— А чего тебя было напрасно тревожить? — Векша замолчал, уставившись в никуда и продолжая пальцами рвать сушеную рыбу. Вспомнив о своей чаше, отхлебнул из нее.

— Когда ты снова стал воеводой, Авдюха к Жирославу сразу охладел. А я о нём и думать забыл. Другие дела были. — Он глянул на Путислава и усмехнулся. — Кто же знал, что Авдюхе выпадет случай услужить княжичу? Видали, как он за него ухватился? Как был, без брони пустился в дорогу! И сегодня хотел пособить Жирославу.

— На кой это ему? — Не удержав языка, вмешался Жилята. — Ты же сам говорил — он княжичу служит. На что ему теперь боярин?

— Ну, с княжичем оно бог весть еще как сложится. И с Жирославом тоже не ясно. Вот Авдюха и старается угодить сразу обоим. Так-то он точно не прогадает.

Путислав соглашаясь с Векшей, кивнул и усмехнулся.

— И как ты только всё это проведал?

— Да пока никак. Всё это мои домыслы. А как оно на деле...

— А вот сам всё и узнаешь! — Неожиданно для всех решил боярин. — Завтра поедешь с нашим полком.

— Это как? — Векша от удивления чуть не уронил кусок рыбы. — Там же Авдюха сейчас верховодит! Так что, мне под ним, что ли ходить?

— Ничего. — Успокаивающе кивнул Путислав. — Зато сам все свои догадки проверишь. Посмотришь, как Авдюха прислуживает Всеволоду. А заодно послушаешь, что обо всем этом скажут наши воины. Сам-то я, как видишь, ехать не могу, вот ты и будешь моими глазами. — Взгляд воеводы опять потеплел.

— Кому как не тебе мне это доверить?

Векша нехотя согласился и недоев разорванного на мелкие куски судака, стал укладываться спать.

Уже, наверное, за полночь, Жиляте захотелось последовать его примеру. Сказывались слабость от раны и хмельное, хотя он его почти не касался. Путислав же, видимо насытившись, перебрался из-за "стола", на ложе Авдея. Усевшись там, он не торопясь прихлебывал из чаши и расспрашивал собеседника о походе к тверди Овтая. Жилята рассказывал, стараясь не упускать подробности. Путислав иногда перебивал, задавая уточняющие вопросы. По большей части он интересовался, действиями своего брата. Выслушивая ответы, по своему обыкновению, мрачно кивал, а дослушав до окончания боя, поднялся с места. В молчании пройдясь по шатру, вернулся за "стол". Наполнив брагой свою чашу и чашу Жиляты, он сказал, что одобряет все решения Мечеслава.

— Я бы и сам иначе не сделал. Его обложили, он пробивался, да вот не смог. — Сделал большой глоток и продолжил.

— Ну что же — воинам павшим вечная память! Но я узнал, что погибли не все. Некоторых наших, эрзяне полонили. Этих мы выкупим, или обменяем, как только Пургас мира запросит. Всё меньше горя принесём в Суздаль. — Он замолчал, глядя в опустевшую чашу и раздумывая о чем-то. Потом поставил ее на колоду и неожиданно поблагодарил Жиляту.

— Спасибо тебе за Изяслава! Век буду помнить то, что ты сделал. В город вернемся, отблагодарю. Деревня, что я дал тебе на кормление, будет теперь твоею навек. И еще кое-что, но то уже после! — Боярин налил себе еще браги. Жилята смотрел и не мог вспомнить, когда в последний раз видел его таким растроганным. Затем до него вдруг дошел смысл сказанного. Потрясённый, он даже закрыл глаза боясь поверить в то, что услышал. Жилята давно мечтал обзавестись собственной землёй и своими холопами. С взятой добычи, кое-что накопил, но этого было совсем недостаточно. И тут у него такая удача. Богатая деревня, вдруг в одночасье стала его, и он её передаст по наследству. Размышляя над этим, он вспомнил, благодаря чему это стало возможным. События последних дней, предстали перед ним в несколько ином свете и уже не казались такими печальными. Поймав себя на этой мысли, Жилята устыдился и только теперь, окончательно поверив, стал благодарить боярина за оказанную милость. Тот, приняв благодарность, опять наполнил чаши, а потом еще раз. Доев хлеб и мясо, они взялись за Векшеного судака и с ним непременно допили бы брагу. Но тут снаружи послышался шум. Даже изрядно хмельные, они насторожились. На въезде с кем-то ругались дозорные, не желая пускать кого-то в стан суздальцев. Потом их голоса умолкли, и раздался топот копыт, затихший у самого входа в шатер. Жилята безотчетно взялся за нож, краем глаза отметив, как то же самое сделал боярин. Встав из-за стола, Путислав направился к выходу, но дойти до него не успел. Полог распахнулся и Жилята почувствовал, как начал трезветь. На пороге стояли Мезеня и Кочень.

