Однако даже она ни шла ни в какое сравнение с тем, с чем пришлось столкнуться Геону в лице его первого алхимика. Дымка! Ядовитая дрянь без вкуса и почти без запаха, крошечное багровое облачко, которое так легко вдохнуть, мерцающий невесомый сгусток самой погибели — ибо, один раз причастившись глотком кровавого тумана, адепт его пропадал для жизни. Дымка опрокидывала с первого удара, и подняться после него жертва уже не могла, живя лишь от вдоха ко вдоху, умирая выдох за выдохом. Зависимость развивалась не просто стремительно — мгновенно. Правда, жили несчастные после этого очень недолго.
— Безоговорочное подчинение, — мрачно сказал Кендал эль Хаарт. — С одной понюшки, Айрон, и до самого конца. Человек полностью теряет себя. Я видел двоих — они еще жили — первый только попробовал, второй уже угасал. И единственное, о чем оба могли думать — где взять еще. Никаких иных чувств и стремлений, ничего, кроме жажды вдохнуть... Чудовищно!
Магистр алхимии с лязгом выдвинул один из ящиков стола и достал объемистую пузатую склянку. Ее широкое горло было плотно заткнуто пробкой и намертво залито черной, с потеками, плотной массой, напоминавшей застывший сургуч. Внутри склянки была еще одна, вдвое меньше, запечатанная с еще большим тщанием — а на дне её покоилось нечто, напоминающее частично сдувшийся кожаный мяч, только размером с крупную горошину.
— Смола каучукового дерева, — пояснил герцог, осторожно протягивая склянку другу. — Идеальный сосуд для Дымки. Проколоть, поднести к носу или ко рту, сжать пальцами, вдохнуть — и всё. Секундное дело.
Рексфорд инстинктивно всем корпусом подался назад, отстраняясь от страшного подношения. Да, каучуковый шарик явно уже был использован и упакован на совесть, но всё же... Кендал эль Хаарт понимающе прикрыл глаза и спрятал склянку обратно в ящик стола.
— Алмара, — уставившись в стол, пробормотал магистр щита. — Даже для неё это слишком! Это... это...
— Это, — эхом повторил за ним алхимик, — и впрямь уже не укладывается ни в какие рамки. Но что касается Алмары — вряд ли здесь всё так просто, Айрон. Да, один из основных компонентов Дымки, пурпурный алгар, цветет только в песках — но разве весь песок мира сосредоточен в Шарарской пустыне?..
Рука графа, тянущая к его сжатым губам бокал, замерла.
— Дикие степи? — сипло уронил он.
— Вполне вероятно. Точнее, скорее всего, их ближайший сосед. Эту догадку, конечно, следует самым тщательным образом проверить — с эль Гроувом я уже говорил — однако если окажется, что здесь все-таки замешан Данзар...
Кендал эль Хаарт не закончил свою мысль, и, положа руку на сердце, друг был сейчас благодарен ему за это. Войны Геону не миновать, в том давно уже нет никаких сомнений, однако такой войны, где полем брани могут стать мирные города, а разящим клинком — багровая завеса Дымки, мир еще не знал. Айрон не знал тоже. И если боги вдруг отвернутся от людей, позволив чьей-то недрогнувшей руке выпустить на свет из самых глубин нижнего мира неумолимое багровое облако, этот почти неощутимый дух самое смерти, не будет уже никакой войны — потому что не останется ничего, за что стоит сражаться. 'Значит, — мрачно подумал Рексфорд, — выхода у нас нет. Пора поднимать щиты, пока за ними еще хоть кто-то стоит'.
Он исподлобья посмотрел на неподвижную фигуру в кресле напротив. Кендал эль Хаарт молчал. На его бледном, словно застывшем лице нельзя было прочесть ни волнения, ни тревоги, однако в глубине серых, чуть прищуренных глаз стояло знакомое Айрону выражение холодной решимости.
— Ты с этим разберешься, Кендал, — чувствуя, что сам себе не верит, отрывисто произнес магистр щита. Алхимик шевельнулся.
— Да, — бесстрастно ответил он. — Но какой ценой?
