— Извини батя, приснилось что-то...
Из-за плеча мужчины выглянула женщина в ночной сорочке.
— И курить сразу...
— Мама...
Парень выкинул сигарету в окно. Женщина недовольно посмотрела на него.
— Ну и чего раскидался? Пепельницы нет?
— Мам... Ну не ругайся, ложусь я уже. Может мне сон присниться?
— Сон... Взрослый же уже, выше отца, а все ему сны. И тебе же завтра вставать рано.
Парень только вздохнул.
— Ага, на практику.
Зевая, мужчина и женщина вышли из комнаты. Если бы они оглянулись, то возможно заметили бы мелькнувшую тень за окном. Пятый этаж, кстати. А потом увидели бы как их сын раскинул бы руки и исчез в ночном небе. Только шелест крыльев да отзвук воя.
— ИДУ!
Только они не оглянулись.
... На острове, на холме, прозванном Чертовым, на который местные боялись заходить даже днем, горел костер. У огня сидели шестеро. Молча смотрели в огонь. Дым стлался, смешиваясь с туманом, потрескивал хворост.
'Вот дети твои, Господи,
Прими же их жертву.
Чистые они и нет на них греха...'
А над ними раскинулась ночь. Странная, колдовская, страшная. Пропитанная древним страхом и наполненная такой же древней неизбывной тоской от которой щемит в груди. И ворочались люди в постелям, слыша вой под окнами, и горел свет в домах и кабинетах. И крестились старики, шепча молитвы, и зажигались лампадки перед иконостасами.
' Может Бог, а может просто эта ночь пахнет ладаном.
А кругом высокий лес, темен и замшел.
То ли это благодать, то ли это засада нам;
Весело на ощупь, да сквозняк на душе.'
...И тихо плакала, привалившись к дверному косяку, молодая женщина которую давно, в прошлой жизни звали Дженис. И стоял на коленях, на мокрых досках лодочной станции мужик, подняв голову в ночное небо, шепча — Прости мне, Боже, за то что не остановил их. Я ЖЕ НЕ ЗНАЛ!
' Вот идут с образами — с образами незнакомыми,
Да светят им лампады из-под темной воды;
Я не помню, как мы встали, как мы вышли из комнаты,
Только помню, что идти нам до теплой звезды...
Вот стоит храм высок, да тьма под куполом.
Проглядели все глаза, да ни хрена не видать.
Я поставил бы свечу, да все свечи куплены.
Зажег бы спирт на руке — да где ж его взять?'
...— Гриша, Гриш... Да не рви ты себя. Ты что? Прекрати.
Участковый, сидевший на крыльце, поднял заплаканное лицо к подошедшей жене.
— Галинка, но ведь дети же наши. Дети...
' А кругом лежат снега на все четыре стороны;
Легко по снегу босиком, если души чисты.
А мы пропали бы совсем, когда б не волки да вороны;
Они спросили: "Вы куда? Небось до теплой звезды?.."'
...— Ванька, ты что тут? Стонешь, случилось чего?
Кудлатый мужик со свежим синяком под глазом и заштопанной майке посмотрел на простоволосую старуху в грубой рубахе и виновато улыбнулся.
— Стара... — он потер грудь. — ноет. Сердце что-ли, али...
Старуха, присев на кровать, прижала голову мужика к себе.
— Ох и непутевый ты мой... Совсем глупый. Ну да что с тобой поделаешь? Таким уродился уж. Слушай. То ведь душа у тебя Ванечка болит. Душа, понимаешь?
— Баб, а что делать?
Старуха погладила мужика по спутанным волосам.
— А ты бы поплакал. Поплачь, Ванечка, оно и легче будет.
Она незаметно смахнула слезу...
' Назолотили крестов, навтыкали, где ни попадя;
Да променяли на вино один, который был дан.
А поутру с похмелья пошли к реке по воду,
А там вместо воды — Монгол Шуудан.
А мы хотели дать веселый знак ангелам,
Да потеряли их из виду, заметая следы;
Вот и вышло бы каждому по делам его,
Если бы не свет этой чистой звезды.'
