Что-то еще сказав из дежурной миссии предприятия, Игорь Валентинович удалился. Инна с Максимом многозначительно улыбнулись друг другу, отреагировав на выражение лица непосредственного руководителя.
Про миссию или о миссии, они хорошо знали и без Игоря Валентиновича. Знать аксиому в виде миссии должны все, — они ее и знали наизусть. Звучала она несложно и лишь на первый взгляд казалась жутко объёмной. Приводить ее смысл, нет абсолютно никакой нужды, он везде одинаков и миссий этих такое количество, что кто-нибудь, когда-нибудь, будет обязан составить набор этих чудесных штампов, издать отдельной книгой, а студенты маркетологи будут искать в необъяснимой ерунде многозначительные нюансы, талантливые ходы, восхитительные обороты. Искать то, чего нет, но смысл ведь не в том, чтобы был этот самый смысл, а как раз наоборот. Нужна сама миссия, а смысл, он вроде, как бы за ней сам должен подтянуться, а если нет, то какая разница. Все равно всегда все одинаково.
‘’Мы — первые! Мы — должны быть первыми из первых! Я — лидер! Ты — лидер! Благополучие вкупе со свободой родины, еще что-то об искренности, конечно, самую малость о благородстве и заботе’’.
Уже было сказано, что Инна наизусть выучила миссию. Опять же делать это ей приходилось и ранее. Поэтому предстоящего экзамена по корпоративным ценностям она не боялась. Напротив, частенько представляла себя в актовом зале на фоне логотипов, слоганов, плакатов. С обязательным присутствием всех возможных начальников. На центральном месте будет сидеть сама Карина Карловна, рядом с ней все ее десять заместителей, затем шестнадцать заместителей этих заместителей. На стульях возле дальней стены, нервничая, кусая губы, будут ожидать своей участи ее коллеги, такие же, как она, недавно принятые в волнующий мир ново-образцового бизнеса, где все прописано со строгим соответствием мировых стандартов, запатентовано общими клише, надстроено огромным количеством разного барахла, где самый лучший вопрос ко всему этому остается, до боли знакомым, взятым из канонов классики: ‘’Простите, кто же на ком стоял’’?
Для Инны все это шуткой не являлось, и светлое будущее виделось таким, каким и передавалось из раза в раз с любых информационных источников. Поэтому обязательно облачиться она в самый лучший наряд и очень много времени проведет в определенном ей самою, салоне красоты.
…Выйдя на улицу после очередного рабочего дня Инна, не торопясь и даже где-то вальяжно подошла к собственному автомобилю. Красная, маленькая машинка отреагировала щелчком, приветливо мигнула фарами. Спрятав авто-брелок в сумочку Инна оказалась, как и положено за рулем, затем долго смотрела на свое отражение в зеркале. После этого наконец-то завела мотор и еще спустя минуту, выехала с уже практически опустевшей стоянки, но ее тут же, отвлек телефонный звонок. Вероятно, что в этом звонке было что-то важное и может, от того Инна проехав с сотню метров, припарковалась у обочины, и как минимум тридцать минут проболтала по телефону с одной из своих лучших подруг по имени Лена.
На улице начало смеркаться. Инна и без того значительно задержалась на работе, виной тому стал обычный, плановый отчет, но он съел почти три часа личного времени. Еще долго собиралась и наконец, телефон.
Хотя вечернее время давало Инне своеобразное послабление в виде меньшего количества коллег автомобилистов. Это обстоятельство радовало, так как Инна слишком уж неуверенно чувствовала себя за рулем при большом скоплении чужих автомобилей. В числе водителей которых, попадались откровенные хамы, что все время пытались ее, куда-то спихнуть, подрезать или просто накричать через открытые окна своих автомобилей.
Проехав несколько километров по знакомому маршруту, Инна увидела перед собой временно запрещающие знаки. Ничего особенного в виде ремонтных работ, Инна не наблюдала, но привыкшая к четкому соблюдению порядка во всем она безропотно свернула вправо, куда указывал беспощадный знак объезда. Дороги в данном направлении она не знала, но резонно рассудила, что нужно будет вернуться в нужном направлении при первом левом повороте.
Еще через километр Инна начала нервничать. Дорога уходила все дальше и дальше в сторону, а хоть какого-то приемлемого поворота влево не было, точнее, были, но страшные, грунтовые, уводящие в неизвестную темноту. По сторонам же открывалась совсем неприглядная картина из стоящих в отдаление частных домов, каких-то зарослей и странных полуразрушенных построек.
Инна проехала еще километр, после этого окончательно растерялась, внутренне испугалась и начала искать место для совершения маневра в виде разворота. Встречные автомобили почти не попадались в ее поле зрения, позади так же стояла гнетущая пустота. Найдя нужное место Инна, начала разворот, только во время маневра ее любимая машинка неожиданно заглохла. Инна тщетно пыталась запустить мотор, зажигание трещало, но дальше дело не шло.
