К вечеру, когда гости уже разошлись — кто отдыхать, а кто — продолжить начатое в более узкой компании, на балконе загородной резиденции в покойных креслах продолжали любопытный разговор губер и бископ.

— Что-то здесь неправильно, — губер немного размяк. Высокомерие родственников жены его всегда немного напрягало, и сегодня он впервые почувствовал в их словах и взглядах оттенок если и не уважения, то зависти. А это всегда приятно. — Где ты здесь видишь Сибирь? Да и до Уральских гор от нас...

— А что делать? — в приватных разговорах бископ предпочитал тон вполне светский, — до сих пор не решаемся произнести слово Россия. Вон как нас стукнуло 100 лет назад. Хотя знаешь, у нас сейчас с вашими такие разговоры пошли, что еще неясно, как повернется.

— Да называйте вы себя там как хотите, — в сердцах и совсем недипломатично брякнул бывший рыбопромышленник. — Волга — она и есть Волга, великая русская река, а мы на ней стоим и стоять будем вместе с вашими волгарями. А лучше бы — уж совсем вместе!

В другой ситуации бископ может быть и молвил бы что-нибудь промыслительное насчет Божьей воли, но уж больно хорошо балычок лег под коньячок. Мысли витали где-то высоко, парили можно сказать, в отрыве от реальности и повседневной действительности.

— И как ты себе это представляешь?

— Сделать все можно, было бы желание, — рыбопромышленник, напротив, мыслил конкретно, — глаза боятся, руки делают. — К тому же он неплохо знал, что его родственник-собеседник в Киеве вхож в самые высокие кабинеты. То, что он говорил сейчас, попахивало государственной изменой, но главным в его натуре все же была хватка делового и расчетливого бизнесмена, а то, что он видел вокруг себя, было уже давно неправильно.

"Это мы, вообще, о чем?" — подумал про себя бископ, но разговор был слишком серьезным, чтобы просто свести его к шутке.

— И ты готов сделать? — вместо этого спросил он, страстно желая и боясь услышать положительный ответ.

— Не был бы готов — не начал бы этого разговора. И не я один так думаю. Только первого слова не хватает, а будет оно — вся губерния встанет, — совершенно трезво глядя в глаза бископу ответил губернатор.

— Спаси нас грешных, Господи, — невольно вырвалось у бископа. Он только сейчас понял, что вновь влетел в историю.

Отгуляв свое в Астрахани, по возвращении в Киев он совсем собрался идти с этим делом к благостному, но не успел. Знакомый генерал из внутренней варты (в отличие от варты внешней она пеклась о спокойствии внутри государства, вылезая при этом иногда за его границы, но так, неподалеку) попросил его о встрече и продемонстрировал прекрасное знание астраханской проблемы. Более того, выяснилось, что изоляционистские настроения в Астрахани не просто давно известны в Киеве, но и слегка подогреваются, так, на всякий случай.

Дело не слишком затратное: бросить журналисту копеечку, пригласить кого из активистов на слет любителей отечественной истории, литературку подбросить или исследование с правильными выводами кому заказать. А в нужный момент и верховному доложить можно: не сидим без дела, отстаиваем свои интересы и в ближнем зарубежье. В дальнее все же не совались — коллеги из внешней варты могли обидеться, подсидеть и подставить.

В отношении Астрахани "внутряки" считали ситуацию вполне созревшей, плод был готов упасть в широкие объятия Киева. Но риск все же оставался, и поэтому было бы предпочтительнее, чтобы инициатором этого доброго начинания выступил кто-то другой, достаточно авторитетный. Ну а внутренняя варта потом героически выполнит волю правителя. Благостный как глава церковь как никто другой подходил на роль такого инициатора.

У бископа от этого разговора создалось впечатление, что его не просто угощают, но сразу же и танцуют, однако выхода не было. Собеседник припомнил ему — конечно без всякого нажима — столько разных шалостей и тщательно спрятанных провалов, что оставалось только согласиться.

Обсуждение астраханской темы с благостным бископ хитро-мудро предварил небольшим "сувениром из поездки". Корзина с черной икрой, рыбкой и балыками была заранее доставлена от его имени в резиденцию благостного, и, как стало известно вскоре бископу, принята вполне благосклонно. Хотя до Рождественского поста было еще далеко, рыбка пришлась к столу.

Выслушав бископа, благостный задумался. С чисто церковной точки зрения вся эта история с астраханским заговором была ему абсолютно безразлична. УралСиб и так считался канонической территорией Киевского патриархата, а Астраханская епархия в религиозном плане мало чем отличалась от соседних на западе. Но в этом и была особая привлекательность идеи. Выступив за расширение державы без всякого личного интереса для себя лично и возглавляемой им церкви, он тем самым демонстрировал чисто государственный подход, заботу об интересах верховной власти. А почему бы и нет? Идею можно вбросить, а уж заниматься ее реализацией, а значит и отвечать за нее, будут совсем другие люди. С них потом и спросят, если что не так выйдет. Игра представлялась беспроигрышной. С другой стороны, этот бископ уже столько раз втравливал его в такое... А сыграем-ка его втемную.

