Книга 1

У них пока нет разрешения на применение орудий да и на высадку тоже нет разрешения, но они будут. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, через неделю, через декаду, через месяц...

Я улыбаюсь, смотря в сторону врага.

Улыбаюсь, вспоминая, как много дней назад у моего виска просвистела пуля. Применение порохового оружия классом до третьего протоколом вторжения не запрещено — этим и решил воспользоваться один меткий стрелок, наблюдавший с палубы как я каждый день выходил на этот берег. Это стоило ему жизни — пуля, выпущенная мной в ответ из штатного Ужа, превысив прицельное расстояние стрельбы больше чем в десять раз, попала стрелку в череп.

На следующий день я выстрелил первым, убив ещё кого-то из тех, кто был на кораблях.

И на следующий день я убил.

И на следующий.

С тех пор палубы пустели, когда я выходил на берег.

— Сорок первый!

— Сорок первый на связи. — решив, что дальше злить начальство было бы уже неразумно, ответил я.

Сорок первый... номер... с именем мне было бы тяжелее делать то, что я делаю.

С именем было бы невозможно сотворить то, что я должен сотворить.

Межреальность. Год 2187 после Падения Небес.

Сатана врал — уж я-то это знал точно. Отец Лжи, как-никак. Статус обязывает.

Не было ни шума прибоя, ни воя ветра.

Не было запросов в главный офис.

Не было их.

Был костерок, затерянный среди руин.

Был солдат, смотрящий в огонь.

Были мысли, свои и чужие.

Была нашивка на рукаве, на которой только и различишь, что две цифры '4' и '1'.

— Первый из запретных номеров. — грустно усмехнулся Сатана. — Кровавые призраки.

— Скорее уж кровавый понос. — недовольно буркнул Проповедник, сам не заметив того, что на несколько мгновений вернулся к истокам себя самого.

Порядок. Миллисиан. Эпоха Величия, конкретная дата неизвестна.

Незнакомец смотрел на меня с той стороны зеркальной глади.

Один из тех счастливцев, которые оказались на полярном научно-исследовательском комплексе Колыбель в то время, как весь остальной мир оказался спалён в огне ядерной войны.

Один из тех несчастных, чья память оказалась очищена от воспоминаний в день, когда остальному миру пришёл конец.

Незнакомец послушно улыбался и дотошно повторял каждое моё движение, но отчего-то меня не покидало впечатление, что стоит мне отвернуться, и он вернётся к тому, что делал до того, как я подошёл к зеркалу. А делал он вне всякого сомнения что-то ужасное.

— Это нормально. — успокаивал меня голос Матери, когда я вводил себе очередную дозу препаратов.

— Это нормально. — соглашался я, ощущая, как спокойствие растекается по моему телу.

Межреальность. Год 2187 после Падения Небес.

Невнятный шёпот, звучащий за гранью слышимого, сорвал покрывало сна, уже начавшее окутывать моё тело.

Чья-то мольба. Или призыв.

— Не Безымянка, даже не близко. — Сатана даже взгляд от книги не поднял.

— Он зовёт не нас, а Его. — высказался Проповедник, который, видимо, услышал гораздо больше моего. — Его, а не нас.

— Он сам не знает, кого зовёт. — не согласился Командующий.

— Не важно кого он зовёт — некому приходить на этот зов. — отмахнулся Семипечатник.

Это он точно подметил: призыв слишком слаб. Его-то и не слышно мне вовсе, а уж о том, чтобы призвать хоть кого-то серьёзного, и речи быть не может.

Подниматься не хотелось. Хотелось притвориться, что ничего не было, вот только я редко делал то, что мне хотелось, чаще приходилось делать, что должно.

— Там ведь может быть что угодно. — это Проповедник решил мне поведать то, чего я и без него знал. — Хочешь в очередной раз умереть?

— Иди и умри — это ж его лозунг. Забыл что ли? — поднялся Командующий.

— Иди и умри — это неофициальный лозунг подразделени...

