1894 часть 4

— И когда ты собирался мне сообщить о Тривандраме. Ты разрушил город! Там сплошные руины! Когда я смотрел на фотографии в газетах, у меня волосы вставали дыбом.

— Это неудачное стечение обстоятельств.

— Что ты говоришь?

— Я захватил город практически без потерь. Разведка, планирование, подготовка. Магараджа молодец. Вышел к народу, попросил не бунтовать. Я успокоился, и поплыл на Цейлон.

— Дерьмо!

— Знаю. «Уплыл» всего-то на пять дней. Тут приперлись британцы из Бомбея, потопили мои суда, и обстреляли город. Варвары! Цивилизованные варвары!

— В газетах так и написано. Но я видел твою добычу и понимаю, что искать бомбейского адмирала бесполезно.

— Коля! Он ополовинил мою ЧВК. Не успел снести дворец, или не захотел рыться в развалинах в поисках сокровищ.

— Вова! Дворец — фигня, храм — жалко.

— Коля. Дворец, храм. Простых жителей жалко. Мои солдаты рискуют жизнью за деньги. За что адмирал убил сотни тысяч женщин, детей и стариков?

— Но дворец — это ты разрушил?

— Пара-тройка попаданий, чисто для вида. Восстановить дворец нетрудно. У меня к тебе будет маленькая просьба.

— Денег нет.

— Сколько гавайских долларов изготовил монетный двор?

— Зачем тебе гавайские доллары?

— Мои казаки привыкли к серебру и золоту. На Гавайях бумажек не было, а в США мне выдали много зелени. Я не попрошайка, меняю один в один.

— Сколько хочешь обменять?

— Миллион зеленых.

— Согласен.

Сабина пришла в тот момент, когда прозвучала цифра миллион.

— А позвольте мне поинтересоваться, благородные господа, за что Гусев получит миллион?

— Он привез мне из США запчасти и инструмент.

— Удивительно круглая сумма!

— Нет. Я остался Гусеву должен. Напомни мне, Володя.

— Триста двадцать шесть тысяч, Коля. Сделаем взаимозачет.

— Король и главнокомандующий!!! Когда же вы научитесь врать?

— Никогда, моя любимая. Зачем? Правда — лучшая политика! Кстати, я выяснил всё про геноцид в Тривандраме. Это британцы виноваты. А ты доказывала мне, что твои соотечественники гуманисты.

— И это мне говорит человек, выселивший канаков в пустыню, и спаивающий их бражкой!!!

— Они поехали туда добровольно!

— Три литра бражки и буханка хлеба в день? Кто из них был в силах отказаться?

— Многие женщины с детьми попрятались у крестьян, и не давали мужчинам себя вывозить.

— Коля! А зачем алкашам женщины и дети?

— Вова! Бражка и хлеб положены каждому человеку. Мужчины хотели отнимать еду и выпивку у женщин и детей.

— Коля, ты хотел устроить поголовный геноцид, но фокус не удался? — засмеялся в голос Гусев.

— Это был совет госсекретаря.

— Коля, до чего мерзкие твои соотечественники! Народная мудрость гласит: послушай янки, и сделай наоборот.

Глава 9

Смерть императора

Прошло три недели, прежде чем врачи разрешили Николаю II заняться государственными делами. В накопившихся за время болезни важных делах, царь не сразу вспомнил о Гусеве. Почему то чиновники также упустили этот вопрос. Оказалось, за два прошедших месяца казаки смогли переправить свои семьи на Занзибар, а Гусев смог переоформить свои предприятия на гавайского короля.

— Ваше величество! Изменение «Устава о воинской повинности» для уехавших казаков ничем не грозит, но озлобит четыре с половиной миллиона, живущих в империи. Конфискация предприятий, принадлежащих королю Гавайев и сыновьям барона Бузова, вызовет скандал, — склонился в поклоне чиновник.

— На одной стороне весов — скандал, на другой стороне весов — десять миллионов рублей, — задумчиво сказал император.