— Сомневаюсь. Уж совсем не наше дело. Больно мирское. — недовольно ответил он бископу после долгого и промыслительного раздумья, решив про себя, что при первом удачном случае преподнесет эту мыслишку Верховному гетману, но так, чтобы об этом никто не узнал.

Случай представился скоро. Благостный был крайне осторожен, ссылался на сведения из местной епархии об умонастроениях верующих, и это сработало. Верховный увидел во всем этом возможность слегка поддавить на восточного соседа, как бы получить дополнительную карту на переговорах об экономическом союзе. "Внутряки" получили свою команду, а с ней и кое-какие дополнительные средства, и дело завертелось.

В результате в канцелярии Верховного как бы параллельно существовали и развивались два проекта: интеграционный, который в основном продвигали промышленники, и экспансионный, рожденный к жизни внутренней вартой. Верховный пока выбирал, а его ближайшие сподвижники — из тех кто поумнее — были просто в ужасе, понимая, что добром это не кончится. Все, однако, пока полагали, что у них есть какое-то время для принятия решения. И ошибались.

Торговое сословие — народ серьезный. Астраханский губернатор не слишком верил, что на посланный с его церковным родственничком сигнал Киеву последует какой-нибудь ответ. Тем серьезнее он отнесся к делу такой ответ получив. Да и люди пришли солидные, не балаболы. Уж в их-то полномочиях сомневаться не приходилось. Договорились о начале практических действий. Время было подходящее. Вторая половина осени, урожай убран, народ посвободнее стал, почему бы не сходить на митинги. Все развлечение в череде серых будней и тяжелого повседневного труда. Тем более, нашлись средства слегка подогреть публику, как материально, так и духовно. Артисты там, политики скоморошистого профиля. Желающих развлекать публику за копеечку немалую нашлось с избытком, даже конкуренция возникла. Парадоксальным образом наибольшей популярностью пользовались два непохожих коллектива: хор бабушек с репертуаром жалостливо-тягучим и молодежный женский ансамбль с упором на быстрые танцы и задорные песни. Народ так и обсуждал: вы куда сегодня, на бабушек или внучек? Предпочтения мужской части населения были очевидны.

Идеологи "астраханской осени" с самого начала решили, что переворот должен быть легким, веселым, без крови и жертв. Исподволь в оборот был вброшен тезис: "Волга — русская река!". Под сомнение это раньше никто и не ставил, поскольку УралСиб от русскости никогда не отрекался, но сейчас как-то так получалось, что русская — значит НКРовская.

Законы жанра внутрякам были хорошо известны. Они прекрасно понимали, что после пары карнавальных недель должны последовать практические действия, иначе все впустую.

К Верховному решили больше не обращаться. Общая команда работать есть, надо обеспечить результат. Останется только наградить тех, кто его достиг. Сказалась и традиционная ревность к внешникам, которые занимались каким-то там торговым союзом.

И понеслось.

Мирные митинги с концертами в Астрахани вдруг превратились в массовую демонстрацию с политическим лозунгом про русскую Волгу и требованием срочно присоединить губернию к НКР. На беду оказавшиеся в городе на отдыхе уральские казаки попробовали высказать свое мнение, слово за слово... ну, и как обычно. Казаков из города, конечно, вынесли на кулаках, они свистнули своих, но на окраинах их ждали уже вооруженные дружины речников. Полиция была насквозь местная и не вмешивалась, а гарнизон — что там было того гарнизона, да и тоже местные.

Омск растерялся, поскольку за почти столетие параллельной мирной жизни УралСиба и НКР ничего подобного не было никогда. В условиях парламентской демократии посылать в мятежный город войска никому и в голову не пришло. Вся надежда там была на здравый смысл Киева и абсолютную случайность наблюдаемых событий.

Губер произнес массу красивых слов про свободу и право на самоопределение и попросился — от имени всех астраханцев — в состав НКР.

Это был, пожалуй, самый трудный день за все годы правления Верховного гетмана. Выслушав радостный доклад вартового генерала, он долго потом сидел с верхушкой правительства и слушал министров, успевших до этого пообщаться с бизнесом. Тем было откровенно трудно. Промышленники в выражениях не стеснялись и слово "идиотизм" было, пожалуй, из самых мягких. Считать эти ребята умели хорошо, и баланс выходил тяжелый: сыпалась идея торгового союза, да и вообще отношения с УралСибом переходили совсем в иную плоскость, а к числу приобретений можно было отнести облегчение транзита через Каспий, но это направление давало лишь 5% НКРовской внешней торговли.

Донести эту правду до Верховного в чистом виде было, однако, сложновато. У него уже давно сложилось свое видение мира и представление о его движущих силах, к числу основных среди которых он относил свою волю.

