6. Вольная Русь (Азовская альтернатива-6)

— Кх-кх! — Уже сознательно прокашлялся казак и осторожненько подвинулся к вроде бы не обращающей на него внимания в приступе страданий-рыданий красавице. Судя по пышным формам, совсем ещё не старой, однако из девчачьего состояния вышедшей не вчера. — Анна, — как можно более проникновенным голосом обратился к супруге Юхим, одновременно придвигаясь к ней вплотную и осторожно обнимая за роскошные плечи и судорожно прикидывая, как бы поделикатнее расспросить о собственной женитьбе.

Вопреки опасениям она этому не воспротивилась, а, немного развернувшись, уткнулась мокрым личиком ему между плечом и шеей. Продолжая обнимать её одной рукой, он другой стал неумело гладить женщину по волосам. Рыдать Анна перестала, однако помочь беспамятному супругу вернуть воспоминания о произошедшем не спешила. Только потеснее прижалась, невольно вынудив напрячь мышцы спины и инстинктивно выпятить грудь.

Соприкосновение с жарким бедром, пышной грудью, соблазнительным плечиком окончательно расстроило способность Юхима думать. На короткое время он забыл обо всём — изменении своего семейного состояния, необходимости продолжить похмелье, переполненных мочевом пузыре и кишечнике, провалах в памяти и неясности своего появления в чужой постели. Ему уже захотелось не только наливки, что должно было броситься в глаза собеседнице. Женщины, они такие вещи сразу замечают, даже если вроде бы смотрят в другую сторону.

Но тут — не иначе, как из-за козней врага рода человеческого, он любит будущих святых изводить* — в брюхе знаменитого шутника что-то забурчало, и он ощутил настоятельную потребность облегчиться. Где угодно, но немедленно. Чувствуя, что ещё немного и это произойдёт прямо здесь, на шёлковых простынях, герой тоскливо замычал. Интерес к более тесному общению с прекрасной незнакомкой, оказавшейся его собственной женой, также временно пропал, не до того стало.

Анна показала себя не только красивой, но и умной. Мгновенно поняла причину неожиданного изменения настроения мужа и, оторвав от его плеча заплаканное личико, показала пальчиком на ширму. — Ось там!

Героически, как лев, нет, как целый львиный прайд сражавшийся с собственным организмом Юхим вскочил и устремился в указанном направлении. Весьма странной походкой — боялся что-то не донести до цели, уронить по пути.

Пообщавшись с ночным горшком, не слишком долго, но громко, казак вернулся из-за ширмы довольный и смущённый, дав себе твёрдое обещание устроить здесь, в этом доме отхожее место на новомодный манер — с унитазом и проточной водой.

Жена заметила смущение и, понимая, что с помощью двух маленьких стопок из такого запоя не выйти, предложила мужу выпить ещё одну.

Отказываться Юхим не стал. Да и какой казак на его месте это сделал бы? Налил точным движением себе тёмно-красной жидкости и, подняв чарку на уровень глаз, провозгласил, громко и внятно: — За несравненную Анну! — после чего лихо осушил сосуд.

Видимо, не привыкшая к подобным знакам внимания женщина совсем раскраснелась и растерялась, в ответ на тост только головой помотала.

Разухарившийся казак, наполнив сосуд ещё, вдруг сообразив, что пьёт один, поинтересовался: — А не выпье ли прекрасна пани зи мною?

Однако тут его ждал облом. Анна энергично замотала головой и очень решительно отказалась:

— Ни! Простить ради бога, но пить наливку или горилку не буду, зарок дала.

В голосе её при этом будто сталь прозвучала, собеседник это уловил, и настаивать не стал. Молча опрокинул в себя, немного погодя возместил потерю жидкости организмом выпив большую кружку рассола.

* — Теолог в такой трактовке усомнился бы, ведь сатана соблазнял будущих святых женскими прелестями, а не отрывал от них в самый интересный момент. Но Срачкороб-то не монах! Исполнение супружеского долга для него — обязанность. В общем, как и всё связанное с таким героем, эпизод был неоднозначным.

