения корреспондентов из России об их новом оружии, которым они роют противотанковые рвы?

— Рвы?

— Ну не рвы. Пока каналы... А раз они могут прорыть каналы, то что им стоит срыть гору?

СССР. Москва.

Июнь 1930 года.

... "ТАСС уполномочен заявить, что три дня назад, в результате диверсии, осуществленной белогвардейскими бандитами из РОВСа, нашедшими себе пристанище в странах Европы, советскими учеными утрачен контроль над первой в мире инженерно-научной орбитальной станцией "Знамя Революции". Об этой провокации захватчики, именующие себя боевым отрядом "Беломонархического центра", сообщили мировому сообществу, опубликовав в газетах разных стран "Обращение к народам и правительствам".

Эта акция повлекла за собой гибель сорока двух советских граждан— ученых и техников, обслуживающих станцию.

В результате провокационной деятельности белогвардейских эмигрантов, в настоящее время мирная исследовательская станция стала прямой угрозой человечеству и может быть использована диверсантами для достижения своих военных и политических целей.

Советское правительство предупреждает нации всего мира о потенциальной угрозе всему человечеству и выражает надежду, что правительства всех цивилизованных стран примут политически правильные решения в отношении существующих на их территории белоэмигрантских организаций, показавших свою террористическую и античеловеческую сущность..."

Орбита Земли. Станция "Святая Русь".

Июнь 1930 года.

...Связь с Землей "Святой Руси" приходилось поддерживать единственно возможным способом. Господин Кравченко раз в два-три дня спускался вниз и узнавал новости.

Его возвращений ждали с нетерпением, но.... Новостей он не привозил. Мир вроде бы и не заметил свершившегося подвига.

Объявления во всех крупных газетах, обращения к Правительствам ничего не дали. РОВС, с которым они поддерживали отношения, после похищения агентами большевиков генерала Кутепова, погряз во внутренних разборках и дележе денег. К эмиссарам "Беломонархического Центра", желавших встретиться с первыми лицами Франции, Англии, Италии и Испании относились как к умалишенным и не пускали даже на порог.

Никто, там внизу, не хотел понять, что война уже началась и большевики потерпели в ней первое поражение. По всем военным законам следовало собрать все силы в кулак и бросить в прорыв, но....

После первого визита господина Кравченко на Землю отсутствие реакции всего лишь насторожило князя. А после второго визита, когда профессор вернулся с Семеном Николаевичем, и все встало на свои места.

— Нам не поверили?

— Видимо, нам придется заставить их поверить, что мы есть, и мы не шутим.

Никто ему не возразил. Он вздохнул.

— Да. Другого выхода я, к сожалению, не вижу...

Профессор не озадаченно, а даже оторопело как-то спросил:

— Как? Неужели у кого-нибудь из нас на Россию-матушку рука поднимется? На Москву? На Петербург?

Никто слова не сказал. Офицеры молчали.

— Нет. Россию трогать не будем, — подумав, решил Семен Николаевич. — Это не эффективно. Надо выбрать несколько мест в Европе и показать им наши возможности.