Ваше благородие 1

Я умру от пронзительных глаз,

Что встречают меня каждый раз,

Стоит мне лишь куда-то пойти,

Неотлучно они на пути.

Посетил я друзей-докторов,

Всё в порядке, я жив и здоров,

Но шепнул окулист, — в роговице

Вижу древней религии жрицу.

Эти жрицы красивы, как небо,

Эти жрицы податливей хлеба,

Эти жрицы страстны, как вулкан,

Сладким мёдом обмазан капкан.

Мне по нраву такое моление,

Дикой крови живое волнение,

И ловушка — большой достархан,

Оплетут по рукам и ногам?

Будь что будет, готов ко всему,

Пусть заманят меня на кошму,

Чтоб горячей любовью убить,

Расплетя до конца жизни нить.

— Браво, — кричали слушатели под аплодисменты, — несомненно это навеяно Киплингом и его индийскими похождениями.

Да пусть это навеяно Киплингом, хотя это больше навеяно нашей Средней Азией, но раз людям нравится, то почему бы это не написать и не прочитать.

Стихотворение это было напечатано в газете "Губернские ведомости" как раз перед Новым 1908 годом.

— Кстати, — спросил меня коллежский секретарь полиции Иванов-третий, — а что вы нашли в этом монахе?

— Хотел определить, — сказал я, — не является ли этот монах оставившим службу богатым кавалергардом, любовь которого отвергла бедная девушка, чтобы написать роман по этому поводу. Но, увы, я ошибся, этот монах оказался обыкновенным грешником и слово божие вызвало в нём раскаяние о делах его, и он обещал встать на путь истинный, чтобы искупить грехи свои. А потом, у графа Толстого уже есть что-то подобное, зачем повторять. А монашек тот, если исправится, большим деятелем станет

— Фантазёр вы, Олег Васильевич, — сказал Иннокентий Петрович, — но фантазёром жить легче, чем прагматиком, который воспринимает жизнь такой, какая она есть.

Как всегда, трезвые мужики говорят о женщинах, а выпившие мужики о политике.

Главной фигурой обсуждения во всех компаниях был Председатель Совета министров и министр внутренних дел Российской империи Столыпин Пётр Аркадьевич, бывший Гродненский и Саратовский губернатор, который подавил революционное движение в России.

Иванов-третий напомнил о покушении на Столыпина на Аптекарском острове 12 августа 1906 года. Взрывом убило несколько десятков людей, которые ждали приёма в особняке Столыпина. Пострадали и двое детей Столыпина — Наталья и Аркадий. А террористы были одеты в офицерскую форму, поэтому и пробрались через охрану в особняк. Разоблачили их потому, что у одного террориста фуражка не соответствовала мундиру. В те времена в армии было столько цветов, что нужно быть гением, чтобы всё упомнить.

Все сошлись на том, что Столыпин дельный мужик. Взять хотя бы поддерживаемый им указ от 9 ноября 1906 года "О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования". Давно нужно было разрушить коллективное землевладение сельского общества и создать класс крестьян, как полноправных собственников земли. Каждый домохозяин, владеющий землёй на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собой в личную собственность, причитающуюся ему часть из означенной земли. Это уже шаг вперёд.

Все сидящие за столом одобрили намерение Столыпина переселить в Сибирь не менее пяти миллионов крестьян, чтобы ввести в оборот огромные пустующие площади пригодной для сельского хозяйства земли.

— То, что делает Столыпин, — сказал я, — выбивает почву из-под ног всех замышляющих в России революцию и поэтому Столыпин становится злейшим врагом всех партий, выступающих за революцию. Какой зажиточный крестьянин поддерживает революционное движение? Никакой. Этим занимаются господа, например, Шаляпин и Горький.

Раз мы дошли до революции, то мы достигли определённого градуса застолья, когда нужно идти домой.

Мы с Марфой Никаноровной попрощались с хозяевами и пошли домой, благо идти было недалеко.