...Сельский священник открыл глаза и удивленно встряхнул головой. Почему он в церкве, на коленях в рясе перед иконостасом стоит? Или это сон такой? Странно. Вроде из избы не уходил, точно сон. Пахло ладаном, треск горящих свеч. Или не сон. Затмение нашло что-ли ночью в храм прийти? Да и то сказать, вся деревня ведь почитай не спит. Неожиданно он почувствовал, что сзади кто-то есть. Оглянулся. И удивился еще больше. Перед ним была... Девочка. Рыжая, лет двенадцати, в пионерской форме. Откуда она здесь? Из лагеря похоже. Да как она по ночи-то одна пришла? Батюшка, не вставая с колен, осторожно чтобы не напугать ее протянул девочке руку.
— Ты кто? Ты из 'Совенка', не бойся.
Она смущенно улыбнулась.
— Я Уля. Дядь, а это чего?
Она обвела руками вокруг себя. А что хотел? Отвечай теперь раз на то пошло.
— То церковь, Храм Божий. А я батюшка сельский.
Девочка снова улыбнулась и священник почувствовал как от ее улыбки защемило сердце.
— Красиво, а для чего?
— Ну... Тут люди Богу молятся...
Она пожала плечами.
— А зачем? Дяденька, вы же Его все равно не слышите, не понимаете того что Он вам говорит... Зачем тогда?
Ее вид изменился. Белая рубашка до пят, крылья за спиной, венчик на голове. Батюшка даже отпрянул назад. То ж тебе ангел явился, а ты и не понял. Что же теперь... Девочка, подойдя ближе, подергала его за рукав рясы.
— Дядь, а ангелы это кто?
Священник чуть не сел на пол.
— Ты не знаешь? Не знаешь кто ты?
Девочка шмыгнула носом.
— Нет. В школе не рассказывали. Дяденька... Скажи, а когда меня убьют ты помолишься? О нас о всех тех кто...?
Батюшка закрыл лицо руками, чувствуя как текут слезы по бороде. Да за что же такое мне? Не хочу... Она дотронулась до его плеча.
— Не плачь, чего, не надо.
Девочка неожиданно подняла его голову, в руке откуда-то платочек. Она провела им по лицу священника, вытирая ему слезы.
— Вот, возьми сам. — она вздохнула. — А мне пора. До свидания. Я еще приду, можно?
Она отступила в тень.
Батюшка остался стоять на коленях, упираясь одной рукой в пол. Неожиданно он содрогнулся, чувствуя как по спине пробегает холодок. Как он мог забыть? То ж она в небе была на руках у... Он зажмурился...
Снова открыл глаза и сел на кровать. Огляделся. В комнате пахло ладаном и миррой. У иконы Богоматери горела свечка. Кто ее зажег? Он протянул руку. Что? Детский мокрый платочек. Значит не сон. Вздохнув батюшка, отер ладонью лицо и взяв платочек, и как был вышел из избы. На реке был виден отблеск будто от костра...
... Алиса нарушила молчание, застонав как от боли.
— Ты кто видит нас сейчас. Скажи нам только одно. Только одно. Сколько у нас времени? Мы успеем хотя бы крикнуть им? Успеем хоть попыться?
Она подняла голову к сверкающим звездам.
— Молчишь? Ладно, мы попробуем. Ты только уж сильно не сердись, если что... Мы же дети.
' Так что нам делать, как нам петь, как не ради пустой руки?
А если нам не петь, то сгореть в пустоте;
А петь и не допеть — то за мной придут орлики;
С белыми глазами, да по мутной воде.
Только пусть они идут — я и сам птица черная,
Смотри, мне некуда бежать: еще метр — и льды;
Так я прикрою вас, а вы меня, волки да вороны,
Чтобы кто-нибудь дошел до этой чистой звезды...
Так что теперь с того, что тьма под куполом,
Что теперь с того, что ни хрена не видать?
Что теперь с того, что все свечи куплены,
Ведь если нет огня, мы знаем, где его взять;
Может правда, что нет путей, кроме торного,
И нет рук для чудес, кроме тех, что чисты,
А все равно нас грели только волки да вороны,
И благословили нас до чистой звезды.'
Мику негромко рассмеялась.
— Лиска, ну ты... Все тебе расскажи, покажи и дай потрогать. Сами узнаем в свое время.
Она положила голову на плечо черноволосому парню.
— Костя, ты как?
— Вроде нормально. Вы все рядом. — он посмотрел на меня. — Тебя помню. Ты...