* * *

Не сразу, по кусочкам, но вспомнил Юхим обстоятельства своего знакомства с Анной.

Поход на Гданьск откладывался из-за сведений о наличии на Висле льдин. Скорее всего это сообщение уже устарело, но само мероприятие планировалось с расчётом, прежде всего, на внезапность и остановка чаек для выжидания улучшения ледовой обстановки могла всё погубить. Хмель приказал ждать полного освобождения реки ото льда, он много ставил на этот удар и рисковать лишний раз не собирался. Поэтому-то трое друзей и позволили себе расслабиться.

Сели за стол в обед и до полного опустошения среди стоявших на нём кварт с горилкой вставать не собирались. Вопреки обычному распорядку таких посиделок, плотно поели кулеша с мясом, конечно же, обильно запивая еду спиртным. Затем, когда хозяйка дома убрала пустые миски и поставила новые, после чего ушла в пристройку, куда временно переселилась её семья, просто сидели за столом, болтая о том и о сём. И, естественно, регулярно смачивали глотки, занюхивая и загрызая покупную горилку небольшими, остро пахнущими и едкими до слёз луковицами.

Хорошо сиделось. Тепло — печка добротно протоплена, тихо — только потрескивает лучина, торчащая из подставки над миской с водой, да хрустят на крепких казацких зубах луковки. Ну, само собой, ещё булькала наливаемая и опрокидываемая в глотки горилка, стукали по столу стопки, звучали в хате голоса общающихся. А что темновато, так пронести стопку мимо рта никто не боялся. Воистину, что ещё казаку надо на отдыхе?

Разговаривали о разном. Об оружии, например. Как старом, веками проверенном — саблях, что за казак без сабли? Так и о новомодных придумках общего друга, Аркадия. Пулях, летящих чуть ли не на версту, крутяках, из которых можно пальнуть несколько раз подряд, ракетах способных сжечь большой корабль или подпалить целый город. Все присутствующие соглашались, что не к добру такое усовершенствование смертоубийственных устройств, однако раз они достались правильным людям, казакам, так оно и не ко злу. Ясное дело, что в добрых руках и оружье служит доброму делу.

Перемыли немного косточки тому же самому Аркадию — тоже характерник, а дома сидит под каблуком у жены как мышь под веником. По аналогии вспомнили и гетмана — грозный воин, а супротив своей бабы со скалкой ему не выстоять. В этом выпивающие сошлись единодушно и также единогласно выразили удовлетворение своим холостым положением и отсутствием над ними власти баб, от которых, как известно, всё зло в мире. Впрочем, все при этом сошлись во мнении, что если уж привела бы нелёгкая судьба к женитьбе их, то уж они-то жён быстро сумели укротить.

Через некоторое время Юхим вдруг почувствовал, что окружающий мир теряет резкость, голоса друзей как бы отдаляются, а голова начинает идти кругом. Такое быстрое опьянение его встревожило, сидели-то совсем ничего, выпили не так уж много... Он поднапрягся, отгоняя вялость, прислушался к голосам товарищей. Те были, как говориться, ни в одном глазу, если в лицо не дыхнёт, то и не догадаешься, что употребил.

"Щось со мной не то в последнее время. И сил стало меньше, хочь не дидуган ще, он Васюринский, старше, а як був бугаюкой, так и зостаеться. И пьянию намного быстриш, ранише я вид такойи малости горилки и шуму бы у голови не почуяв, а сейчас веде, голову так закружило, що..."

— Наливай! — донёсся до него, будто издалека, голос кошевого, он прервал размышления, наполнил стопку, опрокинул её в рот после команды: "Будьмо!" и срочно стал грызть луковицу боковыми зубами (передние повыбивали после его проделок). Плохо пошла, не соколом, а колом.