По совету Иванова, я стал постоянно носить с собой револьвер, хотя офицерам не возбранялось носить с собой оружие постоянно, так как это оружие личное и за его состояние и наличие офицер также отвечает лично.

Дорога домой была тихой и спокойной. Освещение на улицах было слабое, особенно в стороне от проспектов, но шашка носилась постоянно и её отсутствие воспринималось как отсутствие одной из частей тела.

Новый год мы отмечали вдвоём с Марфой Никаноровной и нам было тихо, весело и спокойно.

Начинался новый 1908 год и большую часть года я провёл здесь, вдали от своего дома, вернее от моей холостяцкой квартиры, которая, вероятно, уже не моя, а я занесён в список то ли дезертиров, то ли без вести пропавших.

Первого января мы с Марфой Никаноровной прогулялись в то место, где меня нашли. Я внимательно всматривался в дома, заборы и не видел ничего такого, что могло быть особенным или частью какой-то машины, перемещающей человека по времени.

Возможно, что время — это как граммофонная пластинка, имеющая начало и конец, хотя начало это конец чего-то, как и конец чего-то является началом другого чего-то.

Не будем выдумывать чего-то и залезать в дебри того, что нам не совсем понятно и не будет понятно никогда. Если что-то есть, то оно обязательно проявит себя.

Новый год я начал с небольшого скандала. Как год начнёшь, так он и пройдёт.

Во второй декаде января газета "Губернские ведомости" вышла с заголовком:

Пушкин и Лермонтов. А если все наоборот?

Версия первая.

Погиб поэт, невольник чести

Пал оклеветанный молвой

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой.

Версия вторая.

Вдоль шеренги людей идёт молодой человек. Кому-то кулаком в живот ткнёт, кому-то на ногу наступит, кому-то плюнет в лицо. Все подобострастно улыбаются и не делают даже попытки приструнить распоясавшегося молодца.

— Кто это? — спрашивает удивлённый приезжий.

— Гордость земли русской — поэт N, — отвечают ему.

— Чего же вы его не урезоните? — спрашивает приезжий.

— Да как же его урезонить? — сокрушаются граждане. — Дай ему по морде, скажут, что славу России бил по морде. Позора не оберёшься. Вот стоим и терпим, пока сам не окочурится, зато мы потом похвастаемся, что близко были знакомы со славой России.

Тема Пушкина и Лермонтова переживёт не только нас, но и многих других, кто придёт нам на смену. И каждый будет высказывать своё мнение, и это мнение не будет истиной в последней инстанции.

Я хотел бы на эту тему взглянуть с другой позиции.

Как бы там ни было, но в двух случаях была дуэль. Дуэль проводилась по всем правилам. Уклонение от дуэли под любым предлогом равносильно потере чести благородным человеком, ибо все стрелявшиеся относились к благородному сословию того времени, независимо от степени личного благородства. И личное благородство вопрос тоже очень спорный, если говорить обо всех без исключения участниках дуэли.

Исход дуэли одинаков во всех случаях. Либо обоюдное примирение сторон, либо гибель или ранение одного из участников. Иногда гибли или получали раны оба дуэлянта. Так кто из них является убийцей или, кто из них является жертвой?

Дуэль Пушкин — Дантес. Эмоции в сторону. Не будем выяснять, кто из них двоих был ангел, а кто дьявол. Пушкин вызвал Дантеса. Дантес ранил Пушкина и стал изгоем в обществе. А если бы Пушкин ранил Дантеса и остался жив сам? Тогда как? Тогда ликовала бы вся Россия, а весь род Дантесов умилялся от того, что их предок погиб от руки САМОГО Пушкина.

Почему так? Почему одному позволено всё, а другому не позволено ничего? Кто же их них "наперсники разврата"? Пушкин или Дантес? И все сразу и стройным хором:

— Конечно, Дантес!

Как же, убил Пушкина, а не подошёл к Пушкину, не встал перед ним на колени, не рванул рубаху на груди и не крикнул:

— Стреляй в меня, гордость земли русской! Стреляй в меня, дай счастье умереть от руки твоей!