Проповедник фразу не закончил, ведь был грубо перебит всё тем же Командующим:

— Да плевать!

А потом уже мне:

— Я с тобой.

Хотел сказать ему спасибо, да он и так знал, что я ему благодарен.

Даже если бы он в одиночку не был способен противостоять армии, я всё равно был бы благодарен ему за то, что он пошёл со мной.

Одному оно всегда тяжелее и страшнее — это я понял уже давно... хотя когда-то... когда-то было иначе...

Гул-Вейт. Год 2187 после Падения Небес.

Бежим. Самым банальным образом. Ногами.

Командующий ругается сквозь стиснутые зубы. В основном на себя, идиота великовозрастного, не сообразившего за столетия нашего путешествия сварганить хоть какое-никакое средство передвижения. Немного на меня, пыль дорожную, за тоже самое. Немного на Проповедника, за то, что оказались мы в километрах десяти от цели. Немного на строителей местных дорог, руки у которых росли явно не из того места, из которого положено расти рукам у тех, кто делает дороги по которым должны будут передвигаться люди.

— Проповедник, гад. — в очередной раз выдохнул Командующий.

Гад, он, гад, только и так сделал всё, что мог: без подготовки пробил нам дорогу из Межреальности в этот мир, а теперь занят тем, что сшивает материю реальности, не позволяя образоваться полноценному прорыву Пустоты.

Бежим к деревне, что объята пламенем.

— Сатана, чёрт тебя дери! — ору я, понимая, что мы опаздываем, а, возможно, уже опоздали.

— Сразу надо было ко мне обращаться, а не строить из себя героев. — Сатана появился в метрах ста впереди и, спрятав книгу в одном из карманов халата, вновь исчез.

Командующий, буркнув в ответ что-то невнятное, но явно неодобрительное, начал ускоряться, отрываясь от меня с каждым ударом сердца всё сильнее.

Да, не мне, Человеку, тягаться с тем, кто, пройдя бесчисленное множество модификаций, голыми руками сворачивал шеи ангелам.

Гул-Вейт. Год 2187 после Падения Небес.

Горький дым выедает глаза, заставляя слёзы течь по щекам, душит кашлем.

Огонь, дым и запах горелой плоти... как тогда... наверное, я тоже молил о тогда помощи. Я хотел быть спасённым, но никто не ответил мне, а может быть ответил, да ответ оказался совсем не тот, что ожидал я. Всё может быть. Я практически не помню, что же тогда случилось, а то немногое, что помню, скорее всего, сам и придумал... но огонь и дым были... дым и огонь, и трупы, множество чудовищно обгоревших тел.

— Ты — мой должник. — тыча пальцем мне в лицо, проходит мимо Сатана.

Не любит он суеты. Но не Семипечатника же звать было? Тот больше по убийствам. Спасать — не его. Не любит он это дело.

— Шутка в том, что спасение одних, обычно, подразумевает гибель других. А что же это за спасение, если умирает не одни, а другие? — логика Семипечатника проста и понятна.

И я всегда соглашаюсь с ним. С Семипечатником невозможно спорить даже не потому, что он прав, а и потому, что чужое мнение его мало интересует.

Его вообще мало что интересует, кроме убийств, конечно.

— ... из-за какой-то псины... — доносится обрывок фразы раздосадованного Сатаны, — ... сами тащите...

Какая ещё псина? О чём это он?

— Вот ни всё ли равно тебе, кто это был? — послышался ответ Командующего, который мог бы и притвориться, что не слышал слов Сатаны.

Слёзы, из-за этого проклятого дыма, так и текут.

С трудом прикинув, откуда слышался голос Командующего, поворачиваю туда.

— Ну ты-то куда прёшься? — появившись из дыма, хватает меня за руку Командующий и развернув, тащит прочь.

И правда: куда это я? Командующий сам не справится что ли? Да и с чем там справляться после Сатаны-то?