"Так про що ж я думав? Про щось важлыве... О! Про опьянение я думав. Мене будто хто зачаровав, выпьешь зовсим чуток, считай ничого и брык пид стол. Но друзяки-колдуны говорят, что не зачарованный. Значить що? Значить... значить... святость клята виновата! От як прызначили мене святым, так и пропало мое вминня питы. И як теперь от цией биды збутыся?"

Друзья, Васюринский и Пересериднипро, не замечая отстранённости Срачкороба, продолжали болтовню, перешедшую почему-то с оружия на баб и их неспособность понять настоящего казака, в чём у них расхождений не проявилось. Зато в отношении "правильной" женской фигуры возник спор.

— Главное у бабы сиськи! — горячился Иван, одновременно отводя от себя полусогнутые руки, будто держал две большие тыквы. Пожалуй, даже очень большие. С вилкой в руке (увлёкшись разговором, куренной забыл положить новомодный столовый прибор на стол, хоть немалый шмат сала уже покоился в его брюхе), он, наверное, такую тяжесть и не удержал бы.

— Ни! Головне — це срака! — твёрдо стоял на своём Фёдор, также сопровождая слова жестом — выводя руками окружность не менее метра в диаметре. Глаза раскрасневшегося уже от выпивки казака при этом масляно блеснули.

Юхима всегда животрепещущая для мужчин тема женских прелестей на данный момент не интересовала. Он прилагал титанические усилия, пытаясь сообразить, как ему избавиться от великой беды — быстрого опьянения.

Однако ничего неистощимые на проказы и шутки мозги ему не подсказали. Вместо прямого ответа на чётко заданный вопрос они ему карусель вздумали казать — завертев всё вокруг. Казак ухватился покрепче за стол, пытаясь остановить это безобразие, но проклятое кружение прекращаться не пожелало. Мужественно переждав головокружение, он, наморщив лоб и таращась в неведомую даль, сосредоточил все усилия на решении жизненно важной задачи, ведь если так и дальше будет продолжаться, то сама жизнь потеряет для него смысл. Что это за жизнь, если не можешь посидеть за чаркой с добрыми друзьями? А какой смысл и садиться-то, если, толком не начав гулянку, сползёшь под стол?

От натуги даже вспотел и чуть воздух не испортил, но ничего придумать не смог. Правда, головокружение прошло и слух, вроде бы, восстановился — голоса друзей, на некоторое время стал слышать куда лучше. Впрочем, вслушиваться в них Юхим не стал, решил посоветоваться. Не успел. Во дворе заливисто зашёлся лаем местный кабысдох, мелкий, тощий и невероятно блохастый. По случаю постоя в хате чужих, он сидел на прочной ременной привязи и на появление новых людей во дворе реагировал особенно зло.

Затем бухнули двери и в хату зашёл гетман. Судя по мрачному выражению лица — в крайне плохом настроении. Разговор мгновенно замолк, даже тени казаков — будто испугавшись, а не от порыва воздуха — замельтешили на стенах. Битые, стреляные, рубленые запорожцы, конечно же, не струсили, но и при виде хмурого Хмельницкого мигом потеряли мажорное настроение. Чего уж там, крутенек был кошевой атаман, даже самые отмороженные сечевики его, как минимум, уважали.

Богдан привычно высмотрел красный угол с иконами и перекрестился. Только после этого обвёл всех присутствующих взглядом из-под насупленных бровей, и нехорошо, криво ухмыльнувшись, спросил: — Гуляемо, значить. Горилку у походе ведрами лакаемо.

Казакам сразу стало зябко. Может от впущенного пришедшим холодного воздуха. А может и от самих слов. Питьё горилки в походе по запорожскому законодательскому кодексу гарантированно не имело похмелья — провинившегося топили или вешали немедленно по обнаружению такого проступка.

— Ты що, Богдане! — взвился с лавки Васюринский. — Якый поход?!! Мы ж у нього ще не выступали! Твоего приказу ждемо!