Глава двенадцатая.

— Здрав будь Путислав Всеславич! — Кочень отвесил поклон воеводе. После этого посмотрел на Жиляту. — И тебе доброго здравия!

— Хлеб да соль! — Прогудел державшийся за спиной друга Мезеня и добавил, расплывшись в счастливой улыбке. — А мы вот пришли. Сподобил Господь!

Жилята лишь после этого поверил своим глазам.

— Слава тебе Господи! — Перекрестившись, воскликнул он, и далее не сдерживая чувств, заорал:

— Где это вас носит?! Куда запропали? Мезеня ослопина! Дядька твой Лавр уже и очи выплакал, тебе дожидаючись! Я думал пора панихиду заказывать! Вы что, с пути сбились?

— Да нечто же мы неуки? — Оскорбился Мезеня. — Мы давно бы уж здесь были кабы не эти... — он замялся и вперед вышел Кочень.

-Ты Жилята нас не спеши укорять. Сперва так выслушай. Мы с Мезеней вроде как даже в плену побывали. — Серьёзно и добавив строгости в голос, заявил он. — Но вот у кого, и сами не ведаем.

— Это как? — После короткого молчания удивился Жилята.

— А ну погоди ты! — Вмешался Путислав. Наконец-то сообразив, кто перед ним, он стал по-хозяйски оказывать радушие. Пригласив парней располагаться, приказал дозорному позвать кого-либо из челяди. Тот конечно уже слышал княжескую волю на счёт Путислава, но распоряжение выполнил незамедлительно. Жилята с удовлетворением отметил это, глядя на холопа, уставлявшего колоду разнообразной снедью. Боярин оказывая молодым воинам великую честь, предложил разделить трапезу с ним.

Мест за "столом" было только два. Одно из них занял сам Путислав, другое усевшийся рядом Мезеня. Коченю указали на пустовавшее ложе Авдея. Он, скинув сапоги и размотав портянки, покрякивая от удовольствия, влез на постель с ногами, не забыв прихватить закуску и выпивку. Видя падающие на подушку хлебные крошки, Жилята ухмыльнулся, вспомнив, как бережно Авдей относится к своим вещам.

Именно Коченю, заметив, что тот насытился раньше своего товарища, воевода, ласково улыбнувшись, сказал:

— Ну, а теперь поведай-ка мне о ваших приключениях. Что было да как, да с самого начала. — После чего слушал очень внимательно, не пропустив ни единого слова.

Оставшись одни, парни продолжили свой путь к княжескому стану. Шли они всё медленней. Сорока еле-еле переставляла копытами, хотя Мезеня и облегчил её ношу как мог. Сначала перевесил за спину щит, потом навьючил на себя взятую в походе добычу. В конце концов, он снял с лошади седло и всю сбрую, оставив только уздечку. В этом месте рассказа, Кочень позволил себе шутку, сказав, что он будто бы ждал, когда же Мезеня взвалит на себя и саму Сороку. Жилята посмотрев на мерно жующее, простодушное лицо молодого воина, без труда представил на его плечах лошадь и рассмеялся, вместе с одобрительно хохотнувшим боярином. Лицо Мезени, вслед за остальными, расплылось в улыбке. И тут подал голос Векша, сказавший, что всё лишнее следовало бросить, и уходить как можно скорее, а раненую кобылу прирезать, чтобы не оставлять волкам на потеху. После его слов в шатре установилась тишина. Осоловевший от сытного и хмельного Мезеня, с некоторой задержкой понял услышанное. После этого он так неодобрительно посмотрел на Векшу, что тот даже крякнул от удивления. Не ожидавший такого от парня Жилята, даже растерялся, пытаясь угадать, что последует дальше. Но воевода вовремя вмешался. Махнув рукой на ближника, "спи мол", он ПОПРОСИЛ Коченя продолжать. Тот, довольный вниманием и всеобщим одобрением, пустился рассказывать.