Нет, он, подлец, так не крикнул, он выстрелил, когда подошла его очередь. И попал, благо, будучи офицером, тренировался в стрельбе, чтобы соответствовать предназначению воина. Заранее, значит, готовился убить Пушкина.

Возможно, если бы Дантес не ранил Пушкина на дуэли и тот не погиб от сепсиса, то Пушкин мог бы остаться в числе тех тысяч поэтов, которые царственным указом не были назначены в классики и не рекомендованы к изучению в школах.

Прошло бы немного времени и общество благополучно забыло Пушкина и нашло себе другой объект для обожания или ненависти.

Дантес был выслан из России. Уехал во Францию, был мэром большого города, сенатором и командором ордена Почётного Легиона. И самой Франции до сих пор наплевать, с кем дрался на дуэли пожизненный сенатор Дантес.

Говорят, что родственники Дантеса жалуются на то, что тень "убийства Пушкина" висит над ними. А если бы Дантес уклонился от дуэли, какая тень висела бы над ними? Готовы они быть потомками труса и бесчестного человека?

И всему виной заброшенная версия о заговоре с целью убийства Пушкина. Правда, никто так и не и доказал, чем же был опасен Пушкин.

Такая же версия была и в отношении поэта Лермонтова.

Поручик Лермонтов дрался на дуэли со своим сослуживцем майором Николаем Мартыновым. Причём Мартынов вызвал Лермонтова на дуэль. Просто так на дуэли не вызывают. Беспричинный вызов на дуэль явление не менее позорное, чем уклонение от дуэли.

Дуэль проводилась по правилам. На дуэли убит поэт Лермонтов. Россия в трауре. А если бы был убит поэт Мартынов, то вся Россия неделю бы беспробудно праздновала и плясала на могиле Мартынова?

Да, Мартынов был тоже поэт. А раз он не был Лермонтовым, то его стихи "бесспорно уступали" стихам Лермонтова, хотя я бы так не сказал. Смотрите сами:

Глухая исповедь, причастье,

Потом отходную прочли:

И вот оно, земное счастье ...

Осталось много ль? Горсть земли

Я отвернулся, было больно

На эту драму мне смотреть;

И я спросил себя невольно:

Ужель и мне так умереть...

Два поэта. Одному позволено все, другому не позволено ничего.

По-человечески говоря, слава России во всем должна быть славой России.

Возможно, если бы Лермонтов не был убит на дуэли, то и он бы канул в безвестность, как и тысячи других поэтов, не менее талантливых, чем Лермонтов.

Кстати, Мартынов был счастлив в жизни, у них с супругой родилось одиннадцать детей. Он жил в Подмосковье в именье, а затем в Москве. Отпечаток дуэли с сослуживцем был при нем всю жизнь. Как у любого нормального человека.

Общество ни в чём не переубедить. Оно убедило себя в том, что дуэли Пушкина и Лермонтова были убийством и, пользуясь своим правом, поместило это в школьные учебники, воспитывая будущие поколения в этом "знании". А зачем?

Глава 35

Моя статья в газете "Губернские ведомости" подняла шум. Вернее — вой. Выли все. Особенно — департамент просвещения. За ним губернское офицерское собрание. Об офицерах ничего плохого не сказано, но получается, что именно офицеры убили "гордость России". Надо вызвать кого-то на дуэль? Но кого? Департамент просвещения напрягся. Читатели тоже были в некотором затруднении, как всё понять и как всё воспринимать. В России принято делать так, как скажет власть. В моё время народ верил всему, что скажет телевизор. Раньше — что скажет товарищи Брежнев, Хрущёв, Сталин или товарищ Ленин, ещё раньше, что скажет император или наместник над той местностью, где возник вопрос. Все ждали, что скажет генерал-губернатор Степного края генерал Надаров.

Стало уже привычным: сначала меня вызывают к генералу Медведеву, потом мы вместе едем к генералу Надарову, и нас сопровождает подполковник Скульдицкий как начальник губернского жандармского управления.

Сначала меня отчитал генерал Медведев.