Глава VIII
Домой, в восточный пригород, герцог эль Хаарт вернулся глубоко за полночь. Отпустил служебный возок, кивнул привратнику и медленно направился по тисовой аллее к дому. Тот был темен и молчалив — слуги, как всегда, ушли в пять, жена и сын наверняка уже спят. Час поздний...
Под подошвами сапог негромко поскрипывал снег. Черные силуэты давно облетевших тисов вставали справа и слева, как безмолвные часовые. Тишина, мир и покой — но долго ли им длиться? Мысли магистра алхимии вновь обратились к Дымке. Неважно, кто её создал, не имеет значения, для чего! Как оградить от нее Геон — вот что единственно важно!..
Дымка сочетала в себе, казалось бы, несочетаемое: она и угнетала, и возбуждала одновременно, что не могло продолжаться долго и вело к стремительному изнашиванию организма. Первоначальное воздействие её было сходно с действием небезызвестного всем хашима — что неудивительно, ибо смола листьев хашша имелась в составе. Ощущение веселья и беззаботности, иллюзия восторга, изменение восприятия окружающего мира, новые краски и яркие 'живые' сны с раздвоением собственного 'я'... Эйфория длилась от недели до двух, потом действие дурманной составляющей ослабевало, и начинало проявляться собственно отравление — подъем сил сменялся их упадком, легкость и расслабленность — угнетенным настроением, а в некоторых случаях повышенной агрессивностью; появлялась слабость, головокружение, боли в мышцах, нарушения сердечной деятельности. При повторном приеме препарата все негативные симптомы отступали, а уже начавшееся разрушение организма жертвы приостанавливалось: эйфории больше не было, но мир, утративший краски, вновь расцветал. Утихала боль, возвращались силы — однако на этот раз всего на несколько дней. Дальше все негативные переживания и ощущения возвращались, а новая порция яда, полученная вместе с дурманом и упавшая на старые дрожжи, с удвоенной силой бралась за дело. Организм начинал отказывать. Нарушались некоторые функции, в частности почек и печени, менялась плотность кожных покровов, слизистые рта и носоглотки окрашивались в синий цвет, глазные яблоки желтели, вены отвердевали... Но главное — Дымка вызывала привыкание с первого вдоха и быструю деградацию личности, способной отныне лишь исполнять чужую волю взамен на новую дозу. Первый вдох подготавливал почву, распахивая перед жертвой врата Пятого неба, второй уже диктовал свои условия, а третий дарил лишь недолгое избавление от мук и столь же краткий миг забытья перед кончиной. Как только действие дурмана заканчивалось, измученная жертва впадала в летаргический сон и вскоре погибала от остановки дыхания.
Дымка была коварнее всех известных зелий забвения, беспощадней чумы и страшнее лесного пожара; зависимость от неё развивалась необратимая, а противоядия на сегодняшний день взять было неоткуда — как минимум, потому, что последний, двадцать шестой её ингредиент Кендал, сколько ни бился, так и не смог отыскать. Он дневал и ночевал в своей лаборатории, ставил опыт за опытом, сызнова перечел самые древние и замшелые трактаты по зельеварению, но цели своей так и не достиг. Загадочная последняя составляющая не желала даваться в руки. Вчера первого алхимика Геона посетило запоздалое подозрение, что, может быть, в чистом виде она просто не существует физически, являясь результатом соединения двух каких-то веществ, но от этого легче не стало. Если так, то придется начинать все заново, и в попытках вывести на чистую воду эту 'темную лошадку', очень легко упустить момент, когда завеса Дымки вплотную приблизится уже не к Геону, но к Мидлхейму. И даже если выход все-таки найдется, можно просто-напросто опоздать с противоядием. 'Да и есть ли оно? — мелькнула предательская мысль. — Возможно ли вообще его создать? И как отследить рубеж, за которым уже ничем нельзя будет помочь?'
Кендал раздраженно тряхнул головой, с низко опущенного капюшона под ноги беззвучно ссыпался снег. Противоядие! Да ведь его нет даже от Молочной росы! Понятно, что её действие не так фатально, и однократное применение не нанесет невосполнимого урона, зависимость разовьется только спустя пару недель регулярного приема, к тому же, она обратима... Но Дымка! Принципиально иное действие! И в ста процентах случаев совершенно идентичный результат!..