— Так и идем. А день уже к вечеру, стало темнеть. А тут еще снег опять сыпать начал! Скоро и реку будет не разглядеть. Думаю — как мы тогда доберёмся? — Кочень шумно отхлебнул из своей чаши и продолжил. — И тут глядь! Пятеро конных у нас на пути. И близко уже, саженях в двадцати. Стоят прямо на льду и ждут. Я то сначала насторожился, а потом присмотрелся — вроде как наши. Щиты, копья, шеломы, кольчуги. Ну и подумал, что это Жилята, как и сулил, прислал нам подмогу. — Рассказчик опять прервался, на этот раз для того, что бы, сходить к столу и отрезать пласт сала от облюбованного Мезеней куска. Не забыв плеснуть себе браги, вернулся на место. Путислав, удивляя ближников, несвойственным для себя терпением, всё это время ждал, пока Кочень продолжит.

— Я только потом понял, что это чужаки.

— Это когда? — С ехидцей в голосе уточнил Векша. — Утром, поди?

— Почему утром? — Голос рассказчика утратил беззаботность. — Сразу же, как только они заговорили. Старший над ними мне так и сказал: куда, мол, путь держите витязи русские? В Ростов, во Владимир, или в Переславль-Залесский? Вот тут я и смекнул — свои бы точно знали и кто мы и откуда и что переяславских, среди нас вовсе не было... Но они нас к тому уже так обступили! Да и куда нам бежать, Мезеня то пеший!

Видя, что путь к бегству закрыт, парни смекнули, что находятся во власти незнакомцев. Биться с ними? Тех больше, и по ним видно, что воины крепкие. К тому же злого умысла пока не выказывают. Вожак поинтересовался кто они такие, да куда путь держат. Кочень было задумался, как лучше ответить но, не выдержав его пронзительного взгляда, решил, что говорить надо всё как есть. Так и сделал. Вожак же выслушав ответ, провёл рукой вдоль чернеющего окоёма:

— Ночь уже скоро, да и снег разошёлся. Об эту-то пору и сгинуть не долго. — И предложил своё гостеприимство. — Тут недалече стол и постель.

Суздальцы, не смея отказаться и уповая на милосердие господа, приняли предложение. Когда совсем стемнело, добрались до какой-то веси на левом берегу Кудьмы. Здесь их пленителей ждали двое воинов, еще один русский, и самый что ни на есть настоящий эрзянин. Первый взялся отвести в стойло и обиходить коней. Мезеня сунулся было помочь, но ему дали понять, что это излишне. Пришлось вместе с остальными следовать за эрзянином. Тот привел к просторной и жарко протопленной избе. Хозяев видно не было. Так же как и части домашнего скарба, не обходимого в быту, но совсем не нужного, ни одному грабителю. Вспомнив о том, что по пути никто из местных не попался, парни сообразили, что здешние жители собрались и ушли. Судя по слою пыли внутри жилища, не менее чем две седмицы назад.

— Я тогда еще подумал, а не в твердь ли Овтая подались хозяева. — Высказал свою догадку Кочень. Жилята и Путислав немедленно переглянулись. Боярин нахмурившись, опустил взгляд, и какое-то время молчал, пока не вспомнил про рассказчика.

— Ну, ты продолжай!

— А потом нам указали место для ночлега. Нарочито в дальнем от двери углу. А после позвали со всеми отужинать.

За широченным, занявшим едва ли не треть горницы столом, рассаживались, на скамьях и лавках. Эрзянин притащил котел полный густой и горячей ухи. Воины принялись наполнять свои миски и чашки, явно заимствованные у хозяев. Скоро горница наполнилась звуками обильного и жадного насыщения. Все были заняты делом. Только Кочень сидел на самом краешке скамьи, бросая по сторонам голодные взгляды. Вожак это заметил.