Лена неожиданно прервала его.
— Ребята... Вы про ребеночка только никому не говорите. А то сплетни гадкие всякие пойдут.
Она смущенно потупилась.
Алиса погрозила кулаком.
— Улька!
Та пожала плечами.
— А чего я сразу? Никому я не скажу. Честное пионерское!
Мику встала.
— Лена, давай вернемся. И Костя, тебя родители же потерять могут. Не спят наверное. Нехорошо ведь получается.
— Ну да... Это они могут. И вставать завтра рано.
Лена отряхнулась.
— Тогда мы пойдем? В лагере увидимся.
... Я поправил полусгоревшие коряги в костре и неожиданно уловил движение в темноте. Кто-то шел к костру. Девочки возвращаются что-ли, зачем? А кто там тогда? Туман всколыхнулся... К нам вышли двое. Цыганка средних лет и рыжий бородатый мужик. Увидев их, Алиса внезапно побледнела, а потом бросилась к ним, раскинув руки.
— Дае, дадо... Вы, вы...
Цыганка прижала ее к себе.
— Ружичка, чая моя...
Алиса повернулась к нам. По ее лицу текли слезы.
— Вот... Это мои мама и папа. Они нашли меня и пришли.
Мужчина обнял ее, погладил по голове.
— Дочка, мы же... Ты уж нас прости, что...
Алиса всхлипнула и снова прижалась к нему.
— Пап, не надо, я же вас люблю. И всегда любила. Вот.
— Ну подожди обниматься пока, дай хоть поздороваться, а то нехорошо выходит.
Отстранив ее мужик, подошел к нам с Ульянкой и прищурился. Потом, виновато вздохнув, протянул мне руку.
— Дубридин кало баро. Здравствуй черный баро, несущий свет. Прости, что не признал сразу.
Женщина лишь махнула на него рукой.
— Ай, да не сердись ты на него баро. Дырлыно он.
Ульянка тем временем, подойдя, смущенно улыбаясь, взяла его за полу пиджака.
— Деда...
Тот потрепал ее по голове, обернулся.
— Зара, смотри какая внучка у нас гожа растет.
Цыганка только цокнула языком.
— Ну... В нашем роду все такие, Иван. Ты прабабку хоть вспомни...
Мужик почему то смутился.
— Нашла время когда вспоминать... Не за этим пришли ведь. Ружа, дочка подойди.
Лиска, вытерев слезы, подошла, взяла меня за руку, посмотрела на отца. И неожиданно потянула меня вниз. Мы встали на колени.
— Даю я вам свое отцовское благословение. Любите друг друга...
Иван вздохнул.
— Люби ее баро, сколько бы вам отпущено не было. Люби... И помните, что на вашей любви мир держится.
— Ай, Иван, — сказала Зара, подходя к нам. — а про подарки то как? Да вы бы уже встали. А целоваться это потом, без нас уж будете.
— МАМА!
Та усмехнулась.
Лиска даже отодвинулась от меня. Иван лишь покачал головой.
— Будут вам подарки. Тебе дочка я кобылицу приведу, клянусь в том. Черную как ночь и быструю как ветер. Что волков не боится. Как раз для тебя будет.
Зара подошла ближе и завела руки за шею. Щелкнула застежка.
— А это от меня.
Она засмеялась.
— Какая же ты ромна без монисто. Ай, красиво. Как влитое.
— Мам, а ты как же? Ой...
Зара лишь повела плечами. Раздался легкий звон.
— А меня есть.
— А ты баро...
Я приложил ладонь к сердцу.
— Вы мне самое дорогое, что у вас есть отдали. Что я еще вправе просить? Ничего.
Иван одобрительно кивнул мне.
— Хорошо сказал, баро. Все это запомнят.
Он повернулся к Заре.
— Пойдем. В табор пора возвращаться. Теперь мы дочка всегда с тобой будем, раз друг друга нашли. — Иван посмотрел на Ульянку — И с тобой.
Та попыталась обнять их сразу двоих.
— Баба, деда... Я вас люблю.
Они уже уходили когда Зара вдруг, охнув, остановилась.
— Иван, мы же забыли...
Тот, повернувшись, хлопнул себя по лбу.
— И точно.
— Ай, ты глупый. Такое забыть.
— Помолчи, уж.