— Ваше величество. Гавайский посланник две недели назад случайно встретил меня в театре. Наши места оказались рядом. Если конфискация состоится, то республика ответит нам «адекватно».

— Этот опереточный король? Он объявит мне войну? — рассмеялся монарх

— Ваше величество! Позвольте мне высказать свое мнение. Ершов крайне опасный и жестокий человек. Он не только беспринципен, но и крайне расчетлив. Гавайская республика может нанять Гусева, и Россия потеряет весь военный и гражданский флот на Дальнем востоке.

— Готовьте бумаги о конфискации. Срок десять дней.

* * *

На следующий день агент Клячкина встретился в ресторане с невзрачным чиновником из разночинцев. Они на секунду столкнулись в дверях.

— Решение о конфискации принято. Срок девять дней, — прошептал чиновник, и зажал в кулаке пару банкнот по сто рублей.

* * *

Коскинен коротко доложил Клячкину о принятом царем решении.

— Что у нас готово? — спросил Клячкин.

— Три варианта готовы. Исполнители ждут приказ.

— Какой вариант даст гарантию результата?

— Увы. Ни один не даст. Обстрел дворца из минометов в расчете на попадание через стеклянную крышу, на мой взгляд, — глупость. Взрыв баржи с двумя тысячью пудов взрывчатки может не обрушить дворец. Наш архитектор не дает гарантии. Единственный, практически гарантированный, это вариант с тракторами. Я увеличил число тракторов с динамитом до шести. Седьмой трактор с пулеметом для бегства взрывников. Шестьдесят пудов динамита для каждой колонны, царский ризалит рухнет до самого фундамента.

— В чем сомнения? Третий вариант дорогой, но реальный.

— Мы до сих пор не знаем новую схему охраны дворца. Может у дворца дежурит конный эскадрон? Или на чердаке установили пулеметы? Если бы охрану дворца доверили мне, то ни один трактор не смог даже выехать на площадь.

— Разумно. Считать противника глупее себя нельзя.

— Товарищ «Сталин». Вы мельком упоминали про У-2?

Клячкин не хотел сбрасывать бомбу с хлором на Зимний дворец. Не потому, что хлора осталось крайне мало, следы применения отравляющих веществ стали бы очевидны, и многие могли догадаться о причинах исчезновения британских кораблей.

— Товарищ Коскинен, миномет сможет стрелять зажигательными снарядами?

— В наличии шесть дюжин зажигательных мин, так называемые, термитные, — доложил финн.

— При отходе вы сможете уничтожить миномет?

— Безусловно.

— Сколько времени потребуется для доставки миномета на место?

— Позиция подготовлена. Миномет и мины упакованы. Должны успеть до завтрашних вечерних сумерек. Нам нужно полдюжины мин на пристрелку.

— Какая пристрелка? Расстояние известно до метра.

— Пузырек поперечного уровня прицела не дает идеального выравнивания. Мы это проверили в реальных условиях. Деления угломерной шкалы грубые…

— Хватит! У меня два курса военного училища! Начало стрельбы: четыре часа тридцать минут пополудни. Завтра.

— Товарищ «Сталин»! Можно вопрос? Ваша партийная кличка, откуда она?

— Был такой армянин или мегрел. Песни писал хорошие. «Ваше благородие, госпожа удача!», — пропел Сергей с ностальгией, — имя у него было Булат, по-русски Сталь.

* * *

Бричка выкатилась на громадную поляну, огороженную колючей проволокой. Клячкин довольно осмотрел идеально ровный газон, слегка припорошенный снегом. Месяц назад он лично привез сюда четверых механиков и пилота, а главное мотор для У-2. Огромный амбар охраняли трое боевиков, они жили здесь уже год. Теплая сторожка была маловата для восьми человек, но месяц можно было потерпеть. Сергей установил для механиков срок монтажа мотора и уехал. Через две недели, когда он привез на аэродром два баллона с хлором, самолет уже делал первый пробный полет.

— Мотор в идеальном состоянии, — доложил старший механик.