Он снова в бессильной злости тряхнул головой и, почувствовав слабость в ногах, на мгновение прикрыл глаза. Устал. Скинуть бы с плеч хоть десяток лет, дать себе отдых от мозголомных загадок, пускай всего на несколько дней, — или хотя бы просто как следует выспаться... Но первое, увы, невозможно, а второе и третье сейчас непозволительная роскошь. Да, завтра суббота, но это ничего не меняет. Разве что лишний час на сон — а потом снова работа, снова стены алхимического корпуса, снова бесплодные попытки пробить броню неведомого. Дымка! Будь она трижды проклята!
Только что пользы от пустых проклятий? Даже если они вдруг каким-то непостижимым образом достигнут своего адресата, это ничего не даст — поздно. Маховик запущен. А значит, остается только надежда, призрачная и отчаянная — на то, что его сил хватит успеть хоть что-нибудь изменить... Кендал вздохнул про себя и, подняв голову, увидел в десятке шагов впереди занесенное снегом крыльцо. Волевым усилием отодвинув на завтра все мысли о Дымке, он медленно поднялся по ступеням и вошел в дом.
Холл тонул во мраке. Только из-за неплотно сомкнутых створок дверей в малую столовую пробивалась слабая желтая полоска света. Там ему был оставлен холодный ужин. Герцог эль Хаарт скинул плащ, отряхнул его от налипшего снега, аккуратно расправил и повесил на крючок для шляп. А после, на ходу расстегивая черный магистерский камзол, направился прямо в столовую — переодеваться не было ни сил, ни смысла. 'Поесть — и в постель', — думал он, берясь за холодные ручки двери. Однако так и не распахнул ее, озадаченно застыв у самого порога. Тихие, едва слышные отголоски музыки, долетевшие вдруг до него откуда-то из самой глубины спящего дома, такие неожиданные, неуместные в этот глухой час, заставили Кендала остановиться и медленно обернуться.
Что это? Зачем? И кому, во имя богов, вообще пришло в голову играть посреди ночи?.. 'Полно, да не чудится ли мне? — подумал герцог. — Совсем непохоже на Вивиан' Он разжал пальцы и настороженно прислушался. Нет, это не шутки измученного разума! Определенно, рояль в большой бальной зале. Но ведь она стоит заперта уже много лет — Вивиан в последний раз садилась за инструмент еще до рождения Мелвина. Озабоченно хмурясь, Кендал вновь застегнул камзол и, не заботясь о свечах, отправился на звуки музыки. То затихая, то вновь отражаясь от стен, она вела его за собой — тягучая, печальная мелодия, немного рваная, словно пианист то и дело забывал ноты, но идущая, казалось, от самого сердца. Нет, это не Вивиан, совсем иная манера... Герцог эль Хаарт, неслышно ступая, свернул в левый от лестницы широкий коридор, миновал анфиладу и, достигнув высоких дверей в большую залу, осторожно потянул на себя одну из створок. Та поддалась — бесшумно, не скрипнув ни единой петлей, словно в угоду хозяину.
Большая бальная зала освещена была единственной свечой, горевшей в высоком подсвечнике, что стоял на круглом столике у рояля. Чехол с последнего был снят, по черным лакированным бокам и поднятой крышке скользили оранжевые блики. Дрожащий желтый свет играл на белых клавишах слоновой кости, отражался от натертого паркета и медным ореолом окружал склоненную над инструментом рыжеволосую гладко причесанную головку. Госпожа Делани? Вот так сюрприз! 'Как она сюда попала? — в растерянности подумал Кендал, стоя в дверях. — Ведь зала всегда заперта на ключ — и даже я не помню, где лежит вся связка. Вивиан нашла и отдала ей? К чему?'