Торговый союз как дорога к единой России был ему малопонятен и не очень убедителен, что это за Россия получится? Фундаментом прежней России он считал твердую верховную власть, дворянство и штыки армии. Постепенный переход губерний под крыло Киева, своего рода собирание земель, в этом плане был логичен и ясен. Верховный стоял перед сложным выбором. Ему казалось, что любой вариант ведет к успеху, но что предпочтительнее? Что в этой ситуации синица, а что — журавль? Все уверяют, что в случае создания Союза он станет его лидером, сначала неформальным, а потом глядишь и ... В обществе уже давно блуждали суждения о возможности восстановления монархии. Но все это как-то очень зыбко, а Астрахань — она вот, сама в руки идет. Первое серьезное [Author ID1: at Tue Jul 31 14:07:00 2018 ]приращение государства после событий 1917 года! И Верховный попался в ловушку собственных амбиций.

Он уже чувствовал, что от Астрахани отказаться не сможет, и продолжая обсуждение с правительством, фактически думал только о том, как успокоить бизнес.

— А давайте попробуем пойти на некоторые уступки УралСибу на переговорах о торговом союзе, — прервал он доклад торгового гетмана, — сибиряки — народ деловой. Увидят свою выгоду — согласятся.

Остановленный на полуслове доктор экономических наук и реально лучший в стране знаток экономики всего Евроазиатского пространства понял, дальше убеждать в чем-то Верховного бессмысленно, он уперся. Теперь надо думать о том, как свести к минимуму потери заведомо провального решения. Как воспримут такой поворот в Омске он мог рассказать сразу и в деталях, но, похоже, эта реальность уже никого не интересовала.

— "К черту! — решил про себя торговый гетман, — пусть разбираются сами! Подаю в отставку. Поеду в Сорбонну лекции читать, они давно зовут". Так и поступил вскоре. Ну, и что? Кого напугал?

Торжества по случаю присоединения Астрахани к НКР описывать не будем. Поэты и романтики на Руси, к счастью, не перевелись. "Главная бусина на волжском ожерелье — наша! Волга вновь стала великой внутренней русской рекой!" — это было из числа самого примитивного. Но народу нравилось. А тут еще и воблы подвезли... А самым заслуженным — икорки с белорыбицей.

Правда, почему-то оказалось, что в Астрахани надо массу всего ремонтировать и строить, но в этой ситуации жадничать не приходилось. Размахнулись даже на новый мост через Волгу. Народ должен был почувствовать — жить стало лучше!

С лучшей жизнью, правда, получилось не очень.

Надежды на прагматизм сибиряков не оправдались. Все контакты на тему экономического союза Омск прервал сразу. Совместный мозговой штурм капитанов бизнеса на тему "что делать?" свелся к обсуждению вопроса "кто виноват?" и кончился банальной пьянкой. Услышь кто из посторонних, кто и что там говорил, донос в варту о страшном заговоре против лично Верховного был бы обеспечен. К счастью, посторонних там не было и быть не могло. Но в результате сибирские капитаны начали рассматривать альтернативные решения, пожелав своим киевским коллегам "разобраться, кто в доме хозяин, а уже потом беспокоить серьезных людей".

И тут на сцену выступил балтийский Канцлер. Он не стал мелочиться и предложил сибирякам "полный пакет": экономический союз и льготные транзитные тарифы. Фактически сибиряки могли не только сохранить, но и усилить свои позиции на европейских товарных рынках. Причем усилить за счет НКР — киевлянам такие преференции и не снились. Собственно, Канцлер был готов пойти и дальше — на полное государственное объединение. В данном случае Омск, в принципе, ничего против не имел. Оба государства имели схожее политическое устройство, а, главное, — уровень их политического развития был примерно одинаков. Останавливал только фактор отсутствия общей границы. Между их территориями своеобразным языком врезалась Архангельская губерния НКР, но в свете последних событий это обстоятельство непреодолимым препятствием уже не считалось. Тем более, что Архангельский порт был транзитным как раз преимущественно для сибирских товаров... Так что тут еще по разному могло повернуться. Ящик Пандоры был уже открыт.

Для киевской экономики это был первый, но далеко не последний удар. Мелкие европейские войны ХХ века не слишком сильно меняли политическую карту Европы. Но последние лет 20 таких изменений не было вообще. И вот именно на этой основе ряд ведущих европейских стран предложил подвергнуть НКР бойкоту в ряде отраслей за "ненадлежащее поведение в отношении соседа". Штрафные меры были выбраны искусно. Конечно, совсем избежать собственных потерь инициаторам бойкота не удалось, но ущерб для экономики НКР с ними был несопоставим. Отказ от закупок киевских товаров и сворачивание кооперационного сотрудничества, ограничение научно-технических связей и обменов — счет сразу пошел на миллиарды.

Авторы штрафных мер неплохо изучили характер Верховного гетмана. Расчет был не столько даже на немедленные экономические потери НКР, сколько на долгосрочную перспективу. Ответить на такое киевская власть могла только встречными мерами, а они означали вынужденную самоизоляцию с опорой на внутренние ресурсы. Тем самым, страна теряла преимущества от участия в международном разделении труда, которое наиболее серьезные экономисты с мировым именем считали в этот момент главным двигателем экономического прогресса. Промышленное производство НКР в будущем вынуждено будет довольствоваться только внутренним рынком. Прогнозировалось, что в ближайшие 10 лет все показатели экономического роста НКР уйдут в постоянный и устойчивый минус.