Собутыльники его энергично закивали, будто их кто невидимый затряс. У Срачкороба при этом весь хмель из головы вылетел, а Пересериднипро от волнения покраснел ещё больше. В общем-то, не было у них особого повода бояться за свою жизнь. Не стал бы приписывать такое преступление Хмель популярному кошевому и знаменитому шутнику, да к тому же и будущему святому, понимали это казаки. Понимать-то понимали, да... мало ли какие глупости обидные в мире не случаются?

Продолжая хмуриться, гетман задумчиво накрутил на палец длинный ус, переводя пронзительный взгляд с одного собутыльника на другого. В хате наступила мёртвая тишина, нарушаемая только потрескиванием лучины. Для сидевших застыв Юхима и Фёдора, стоявшего чуть наклоняясь — между столом и придвинутой к нему лавкой по другому и не станешь — Ивана тишина была ещё тягостной, давящей.

— Да? Глянь, яки послушные, горилку лакать. Ну, да ладно, лакайте, чорты, но щоб завтра ни в одном глазу! Поход на носу.

— Так мы ж готови, як ци... — Васюринский хотел сослаться на часто поминавшихся Аркадием пионеров, однако сообразив, что рядом сидит непосвящённый в тайну попаданца Пересерыднипро, замялся.

А тут и приличное объяснение для заминки появилось: Фёдор, сидевший не дыша, задержав воздух в груди, услыхав, что никаких репрессий точно не будет, шумно выдохнул. Не то что бы громко, но грудь у него была богатырская, с лёгкими очень солидного объёма и резко исторгнутый из неё воздух затушил лучину, погрузив хату во тьму, только несколько быстро блекнувших точек-угольков один за другим гасли на той самой лучине.

Все застыли от неожиданности, а потом... Юхим и Иван, имевшие при себе зажигалки, кинулись обхлопывать многочисленные карманы (влияние друга) в поисках необходимого предмета. Естественно, зажигалки затеяли игру в прятки, и находиться отказывались. Впрочем, тут же появилось предположение, что виноваты не бездушные вещи, а некто тоже бездушный, но деятельный и пакостливый.

— От бисовы козни! — немедленно озвучил эту гипотезу куренной. Увидь кто, как он сам себя тщательно облапывает, кто-то мог бы подумать о характернике нехорошо. Разумеется, только подумать — говорить вслух даже тихо-тихо, такие вещи о знаменитом колдуне... в запорожском войске подобные идиоты вымирали настолько быстро, что их мудрено было заметить. Однако никто в этой темени Васюринского рассмотреть не мог. Но и задевавшуюся куда-то зажигалку ему почему-то найти не удавалось.

— Да де ж вона! Ну, точно, нечистая сила постаралась, не маленька ж, — расстройство в голосе Ивана просто звенело. Действительно, коллективу в Азове удалось уменьшить этот необходимый в быту прибор до величины в хороший (как у самого куренного) мужской кулак и веса меньше пары фунтов. Много меньше, чем первые варианты, но не настолько, чтоб теряться в карманах.

Срачкороб же, наконец, вспомнил, что совсем не чёрт, а он сам положил свою зажигалку на стол и полез её искать. На ощупь. Первым делом он попал рукой в миску с чем-то жирным.

"Кулеш!" — опознал содержимое миски, понюхав и лизнув собственную руку. Энергично, но негромко произнёс что-то неопознаваемое и застыл, держа кисть руки перед лицом (в темноте можно было только с трудом разобрать очертания пальцев) и чувствуя себя полным дураком. Скатерти на столе не было, носовичок, вспомнилось, ещё вчера потерялся, а жир на ладони раздражал неимоверно.

"Вытерты о шаровары чи кунтуш? Все одно йих потим выкыдаты, но де ж мени другие тряпки с пропиткой проты вошей знайти? Якщо завтра скомандують: По чайкам! Выйде, що весь поход у кулеши буду. Засмиють".