— Что же вам, голубчик, спокойно не живётся, — увещевал он меня, — рота у вас порядке, взводные унтер-офицеры у вас опытные, фельдфебеля вот к вам назначили, сверхсрочнослужащего, вот и готовьтесь к экзамену на офицерский чин, и бросьте вы эту литературу, все беды идут от ума, а офицеру нужно знать уставы, вот там всё умное и прописано.

— Так точно, — говорю я. — Всё время посвящаю уставам

Примерно так же говорит генерал Надаров:

— Нет, вы посмотрите на него! Прапорщик, щёголь, командир роты в кадетском корпусе, мне докладывали, что многие кадеты, глядя на вас, тоже хотят быть зауряд-прапорщиками и носить такие же погоны, как у вас. И что вы вытворяете в свободное время? Ко мне приходят уважаемые люди и просят быть судьёй в том коварном деле, которое вы замутили в прессе. И протоиерей Сергий тоже приходил ко мне с осуждением ваших взглядов. А вы не думаете, что эту статью перепечатают где-нибудь в Москве или Петербурге? А вдруг об этом пронюхают иностранные журналисты? Вот что вы прикажете мне сказать директору департамента просвещения, который более всего начинает шуметь, что офицеры должны чувствовать ответственность за смерть гордости русской литературы. Что вы бы сказали этим журналистам, чтобы они заткнулись и не щёлкали своими перьями по любому поводу?

— Ваше высокопревосходительство, — сказал я, — осмелюсь предложить вам такой ответ. Дуэльный кодекс в обоих дуэлях нарушен не был. Нельзя стреляться генералам военным и статским. Нигде в правилах не прописано, что писатели и поэты не могут вызывать на дуэль и что вызовы писателей и поэтов не должны приниматься. Если бы вызов господина Пушкина не был принят, это было бы позорным пятном на его персоне. Дуэль между офицерами является делом офицерским и может обсуждаться только в офицерском суде чести. Всё.

— Вроде бы неплохо, — сказал генерал Надаров. — А вы что скажете, господин подполковник? — обратился он к Скульдицкому.

— Мне кажется, Ваше высокопревосходительство, — сказал жандарм, — что подобный ответ не предполагает продолжение дискуссии штатскими лицами.

— Вот и я так же думаю, — сказал генерал. — Перепишите всё, что сказали, набело, я подпишу, — это уже было сказано мне. Я взял бумагу и стал писать. — Весело вы живете, Ваше превосходительство, — это уже к генералу Медведеву, — мне бы его годы, — и он указал на меня, — я бы такого натворил!

Когда мы выходили из кабинета генерал-губернатора, в приёмной уже ожидали журналисты губернских газет.

Они бросились к нам и на вопрос — как? — я обречённо махнул рукой.

Назавтра была напечатана статья о том, что автор скандальной публикации был на ковре у генерал-губернатора, а генерал-губернатор сказал то-то и то-то. И на этом дебаты утихомирились.

Зато следующая статья отвлекала внимание начисто. Сообщалось, что 20 января было открыто движение на всём протяжении железной дороги от Тифлиса до Джульфы на российско-персидской границе. Общая протяжённость пути с ответвлениями до Карса и Эривани составила 601 версту. Хорошая рокадная дорога для переброски войск на турецком и персидском фронтах в случае войны в Закавказье, и Карс в то время был российским.

Мне в роту назначили фельдфебеля-сверхсрочника Дмитрия Ивановича Сухотина. Он снял с меня массу забот, особенно в делах хозяйственных. Я ему не мешал, но периодически оглядывал хозяйство и казарму роты для того, чтобы выписать фельдфебелю свои наблюдения. То есть сделать профилактический втык, чтобы бдительности не терял. Если всё пустить на самотёк, то движение замедлится и люди перестанут мух ловить, а когда они чувствуют за собой пригляд, то это их мобилизует на поддержание надлежащего порядка. Взводные унтера тоже с уважением относились к Сухотину, потому что он как старшина и даже выше взводных унтер-офицеров.