Подойдя к нам он позвал Лиску.
— Дочка, подойди. Я тебе скажу важное. А он знает.
Наклонившись, Иван что-то зашептал ей. Потом выпрямился.
— Все поняла, запомнила?
Лиска покачала головой. Обернувшись, показала на меня пальцем.
— И он тоже? Дад, он же ушибленный.
— РУЖКА!
Он влепил ей подзатыльник. Лиска лишь почесала голову.
— Дад, ну чего ты сразу? Поняла я. Все поняла.
Иван вернулся к ждущей его Заре. Повернувшись, они помахали нам руками.
— Счастья вам!
И ушли в ночь.
Я подошел к Лиске. Она стояла, хлюпая носом.
— Видишь как. Нашли они меня, а я дура...
Я обнял ее.
— Ну что ты... Все хорошо.
— Ага. Я теперь с ними...— она погладила кольца, висящие на шее.
— И теперь ты Ружа?
— Ну да, выходит. Только можно я еще Алисой побуду. Мне привыкнуть надо.
— Слушай, а чего отец важного на прощание сказал, что я знаю?
— Ну... Где наш табор стоит. И что мы все туда прийти можем.
Она хмыкнула.
— Ну и ты конечно.
— И где это?
Алиса даже отодвинулась от меня.
— Ты что издеваешься? Вот...
— Подожди.
Я зажмурился, сосредоточился и вдруг явственно ощутил речную свежесть, почувствовал дым костров, услышал перезвон гитар, обрывки разговоров и ржание лошадей. Дети бегают, женщины еду готовят...
Я открыл глаз.
— Не сердись. Я знаю где это. Мы туда придем.
Лиска кивнула, потом всплеснула руками.
— Подожди... Это же что получается? Там три свадьбы у нас сразу будет. Прикинь? Ой загуляем...
Тем временем, подойдя к нам, Ульянка покачала задумчиво головой, вздохнула и, ткнув меня кулачком в бок, неожиданно выдала.
— Нанэ цоха, нанэ гад,
Мэ кинэл мангэ ё дад!
Сыр выджява палором,
Мэ кинэл мангэ ё ром!
Это что было сейчас?
Она снова вздохнула. — Дад, я бусики хотю. И туфельки, вот.
И хитро улыбнулась.
Я помотал головой и проморгался.
— Ружка!
Лиска недоуменно посмотрела на меня.
— Чего? Миро дэвэл!
— Ты ее научила?
Она лишь пожала плечами.
— Чему?
— Ты же слышала.
Лиска посмотрела на меня как на... полного идиота.
— И что?
— Ничего просто...
Тяжело вздохнув, она подошла, наклонила мою голову и аккуратно постучала кулаком мне по лбу.
— Специально для контуженных. Я цыганка.
— Ну?
— Гну, блядь... Я ЦЫГАНКА. ПОНЯЛ? ТЕБЯ БАРО НАЗВАЛИ, ЗАБЫЛ? Ты хочешь чтобы наша дочка по цыгански не говорила? Совсем оху...
Она покосилась на Ульянку и замолчала.
Та сердито посмотрела на нас.
— ПАПА! Я туфельки хочу!
Я присел перед ней.
— Уля,и где я тебе здесь туфельки найду?
— Не знаю я, вот.
УФ...
— Хорошо. Давай договоримся. Вернемся в город и я тебе их куплю. И бусы. Самые красивые, чтобы все завидовали...
Подойдя к нам, Алиса обняла Ульянку, прижала к себе.
— Улечка, солнышко...
Ее голос задрожал.
— Ты же знаешь, что не будет этого? Что он... Знаешь ведь.
Ульяна всхлипнула.
— Знаю, все знаю. Но могу я хотя бы хотеть? Можно?
Алиса смахнула слезу, подняла голову.
— Можно! Все можно. Слышите вы все? Не знаем сколько вы нам дали, но все наше до конца будет. А значит жить будем, гулять будем, любить будем. И даже туфельки хотеть будем.
Она отстранила Ульянку и показала на брошенную в траву гитару.
— БАРО... Спой. Спой, чтобы кровь во мне заговорила, позвала. Чтобы стала я такой какой должна быть. Вольной таборной цыганкой, а не уличной...
Я взял гитару. Ульянка устроилась рядом.
— Тебе шувани...