— Работа истинных людей. Очищение огнём. Помнишь ведь это заклинание? — Командующему дым нипочём. — Как бы наш старый знакомец — отец Жиллиман — не оказался к этому причастен, а то Сатана просто пеной изойдёт, тыкая нас носом в то, что он-то предлагал избавиться того отряда.

Преувеличивает Командующий, конечно. Сатана, если прав окажется, от силы бросит фразу-другую, а то и вообще и слов удостаивать не станет.

Честно, говоря, лучше бы зудел о своей правоте без остановки.

— Да кто его знает — что оно лучше? — не согласился Командующий. — Вон Проповедника слушать — то ещё счастье, так что пусть уж лучше будет, как оно и было до того. Люблю я, знаешь, стабильность.

Командующий всё-таки вытащил меня из дыма горящей деревни, и дышать сразу стало легче.

— Хде? — выкашлял я из себя вопрос.

— Вот. — поворачивается ко мне левым боком Командующий показывая свою ношу.

Пес свисает бесчувственной тушей с его руки.

Простой дворовый пёс.

— Ках?

— Да кто ж его знает как? — опуская на землю свою ношу, развёл руками Командующий. — Да оно и не важно.

Да оно и не важно. Это он точно заметил. Совершенно не важно как персонажу под номером сорок удалось выжить там, где остальные умерли, или как мольба умирающего пса достигла ушей тех, кого прозывали Скрытыми. Важно лишь, что это произошло. Мы работаем лишь с последствиями — причины остались далеко позади, и если начать докапываться до них, то ещё не известно чем это может закончится. И для нас, и для пса, и для причин, конечно.

— Пригляди за псом, пока я за Проповедником смотаюсь. — Командующий уже был готов бежать к тому месту, где Проповедник латал прорыв.

— Не надо ни за кем бежать. — остановил его Семипечатник. — Ты, Командующий, вытащил его из деревни, и, почитай, теперь за отца, а я, раз так дела обстоят, за дядьку сойду. Неужель, для племянника кровь пожалею?

Улыбается Семипечатник. Не припомню, чтобы видел такую улыбку на его лице. Светлую и немного грустную. Не было у него таких улыбок раньше. И где нашёл-то такую только?

Несколько веков спустя благодаря таланту Вёльвы молва людская да и не только людская будет врать, что волк Фенрир был рождён Гулльвейг от хитроумного Локи.

И, наверное, где это и могло быть правдой.

Тогда же был только пёс, который отказался умирать следом за своими хозяевами.

Простой пёс.

Межреальность, в районе миров Тартин и Лирон-до. Крепость Терминатор. Год 2417 после Падения Небес.

Ненавижу!

Сипит медсестра, слабеющими руками пытаясь оттолкнуть меня, но моя левая кисть надёжно сжимает её горло. Моя левая кисть также надёжна, как и правая, что вогнала скальпель в живот девушки.

Неужели медсестра окажется также слаба, как и доктор, которому я распорол горло секунду назад?

Движения рук, больше идущие девушке, притворяющейся, что ей не нравится грубость нового любовника — это и вся твоя воля к жизни?

Ненавижу!

Обмякает тело, безвольно повисли руки.

Отбрасываю в сторону труп — теперь путь свободен.

Бежать!

Бежать из этих стерильных комнат, от безразличных объективов камер и глухих к мольбам машин из стали и стекла.

Бежать, пока вновь не появилось электропитание.

Бежать, пока не угасла ненависть, позволяющая резать горла, колоть в живот и грудь, проламывать черепа тем, кто осмелился встать на моём пути к свободе, к жизни.

Бежать, убивая любого, вставшего на пути.

Бежать не куда-то, а откуда.

Бежать отсюда. Куда — не важно.

Ага!

А вот и причина пропажи электропитания, которая так мне помогла.

Лохматая тварь, что-то среднее между человеком и волком. Вервульфом, кажется, зовётся.

Опустила лапы вниз, думает, неопасен я ей.

Зря это она.

Ненавижу!