Конечно в роте не помешало бы иметь парочку офицеров, но тогда я был бы не командиром, а просто младшим офицером роты. Думаю, мы с фельдфебелем прекрасно справляемся.

На днях фельдфебель мне сообщил, что на конюшне приобрели лошадь специально для меня. У офицера, пусть я не офицер, но у командира подразделения должна быть своя лошадь, особенно в кадетском училище, которое считалось казачьим. Завтра пойду знакомиться.

Кстати, а кто был до меня командиром роты учебного обеспечения? Почему так оказалось, что рота осталась без офицеров? В кадровом отделении подполковник Шмидт рассказал, что до меня ротой командовал поручик Мелентьев, добившийся перевода в действующую армию на Маньчжурский фронт. Там он и погиб геройски. Потом в связи с большими потерями было сокращено количество офицеров в тыловых подразделениях, потом всё больше и тут появился я с особым стечением обстоятельств и насыщенной, но короткой биографией. Офицеры могут прибыть в конце лета после окончания военных училищ, но вы все равно в преимущественном положении, так как экзамены за курс военного училища будут проходить в начале июня.

— Нет ли фотографии поручика Мелентьева? — спросил я у подполковника Шмидта. — Хочу сделать галерею командиров роты, которые ею командовали, чтобы солдаты знали и помнили служивших здесь офицеров.

— Неплохая мысль, — похвалил меня подполковник. — Я обязательно посмотрю, кто командовал ротой раньше и подготовлю для вас данные.

На следующий день я пошёл в конюшню. Мне показали лошадь-пятилетку по кличке Зорька. Лошадь объезжена, но с норовом.

Я подошёл к станку с фанерной табличкой Зорька, вытянул в сторону правую руку и твёрдо сказал: Принять!

Зорька послушно сдвинулась вправо и освободила мне проход в узком станке. Я подошёл к голове, достал из кармана шинели кусок чёрного хлеба, обильно посыпанный крупной солью и протянул его лошади.

Зорька мотнула головой, потом посмотрела на меня и аккуратно плюшевыми губами забрала хлеб с моей ладони. Первый контакт есть.

Я ласково погладил и похлопал её по шее, проверил гриву и чёлку, осмотрел хвост. Затем осмотрел копыта. Лошадь послушно поднимала копыта на ноге, которую я похлопывал рукой. Стрелки не побиты, копыта ровные, подкованы зимними подковами. Проведя рукой по крупу против роста волос, я посмотрел качество чистки. Не особо о ней заботились. Буду чистить сам, чтобы лошадь быстрее привыкла, потом уже будет этими делами заниматься ординарец. Практически я произвёл ежедневный осмотр лошади, точно так же, как водитель производит осмотр автомашины перед выездом на трассу.

На торцевой стене денника на деревянных вешалах висели сёдла. Нашёл Зорькино.

Дежурный солдат поспешил ко мне:

— Господин зауряд-прапорщик, давайте я оседлаю.

— Спасибо, голубчик, — сказал я, — первую седловку должен производить хозяин.

Я осмотрел седло. Достаточно новое, подпруги, стременные ремни целые, крепкие, пряжки чистые, стремена с красными пятнышками. А это уже ржавчина. Показал дежурному, что нужно будет почистить тряпочкой с толчёным кирпичом. Винтовку нельзя чистить с толчёным кирпичом и другими абразивными материалами, а вот стремена можно. Потник у седла почти новый и мягкий. Это хорошо. Зорьке спину не натрёт.

Я видел, как за мной наблюдал дежурный по конюшне и его помощники, все солдаты из моей роты.

Взяв седло, я пошёл к станку. Увидев меня, Зорька посторонилась, и я зашёл в станок. Разгладив шерсть, я положил седло на спину, ещё раз проверил, чтобы волосы были ровно приглажены с обеих сторон.

Наклонившись вниз, я взял свисающие с правой стороны подпруги и заправил их в пряжки. Зорька внимательно наблюдала за мной (лошади во время движения всегда видят всадника) и сразу надула брюхо, мешая мне затянуть подпруги как положено. Я даже не стал соревноваться с ней в силе. Так и оставил незатянутыми подпруги.