— Я привез две бомбы по десять пудов каждая. Самолет сможет их поднять? — задал главный вопрос Клячкин.

— Это легко проверить. Подвесим груз, сделаем пробный взлет и сразу узнаем. Запас бензина брать большой?

— Тридцать верст туда, круг над целью, и тридцать верст обратно.

— Шесть пудов экономии на бензине. Второго пилота можно не брать, еще четыре пуда экономии, — прикинул старший механик.

— Обращаться с баллонами нужно крайне осторожно. Подходить к ним в повязках, смоченных раствором соды, — запугивал Клячкин механиков и охрану.

* * *

Сергей обождал два часа, пока подвесят груз на самолет. Охрана и механики выкатили У-2 руками на поле, и летчик запустил двигатель сжатым воздухом. Самолет пробежал по полю метров сто пятьдесят и взлетел.

— Тяжело пошел, — недовольно пробурчал Клячкин.

— Пилот не форсировал обороты, бережет движок. И высоту легко набрал, — возразил старший механик.

Самолет вошел в пике, и сбросил «бомбы» на самом конце взлетного поля, там был выложен крест из еловых веток.

— Хорошо. Отдыхайте, ждите команды, я поехал, — довольно заулыбался Клячкин.

* * *

После разговора с Коскинен Сергей сразу отправился на аэродром. Приехал поздно вечером, в сумерках. Клячкин собрал механиков.

— Самолет с бомбами должен быть готов к вылету завтра не позднее полудня. Успеете?

— Да. У нас все готово. Бомбы закрепить не больше часа, — ответил старший механик.

— Отдыхайте. Позовите ко мне пилота.

Механики заметно напряглись, и тут Сергей уловил запах алкоголя, хотя внешне заметно не было. Когда пришел летчик, то Клячкин сразу заметил, что он был слегка пьян. Худой и жилистый, небольшой вес, поэтому его развозило от стакана вина.

— Завтра в шестнадцать часов нужно быть над целью, — Сергей разложил карту Петербурга на столе, и пометил красным карандашом цель.

— Не промахнусь! — четко ответил пилот.

— Сегодня над городом слоистые облака. Нужно пройти до цели над ними, выйти только над дворцом. Сможешь?

— Второй день нет ветра. Если завтра ничего не изменится, то задача несложная.

— Выпивали давно?

— Час назад. Стакан сухого красного вина. Утром не останется никакого следа. Виноват. Тут от безделья с ума сойдешь.

* * *

До цели было всего тридцать километров, лететь меньше двадцати минут. Самолет вышел из облаков, солнце осталось сзади. Высота была небольшая, но в отсутствии кабины мороз пробирал по спине, несмотря на теплую меховую куртку. Или это был озноб от волнения. Как-никак пилот летел бомбить Зимний дворец. Летчик посмотрел на часы — осталось пять минут. Слегка опустив нос, пилот начал снижение, чтобы выйти из облаков перед целью. Внезапно облачность кончилась, и внизу показалась Петропавловская крепость.

«Немного промахнулся. Вполне допустимо!» — успокоил сам себя летчик, закладывая вираж. Со сбросом газовых баллонов пилот выжидал до последней секунды, они попали на крышу ризалита, вполне удачно, почти в самый центр.

* * *

Первыми почувствовали действия хлора два прапорщика, которых послали узнать причину грохота на крыше дворца. Сначала их ошеломил резкий запах, от которого защипало в носу, глаза резало. Хлор душил, жег грудь огнем, выворачивал наизнанку. Не помня себя от ужаса и боли, прапорщики пытались кричать, но лишь хрипели и падали, корчась в предсмертных судорогах. Хлор проникал всё ниже, убивая всех на своем пути: офицеров, слуг, членов императорской семьи. Когда все люди в ризалите стали мертвы, на дворец обрушился минометный огонь. Термитные снаряды падали на крышу ризалита и прожигали её. Пожар заполыхал с чудовищной силой. Никто не мог войти во дворец, чтобы спасти императора. Странно, но никто не выходил из ризалита, хотя пожар начался с крыши, времени спастись было достаточно.