Проскальзываю меж ног, попутно рубанув что было сил промежность твари, а затем, ухватившись за шерсть, вскакиваю на спину, чтобы одним махом распороть шею чудовища.

Валится вервульф, заливая пол своей кровью и хрипит что-то невнятное.

Разбираться нет времени: из коридора выскакивает ещё одно лохматое чудовище, а за ним женщина и ещё кто-то.

Нет, с таким количеством противников мне не совладать.

Ненавижу!

Бежать!

Не угнаться им за мной.

Сам чёрт за мной сейчас не угонится.

Разве что крики их всё никак не хотят отставать:

— Стой, Тристан! Стой!

Раст. Год 253 после Падения Небес.

Ответ на мою эмоциональную тираду последовал почти мгновенно и был не менее эмоционален:

— А если и сидела я над страницами Легенды с безразличным лицом и росчерком пера заставляла отцов сжигать детей и своих, и чужих? Заставляла заклинить затвор у винтовки, пистолета и мало чего ещё, обрекая не то что одно персонажа, целые народы на смерть? Что если это я украла у тебя и тот шрам, и многое другое? Убьешь и меня, как убил Бога Сотворённого?

Убивать единственного имеющегося в моём распоряжении собеседника — непозволительная роскошь. А если ещё и проигнорировать заявление, что собеседник не-милая-не-девушка, и дорисовать этому густому голосу соответствующие формы, то убийство перестает быть непозволительной роскошью, становясь форменным самоубийством. Что же до самоубийства, так оно точно отсутствует в списке дел на сегодня, как впрочем и на завтра.

— Разогналась. — буркнул я, подводя итог своим размышлениям.

— Разогналась?.. — я мог бы и сам догадаться, что эти слова скоро должны прозвучать, не ради простой беседы ждала же не-милая-не-девушка когда я наконец проснусь. — Это ты ещё просьбу мою не слышал.

— Сразу предупреждаю, если у вас тут религия в мою честь, то тащите сперва девственниц, а только потом всяких жрецов. Девственниц — живыми, жрецов же в любом виде, жаренными на костре, посаженными на кол, повешенным, мне особо без разницы, если, конечно, в жрецах у меня не милые девушки, готовые на всё ради своего божества, то есть меня.

— Нет у тебя религии. О твоём существовании как Человека, а не Богоубийцы, вообще вряд ли кто догадывается.

— Ну кроме тебя, не-милая-не-девушка. — не мог не уточнить я.

— Кроме меня.

— Тебя, у которой есть на столько срочное дело, что ты могла прождать моего пробуждения толи сотню, толи вообще две сотни лет?

Разговор забавлял меня, давая возможность размяться да и вообще прийти в себя после смерти, что благодаря верности построенной мной теории обернулась лишь сном.

— Могла и дольше прождать, если бы я не вздумал проснуться, — печать работы Семипечатника штука серьёзная. — сам ответил я на свой вопрос, заметив, что трещины на полу образуют смутно знакомый узор.

— Могла, но мне повезло. Я вообще удачливая.

— Сильное заявление особенно от той, у которой есть просьба к такому, как я.

Не только узор оказался знакомым, но и сам ангар, служивший мне пристанищем.

Отличное место подобрали те я, которыми мне никогда не стать.

Со смыслом.

Именно тут впервые шагнул со страниц Легенды в Истинный мир тот я, которым я, возможно, никогда и не был.

Мало, что с тех давних пор изменилось на этой давно умершей планете, разве что нет больше ангела, утыканного стрелами и копьями, то тот ёж иголками. Зато видны остатки погребального костра.

Озаботились, значит, те я, которыми мне никогда не стать, о том, чтобы наконец поставить точку в истории с ангелом-упрямцем, который истратитил себя на сохранения былого человечества, что обратили позднее силой Ленегды в грязных.

— Удачливая. Человек мог ведь и не пережить боя с Богом Сотворённым, как я могла не пережить боя с Душегубом.