Затем наступила очередь регулировки стремян. Длина стремян должна быть равна длине руки от плечевого сустава до кончика пальцев. Отрегулировав длину ремня, я поднял сами стремена вверх по ремню, чтобы они не стукали лошадь и не пугали её. Увидев, что Зорька потеряла бдительность, пока я возился со стременами, я быстро схватил незатянутые ремни и подтянул подпруги. Поздно, детка, надуваться, подпруги крепко держат седло, и я не уеду на нём под живот.

Последний штрих — надевание оголовья. Это оголовье многие люди называют уздечкой. Статские так её и называют, кавалеристы называют оголовьем. Я наполовину снял чомбур (верёвка, с помощью которой привязывают лошадь, когда она в недоуздке), то есть оставил его на шее и снял с носа. Зорька не сопротивлялась надеванию оголовья и взяла в рот трензель. Оголовье бывает мундштучное и трензельное. Мундштучное — это сильное оголовье для спортсменов или для выездки лошади.

— Ну что, — сказал я лошади, — пойдём прогуляемся на улицу.

С лошадью обязательно надо разговаривать, чтобы она привыкала к голосу хозяина и различала его среди других голосов, тогда лошадь всегда будет рядом с вами, если вы будете относиться к ней по-человечески.

Я вывел Зорьку из станка, и мы пошли с ней к выходу. Стоящие в станках лошади начали всхрапывать, кто-то заржал, всем захотелось выйти на улицу и побегать, чтобы размять ноги.

Выйдя на улицу, я опустил стремена, ещё раз проверил натяжение подпруг, взял повод в одну руку и в ней же зажал гриву, вставил ногу в стремя и резким движением вспрыгнул в седло, правой ногой подхватив второе стремя. Нога в стремени не должна погружаться глубоко, в случае чего она должна легко покинуть стремя, а не застревать в нём и не волочить всадника вслед за понёсшейся лошадью.

Зорька сделала полукруг, пока я садился в седло и понеслась по манежу. Чувствует, что повод ещё не в моей руке и мною можно управлять. Но я быстро взял повод в одну руку, пропустил его между указательным и безымянным пальцем и требовательно потянул его на себя, сжав бока лошади каблуками сапог. Лошадь почувствовала хозяина и остановилась. Легким касанием сапога я пустил её вперёд сначала шагом, потом рысью, потом в галоп. Зорька шла ровно, сворачивая меня к невысокому препятствию с одним бревном.

Ладно, не хотел я сегодня заниматься прыжками, но раз лошадь желает, почему не доставить ей удовольствие. Направив Зорьку на препятствие, я немного ослабил повод и дал посыл каблуками вперёд. Перед самым препятствием я чуть-чуть приподнялся в стременах и полетел вместе с лошадью, приземлившись под правую ногу лошади. Когда всадник сидит как куль картошки, не помогая лошади, он может травмировать лошадь, плюхаясь в седло как попало.

Для первого раза и достаточно. Я расседлал лошадь, отдал седло дневальному и соломенным жгутом растёр ноги Зорьки. Ей это явно понравилось. Застоя крови не будет.

Затем я отвёл лошадь в станок и при помощи скребка очистил от снега копыта.

Похлопав лошадь по шее, я вышел из конюшни и пошёл в свою казарму.

— Хорошая лошадь, — сказал я фельдфебелю Сухотину. — Наряд службу несёт исправно. Будете проверять, посмотрите, чтобы на стременах не было ржавчины.

Как-то незаметно подошло время, когда мне пришлось побыть приват-преподавателем в кадетском корпусе без отрыва от моих основных обязанностей. Приват-преподаватель — это как бы частный преподаватель, не входящий в штат учебного заведения. Заболел старший преподаватель географии коллежский асессор Ляйтман. Мне было поручено занять время беседой об обеспечении учебного процесса. Навык преподавания у меня был достаточно солидный и я мог среди ночи преподавать любой предмет в течение часа. Я старался придумать интересную тему для беседы, но все пошло не так, как я планировал.