Теперь у Инны начался приступ истерического страха. На улице окончательно стемнело. Справа от нее было что-то похожее на заросшее по берегам озеро, возле которого в огромном изобилии валялся различный мусор. За озером стояли невзрачные домишки, которые так и тянуло назвать халупами. В некоторых из них светились желтым огнем крохотные окошки, а с другой стороны от Инны располагалась какая-то производственная база. К огромному сожалению, она была брошена людьми со времен окончания эпохи советского мироустройства. В дополнение ко всем неприятностям в сотне метров или даже ближе от нее, по-хозяйски прогуливались несколько крупных, наглых дворняг. Вожак этой стаи, сильно не нравился Инне. Крупный, серый пес со злобной мордой, странными, злыми глазами. Хотя это, скорее всего Инне казалось от страха. На таком расстоянии и в сумерках, она все одно не могла разглядеть выражение глаз незнакомой ей собачары.
Походив возле машинки, Инна вернулась обратно за водительское кресло. Чтобы успокоиться, она шептала сама себе только ей известные заклинания, сжимала пальцами обод руля. Снова и снова пыталась завести мотор. Правда длилось все это совсем недолго, кажется, несколько минут или что-то около этого. Поняв, что все усилия тщетны Инна решила звонить. Сначала родителям, а затем всем кому возможно, но это если папа ничего не придумает. Собаки же подошли к машине совсем близко и противный вожак улегся, высунув язык практически напротив Инны, от этого ее тело мгновенно покрылось мурашками, стало как-то нехорошо внутри.
— Ну, ничего сейчас все решится — сказала Инна вслух сама себе.
Телефон послушно отображал на большом экране номера, вот и номер мамы. Длинный гудок сменился, еще одним, затем еще одним, прозвучал четвертый, и лишь с пятого Инна услышала голос мамы.
— Да доча. Ты где? Я тебя потеряла. Что за моду ты взяла задерживаться допоздна.
— Мама у меня машина сломалась.
— Ты где находишься доча… — после этих слов мамы, случилось страшное, телефон один раз пикнув, погас, истратив запас своего аккумулятора.
Устройства для подзарядки в автомобиле Инны не было и это означало настоящую катастрофу, тем более противный пес никуда не собирался уходить с облюбованного им места. Его товарищи расположились рядом. Один из них неистово вычесывал блох. Двое других периодически сцеплялись друг с другом, издавая неприятное рычание.
На улице стало, совершенно темно… Надежда оставалась на проезжающий транспорт и за это время проехали две машины, но Инна боялась выйти из своего укрытия из-за стаи проклятых, бездомных собак.
— Почему их всех не переловят. Сколько все это может продолжаться. За что мне все это, что я сделала кому плохого — Инна шептала со слезами на глазах.
В попутном направлении проехал еще один автомобиль, после этого и вовсе наступила полная тишина. Инна решила просто взять и лечь спать, слава богу, на улице не зима. На какое-то время, как ей показалось, она отключилась, но проснулась от того что две враждующие собаки устроили возню прямо возле дверцы, за которой и находилась Инна. Сильно захотелось по малой нужде, но даже самое простое было ей сейчас недоступно. Темно, пусто и никто не увидит, прямо сейчас садись на корточки, только злобные собаки не позволяют открыть дверцу.
— ‘’Может они совсем незлые. Может здесь просто их место, а я им совсем не нужна’’ — думала Инна, не имея сил сдерживать желание помочиться.
Сделать — это прямо в машине она не могла, поэтому решила терпеть настолько, насколько будет возможно. Неожиданное заточение длилось примерно часа два. В двух из трех домов за помойным озером погасли огни. Темнота почти полностью скрывала охраняющих ее собак, странным образом полностью вымерла дорога. Инна уже не могла плакать, не могла и заснуть. Только она решила справить свою естественную нужду, ни сходя с места, как увидела мерцающий огонек от фонарика, который двигался в ее направление. Желание малой нужды на время пропало. Огонек приближался все ближе, и Инна уже была уверенна, что он движется прямо к ней, не сходя с асфальта ненавистной дороги. Сначала ее охватила радость. Без всякого сомнения, навстречу к ней идет человек, и может быть хоть какая-то надежда, ну хоть на что-то. Затем она испугалась. В голову пришла мысль, которую широким жестом подарила темнота.
— ‘’А если идет насильник? Нет, — кого он может найти в такой темноте’’
Вторая половинка сознания, не поддержала первую. Пока Инна судорожно соображала, огонек от фонарика оказался совсем близко. Инна открыла окошко и громко произнесла.
— Помогите мне, пожалуйста.
Через пару секунд рядом с Инной оказалась, как нестранно пожилая женщина, можно сказать старушка.
— Ну— ка брысь бесстыжие, развалились тут — произнесла она, совершенно не боясь окруживших машину собак.
Те в свою очередь, никуда и не собирались уходить, лишь поднялись на все свои четыре лапы и с интересом смотрели на старушку, дружелюбно виляя хвостами.
— Ты что внучка, как здесь оказалась?
— Машина поломалась, а эти меня не выпускают.