Впрочем, какая разница! Давно пробило полночь, и это явно не то время, чтобы упражняться в музицировании. Подумав об этом, герцог эль Хаарт шевельнулся и уже открыл было рот, чтобы обнаружить свое присутствие, но тут воспитательница вновь тронула клавиши. Полочка для партитуры была пуста, но, судя по всему, госпоже Делани не требовались ноты. Черное, белое, белое, черное — тонкие пальцы порхали над клавишами, и старый рассохшийся рояль пел свою песню. Какая странная мелодия! Заунывная, тягучая, нет в ней ни страсти, ни тоски, ни легкости, ни грозовых раскатов, но что-то в ней трогает душу, воскрешая в памяти давно забытое прошлое: длинные летние вечера, желтые сумерки, распахнутые окна, в которые вливается далекий шум моря; огромная пустая зала, высокие напольные канделябры, обитый синим бархатом диван с придвинутым к нему кофейным столиком, запах жасмина и мама — в домашнем платье, мечтательно улыбающаяся Кендалу поверх крышки рояля. 'Переверни лист, милый' — негромкий ласковый голос... Герцогиня эль Хаарт играла совсем другое, совсем иначе — да всё тогда было иначе — но отчего-то незнакомая меланхолическая мелодия вдруг всколыхнула эти далекие счастливые воспоминания. И нынешний герцог эль Хаарт, уже давно не тот четырнадцатилетний юнец в голубом жилете, что переворачивал нотные листы, сидя на скамеечке рядом с матерью, молча стоял в дверях, глядя на сияющую начищенной медью рыжую головку — но видя прошлое, такое спокойное и беспечальное. Да, спокойствие... Спокойствие и смирение несла эта убаюкивающая музыка...
Клавиши, вздрогнув, вдруг резко умолкли. Раздался громкий шорох платья — и ушедший в себя Кендал очнулся, пойманный с поличным.
— Ваша светлость?.. — прошелестело в холодном воздухе залы. Широко раскрытые зеленые глаза воззрились на него снизу вверх. — Вы... простите, пожалуйста, я не знала, что вы... Я вас разбудила?
Герцог эль Хаарт поспешно отстранился плечом от дверного косяка. Тьфу, пропасть, и что за охота ему пришла торчать в дверях с оттопыренными ушами? Хорошо еще, что прямо здесь стоя не уснул!
— Это вы меня простите, госпожа Делани, — чуть склонив голову, чтобы скрыть собственное замешательство, отозвался он. — Я не хотел вас напугать. И я не спал, не беспокойтесь, я только что вернулся. Можете продолжать, не думаю, что на втором этаже будет хоть что-то слышно. Кстати говоря, как вы отперли залу? Я думал, что ключ уже давно потерян.
Рыжие краснеют быстро и ярко — пылающий румянец залил щеки и шею воспитательницы, донельзя смущенный взгляд уперся в пол.
— Это Мелвин, — виновато прошелестела она, — он нашел ключи. Вы же знаете, ваша светлость, как ваш сын любит прятки и тайны. Он показал мне эту комнату, а я так давно не играла... Простите, ваша светлость! Мне не следовало сюда приходить, да еще в такой час, и садиться за рояль. Надеюсь, я не разбудила ее светлость и Мелвина, но в любом случае, больше такого не повторится. Простите.
Она торопливо поднялась, все так же глядя себе под ноги. Совсем ребенок, подумал Кендал, и, кажется, здорово испугалась. Ему почему-то сделалось совестно.
— Право же, госпожа, это все пустяки. Играйте, если вам хочется — всё равно инструмент стоит без дела, — примирительно сказал он. И добавил, поколебавшись: — Но, наверное, и впрямь лучше днем.
— Благодарю, ваша светлость, — едва слышно выдохнула она. Потом поспешно скользнула мимо него в дверь и растворилась в темноте анфилады маленьким коричневым призраком. Герцог эль Хаарт задумчиво посмотрел на откинутую крышку рояля. Может, действительно открыть залу? Хотя Мелвин, этот любитель тайн, уж верно, не обрадуется. 'Завтра решу', — утомленно подумал Кендал, коротким щелчком пальцев гася свечу. И прикрыв за собой двери, направился обратно в холл. Часы пробили три. Поздно, совсем поздно, и эта нечеловеческая усталость... Нет, спать, сейчас же, глаза совсем закрываются. 'К демонам ужин, — поднимаясь по лестнице, думал он. — К демонам всё, даже Дымку — нет у меня больше сил'.