После начала урока один из кадетов задал вопрос:

— Господин зауряд-прапорщик, мы слышали, что вы уже учились в военном училище. Что бы вы могли посоветовать нам, чтобы побыстрее стать настоящими офицерами.

Детский вопрос планетарного масштаба. Хорошо, что ещё не спросили, сколько раз нужно спасать мир, чтобы всё время светило солнце. Немного подумав, я решил рассказать им, как мы овладевали оружием в пограничном училище. Естественно, что о пограничниках я не сказал ни слова.

— Вы знаете, что такое рогатка? — спросил я.

Большинство сказало, что это что-то с рогами. Кто-то сказал, что это маленькая рогатина, то есть копьё, с которым ходят охотиться на медведя.

— Нет, — сказал я, — рогатка — это вид метательного оружия, которое может иметь любой человек и которое может помочь ему в любое время.

Я взял кусок мела и нарисовал на доске простую рогатку, пращу и рогатку да Винчи с системой блоков и пружин.

— Считается, что рогатку изобрёл великий учёный Леонардо да Винчи, — начал рассказывать я. — Это было очень сложное сооружение, которое не получило широкого распространения. Практически у него получился небольшой требушет для забрасывания снарядов в осаждаемую крепость. Более простая праща была широко распространена и использовалась в военном деле и в охоте на дикого зверя. Вспомните легенду о Давиде и Голиафе. Небольшой ростом пастух Давид камнем из пращи убил великана Голиафа. Свинцовые и железные пули при помощи пращи летели на расстояние от ста пятидесяти до трёхсот метров, сохраняя убойную силу. Мы бы до сегодняшнего дня пользовались этими пращами, но в 1839 году американский учёный Чарльз Гудьир открыл процесс вулканизации каучука и превращения его в эластичную и прочную резину, которая заменила пращу. Процесс был назван в честь Вулкана, древнеримского бога огня. Метательные снаряды из рогатки вылетали со скоростью от шестидесяти до ста двадцати метров в секунду и летели на расстояние от пятидесяти до трёхсот метров. Когда я был юнкером в военном училище, мы регулярного ходили в караул и так получилось, что одно из должностных лиц ночью пряталось в кустах у поста и записывало в кондуит всё, что ему казалось нарушениями часовыми порядка охраны поста. Потом часового примерно наказывали за нарушение устава гарнизонной и караульной службы. Тогда мы сделали общую рогатку и спрятали её в ведре на противопожарном щите охраняемого поста. Как только наступала ночь, часовой начинал обстреливать камешками все прилегающие кусты. И, представьте себе, прекратились записи в кондуит, а одно должностное лицо долго ходило с синяками.

Конечно, это была молодость и юнкерско-кадетская солидарность в передаче опыта, который единолично очень трудно получить. Результатом стало полное вооружение рогатками кадет нашего корпуса, устраивавших даже соревнования по стрельбе из рогаток, а потом в корпус из Виленского пехотного училища заявился поручик Голенищев с повязкой на голове и сделал официальное заявление о вызове на дуэль прапорщика Туманова, нанёсшего ему оскорбление, которое можно смыть только кровью. Точную причину вызова поручик не сообщал, но я уже догадался, в чём дело.

Разбирательство по этому делу пошло обычным порядком. С утра меня вызвали к директору корпуса, а оттуда вместе с генералом мы поехали к генерал-губернатору Степного края генералу Надарову. И всё потому, что источник информации в моей роте уже запустил "молнию", что у меня длинные руки и я дотянулся до города Вильно, где смертельно оскорбил поручика Голенищева, внучатого племянника фельдмаршала и светлейшего князя Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Не исключено, что в деле замешана роковая женщина, которая предпочла зауряд-прапорщика Туманова поручику Голенищеву. Досужие газетные репортёры опубликовали эту новость на первой полосе губернских ведомостей и весь город был в разговорах о роковой любви и предстоящей драме кровавой дуэли, в которой поручику отводилась роль невинной жертвы, погибшей от руки известного снайпера и искусителя женских сердец. Кто-то припомнил рассказ капитана Дёмина о том, что я мастер сабельного боя. Естественно, все стали сокрушаться о бедном поручике и его родственниках, которым придёт траурное известие. Я, конечно, был Мефистофелем, которому не привыкать к таким делам.