— Эти безобидные, бродят здесь из угла в угол. У них только вид страшный. Нужно было позвонить, приехал бы кто за тобой.
— Телефон у меня разрядился.
— Отдохну немножко, подумаем, как быть. Я-то к мужу своему Архипу Архиповичу ходила. Блинов отнесла и сала малость. Задержалась затем у них в кочегарке. Семен смешные истории рассказывал, ну прямо умора. Веселый человек, ему хоть трава не расти. Жизнь, вроде, поганая давно уж наступила, а есть еще люди, которые все с юмором, иронией такой подадут, что на душе, ей богу легче становится.
Старушка рассказывала таким тоном, как будто Инна хорошо знала людей, о которых шло повествование.
— Семен уволился на какое-то время, а сейчас назад вернулся. Вот он и рассказывал о предприятии, где недавно работал. Все про этих меренджеров, выговорить не могу эту абракадабру. А он с акцентом и еще много словечек разных, все иностранные. Этих мне и вовсе не произнести.
— Супервайзер, мерчендайзер — тихо произнесла Инна, чтобы поддержать разговор.
— Вот — это точно, каждой твари по паре — улыбнулась старушка — Семен говорит их полная контора. Надутые, как индюки, важные. Все в костюмчиках при автомобилях. Смотреть жуть, а толку нет. На заводе одни посланцы средней Азии работают, лопочут по своему, а эти дайзеры с ними через переводчика глаголют. Это у нас внучка происходит, здесь рядом, знаешь пищевой комбинат ‘’Народное изобилие’’?
— Знаю — ответила Инна, потому что речь шла об предприятие, где она трудилась уже больше месяца и вполне комфортно чувствовала себя в обществе различных дайзеров.
— У нас здесь внучка, помимо этих смехов вещи почище происходят. Смех он смехом, а пи..а кверху мехом, как в народе говорят. Только сегодня до встречи с тобой, — и я испугалась. Вот, как ты — этих обормотов с хвостами, так и я, — только человека о двух ногах.
— Бандит какой или маньяк? — со страхом спросила Инна, посмотрев на полную темноту за стеклами автомобиля.
— Какой еще бандит? Николай Тимофеевич собственной персоной. Идет, как ни в чем не бывало. Те же усы, тот же узелок и папироса во рту дымиться. Темновато, конечно, но я его узнала, хоть мне на этом месте провалиться. Сколько годков минуло ни счесть.
— Не виделись давно? — спросила Инна.
Появление старушки вернуло ее к жизни. Она почувствовала себя значительно лучше, успокоилась. Но при этом самую малость боялся, что разговорчивая старушка в один прекрасный момент скажет: — Ну ладно мне пора, заболталась я с тобой. А ты не бойся ничего, скоро утро.
На этот момент Инна готовила нужные фразы, только вот, старушка продолжала свои рассказы, не замечая волнения на лице Инны.
— Очень давно не виделись. Мне тогда лет десять было, когда Николай Тимофеевич, вот так же с папироской и узелком на работу ходил. Сейчас мне семьдесят лет, вот и посчитай. Получается шестьдесят лет, никак не меньше.
— Не пойму, как такое может быть.
— Вот и я оторопела, только все равно, видимо по привычке, произнесла: — Здравствуйте Николай Тимофеевич, а он мне ответил: — Здравствуй Люба, — поздно уже, давай не болтайся на улице. Мать с отцом уже потеряли тебя, наверное, домой иди. И пошел сам в сторону битумного завода, как ни в чем небывало. Я стою и думаю: — ‘’Господи! Спаси и помилуй, какая мать, какой отец, их уже, как тридцать лет в живых нет’’ Осмотрелась по сторонам и еще больше испугалась. Вижу, а я возле нашего старого дома стою. Дома те давно расселили, хотели что-то строить, но руки, как у нас обычно бывает, не дошли до дела. Вот они и загнивали, рушились. Какие-то пожгли, какие-то, как наш остались, в хлам превращенные. Только на этот раз вижу дом свой, как будто сама из него действительно десять минут назад за водой вышла и все бы ничего, и только собралась я к нынешнему дому идти, как слышу кашель отцовский отчетливо. Значит, это он покурить на двор вышел, у меня ноги к земле и приросли. Двинуться не могу с места, а за кашлем голос: — Люба иди, давай, домой, хватит прохлаждаться время позднее.
Тут-то я и оторвалась, можно сказать от земли и быстро, быстро к дому, только не к тому, где отец покурить вышел, а к своему. Ну, вот затем и тебя милушка встретила. Так что впечатлений, хоть отбавляй.
— Странно — сказала Инна.
— И мне странно — поддержала Инну, старушка Люба.
— А это здесь все время? — наивно спросила Инна и ей в этот момент снова и еще сильнее захотелось по малой нужде.
— Нет, конечно, хотя я уже слышала об этом разговор. Говорили, будто бы уже видели людей из прошлого в наших местах. Одного не пойму, почему в наших краях они объявились, хотя и здесь бабка Кузьминична суждение имеет, что это от отравления народного происходит.