* * *

Клячкина всю ночь мучили кошмары. Две крошечные девочки, Оля и Таня, мучительно умирали, и тянули к нему свои маленькие руки. Днем Сергей видел малюток, как только закрывал глаза, хотя бы на секунду. Клячкин не выдержал и поехал на аэродром, чтобы отменить налет, но опоздал, буквально на несколько минут. Сергей приказал развернуться и поехал на базу.

* * *

Шурочка Домонтович не уехала в Швейцарию, как объявила всем. Она решила изучать науку революции в постели с Клячкиным. Шурочка недавно разменяла четвертной, но на вкус Сергея оставалась еще вполне в форме. Все домашние дела вызывали у женщины психологическое отторжение, но Клячкин никогда не был приучен к комфорту. Хотя скромность Шурочки в постели Сергея искренне удивляла. Еврейки, англичанки, ирландки и француженки, будучи на десяток лет моложе, знали секс, и любили на порядок искуснее. А что они вытворяли в возрасте Шурочки не описать словами, бесстыдницы двадцать первого века казались на их фоне бездушными роботами.

— Я ухожу в тину, — заявил Клячкин своей подруге после изнурительного секса.

— В тину?

— Мое здоровье пошатнулось. Еду умирать на курорт. Поедешь со мной? Скрасишь мне парочку последних лет?

— Нет, — не секунды не думая, отрезала революционерка, — мне нужно быть в центре борьбы рабочего класса за власть.

— Ты права! Товарищи могли бы расценить твой отъезд со мной, как предательство интересов трудящихся.

* * *

— Товарищ Коскинен, найди мне товарища Кобу. Срочно. Он должен быть в Питере, — попросил Клячкин.

Коба приехал наутро.

— Полиция свирепствует. Ужасный пожар в Зимнем дворце. Император и вся его семья погибли, — сообщил молодой грузин.

— Я вызвал тебя вот почему… — Клячкин передвинул к Кобе громадную стопку канцелярских папок, — С сегодняшнего дня твоя партийная кличка Сталин. Я тяжело болен и больше не могу руководить партией. Здесь списки всех значимых фигур нашего движения, их достоинства, недостатки, компромат, связи, источники их финансирования. Кто и когда завербован охранкой, зарубежными разведками и капиталистами. Отдельно, счета в банках и пароли для доступа. Бронштейна, Свердлова, Урицкого, Дзержинского, Ульянова и других ликвидировали по моему приказу. Вот здесь список твоих конкурентов. Решать тебе. Отдашь приказ товарищу Коскинен, он его выполнит.

— Я не справлюсь, — после долгого раздумья ответил грузин, — У меня нет должного опыта.

— До революции двадцать лет. Ты наберешься опыта, знаний. Я в тебе уверен. Все финансовые потоки я замыкаю на тебя. Кто платит, тот и заказывает музыку. Оружие, конспиративные квартиры, газеты — всё это требует денег.

— Работу выполняет всегда команда единомышленников. У меня её пока нет. У меня нет авторитета.

— У тебя есть время. Формируй команду. Набирай авторитет. Два ближайших года, пока я буду жив, я помогу тебе. Советом. Деньгами.

— А если я не справлюсь? — после долгих раздумий спросил грузин, — Меня спишешь, как списал Урицкого и Бронштейна?

— Товарищ Сталин! Об этом даже не думай! Ты лучший! Ты справишься! — решительно отрубил Клячкин.

— Позвольте один деликатный вопрос?

— Да. Безусловно.

— В прихожей я видел Домонтович с вещами. Она собралась уезжать? В нашей организации она недавно, но в силу обстоятельств знает слишком много, — решил проверить Сергея «на вшивость» новоявленный шеф.

— Товарищ Сталин! Всё на твоё усмотрение. Партийный долг для меня превыше всего. Сейчас — ты главный. Решай сам, — решительно отдал судьбу Шурочки в руки грузина Клячкин.

Сталин выглянул в коридор.

— Товарищ Коскинен, товарищ Домонтович еще не уехала?