— А ты чего не ешь? — Поинтересовался, скривив в улыбке тонкие губы. — Не голоден, али пост у вас нынче какой-то?

Почти все его люди на эти слова отозвались смехом, а Кочень вдруг сообразил, что за этим столом, никто кроме него и Мезени, приступая к трапезе, не произнес молитву и не осенил себя крестным знамением.

— Так они что, поганые?! — Догадался Жилята.

— Вот же свезло вам! — Векша, сна ни в одном глазу, уселся на своём ложе. — А вот скажи мне паря, — обратился он к Коченю, — имя вожака ты часом не запомнил?

— Что же я без памяти!? Конечно бы, запомнил, кабы он назвался...

— А может его люди? — Продолжал пытать Векша. — Они в разговорах его как поминали? Не слышал ли ты? — Ничего не добившись, он снова улегся.

Остальные ждали, пока Кочень продолжит рассказ, но тот медлил, о чём-то размышляя, как будто сбитый с толку. Наконец Путислав, теряя терпение, ему подсказал.

— Ну и что же ты ответил этому поганому? Почему отказался от его пищи?

— Так у меня и ложки то не было... — с лёгкой досадой, словно нехотя отвлекаясь от некой важной мысли, ответил воин.

— И всего то?! — Разочарованно протянул боярин. — А я-то уж подумал! — Он хмыкнул, а его ближники рассмеялись, примерно, так же как и те язычники, за столом с которыми несколько дней назад ужинали парни. Их вожак улыбаясь, добродушно подшучивал:

— Как же ты в походе? Негоже эдак воину! — Он подмигнул и, постучав ложкой по краю глиняной миски, через весь стол, протянул её суздальцу. — На вот, похлебай моей! — И став совершенно серьёзным добавил. — Коли не побрезгуешь.

Взгляды всех сидевших за столом тот час оказались устремлены на Коченя. А тот впал в замешательство, не зная как ответить, и вдруг сообразил, что отказываться от предложения ему ни как нельзя. Глядя в глаза вожака, он зачерпнул его ложкой из своей миски, потом ещё раз и голод с усталостью сделали своё дело. Горячая, густая и жирная уха, показалась лучшей едой в его жизни. Похвалив варево, он с жадностью поглощал его, пока вожак, вдруг не сказал, опять улыбаясь одними губами.

— Что же, хороша уха, хороша и ложка. А только поведай-ка кмет, где же это ты свою потерял?

Кочень, снова встретившись с его прожигающим взглядом, сразу перестал чувствовать вкус еды и принялся рассказывать. Про поход, про бой, про бегство. Про всё что случилось и с ним и с другими...

— И что же ты ему вот так всё рассказал? — Жилята от удивления даже попытался приподняться на ложе.

— Да. — Просто ответил Кочень. — А взялся бы врать — смерть нам с Мезеней. Потому как ложь, даже самую малую, ихний вожак враз бы узрел.

— Ну, так и не врал бы!

— А проку с того? — Мезеня неожиданно не только вмешался в разговор, но и осмелился возразить старшему. — Поганый наши тайны всё одно прозрел бы...

— Это тебе кто сказал? — В голосе Путислава послышалось раздражение. Он безостановочно крутил в руках опустевшую чашку, затем вдруг грохнул её об колоду. — Да о чём говорить? Ты на них посмотри! Они же там до слабости в кишках перепугались, и выложили, всё как было, без утайки.

— Ну, Аника — воины! — Жилята горько усмехнулся. — Слышь, Векша, ты многих допрашивал, но олухов таких, поди и не встречал!

Векша, непривычно серьёзный, смотрел на Коченя.

— Скажи мне, а каков из себя ихний вожак? — Неожиданно спросил он.

Молодой воин, избегая смотреть на Путислава, с готовностью обернулся.

— Он ростом высокий, не ниже Мезени, но в плечах узок и телом сух. Лицо худое, вытянутое. Борода короткая. Нос сильно костлявый. Глаза такие, серые, а волос его тёмен. И взгляд, колючий как уголья.

— А он всё про глаза! — С мукой в голосе воскликнул Путислав.— Взглядом его жгли-пытали!