Вы даже не представляете, как Марфа Никаноровна посмотрела на меня. Запомните, женская ревность — самое страшное оружие, которое существовало во все времена. Я её успокоил и сказал, что не мог же я одновременно быть с ней и где-то ещё в Вильно.

Генерал Надаров начал беседу ставшими уже привычными для меня словами:

— Нет, вы посмотрите на него, без году неделя как надел почти офицерские погоны и нате вам, из Вильно в далёкую Сибирь прибыл оскорблённый офицер, чтобы вызвать вас на дуэль? Как это прикажете понимать? А вы что скажете, — обратился он к жандармскому подполковнику Скульдицкому. — Как он мог дотянуться до города Вильно? Вот он ваш обидчик, — генерал показал меня поручику Голенищеву, — давайте, делайте свой вызов при мне, но я вас предупреждаю, что зауряд-прапорщик Туманов в стрельбе и фехтовании имеет незаурядные результаты и я не хочу нести ответственность перед Его Императорским Величеством, что при моём попустительстве в его армии станет на одного офицера меньше.

— Ваше высокопревосходительство, — сказал подполковник Скульдицкий, — зауряд-прапорщик Туманов в течение длительного времени никуда не отлучался из города и никак не мог оказаться в городе Вильно, чтобы оскорбить господина поручика.

— Но он же не офицер, — начал возмущаться поручик, — и я не могу вызывать на дуэль нижнего чина.

— Нижнего чина, но на офицерской должности и командира роты учебного обеспечения в кадетском корпусе, — встал на мою защиту директор корпуса генерал-лейтенант Медведев. — А сейчас подробно изложите причину того, что вы поехали в такую даль, чтобы вызвать на дуэль неизвестно кого.

— Ваше превосходительство, — стал рассказывать поручик Голенищев, — юнкера нашего училища, прослышав о почине Сибирского кадетского корпуса, вооружились новомодными резиновыми рогатками и, находясь на посту, обстреливали камешками все прилегающие к объекту кусты и затемнённые места, ранив меня камнем. А если бы мне попали в глаз? В процессе личного дознания я выяснил, что инициатором и виновником изготовления рогаток стал прапорщик Туманов из Энска, поэтому я взял отпуск и приехал сюда, чтобы отомстить обидчику.

— Так-так, — сказал генерал Надаров, — если вы настаиваете на дуэли, то я сейчас же своими правами присвою ему чин прапорщика и удовлетворю Ваше желание.

— Благодарю Вас, Ваше высокопревосходительство, — сказал поручик Голенищев, — время прошло, запал стих, и я переоценил создавшуюся ситуацию. Приношу извинения и прошу считать инцидент исчерпанным.

А вы что думаете? — спросил меня генерал Надаров. — Как будем выходить из этой ситуации?

— Предлагаю, — по-офицерски доложил я, — первое, мы с господином поручиком как два командира роты идём в ресторан и отметим наше знакомство, так как до этого не имели чести знать друг друга, а какой-то аферист в Вильно использовал мои данные, чтобы оскорбить господина поручика. Пока мы пойдём в ресторан, репортёры губернских газет заполонят весь ресторан. Завтра об этом инциденте никто не будет вспоминать.

— Эх, мне бы ваши годы, — сказал генерал Надаров, — только в мои годы резины не было, а то у нас в корпусе был такой вице-фельдфебель, которому бы я с удовольствием засадил камнем между глаз. До свидания, господа офицеры.

Всё-таки не очень-то хорошо постоянно находиться в центре внимания, потому что тебя начинают примерять к любой ситуации и выдумывать по вашему адресу чёрт те что.