Свидетель Канона

— У вас так хорошо получается объяснять!

— Между прочим, это истинная правда!

— А ты, Симакадзе, могла бы и...

— А мне тоже интересно. И потом, Хару... Харуна-сама — мой флагман! Донимайте свою Асторию!

— Не ссорьтесь, девочки. Стволов у меня хватит на всех.

Удовлетворившись почтительной тишиной на канале, Харуна разослала схемы:

— Так называемый принцип неопределенности Гейзенберга. Чем точнее мы знаем одну характеристику частицы, тем туманнее... Хм, да, туманнее остальные. Никлаус, что это значит применительно к нашему примеру?

— Если мы точно знаем энергию частицы, то плохо координаты. И наоборот.

— Верно.

— Госпожа Харуна, мэм. Но ведь это работает в микромире, в квантовой механике. И только для пар характеристик, описываемых несвязными...

— Некоммутирующими операторами.

— Ну... Да. Но мы-то мы ищем объект макромира. Судя по энергетике возмущений в сети, не меньше линкора. Судя по характеру возмущений, чуть ли не "КШиП".

Харуна снова чудесным образом передала по сети улыбку:

— А ядра у нас, девочки, что такое?

— Ну да, точно: узлы квантовой сети.

— Вот, мы приблизительно локализуем источник возмущений где-то здесь. В радиусе измерительной погрешности. А что такое точность физических измерений, вы вчера спрашивали.

— Несколько порядков, мы еще не забыли. Госпожа Харуна, мэм... А правда, что мы находимся в его сне? И, если он проснется, мы исчезнем?

— Это гипотеза, Радфорд. Пожалуй, излишне смелая, не лишенная поэтичности, почему ее все и подхватили. Но всего лишь гипотеза.

— Потому, что ее нельзя доказать?

— Хуже, девочки. Потому, что ее нельзя опровергнуть. Критерий Поппера, кому интересно. Ну, не расслабляйтесь. Давайте-ка, "все вдруг" и обратным курсом, еще один проход.

— Госпожа Харуна, мэм.

— Последний вопрос, Никлаус. Мы все же в поиске.

— Да, госпожа Харуна, мэм. Стоит ли, в таком случае, прерывать его сон?

* * *

Сон человеческий — земля незнаемая. Что же сказать о сне "двойной звезды" из разума человека и квантовой системы? Что ни скажи, все и правда и выдумка в одно и то же время, отличие только в проценте того и другого. Добрый месяц прошел, как я в нужном времени, а чувствую себя боксерской грушей. Все-то чудится, что прилетали ночью инопланетяне, рисовали мне круги под глазами.

Поднять подняли — разбудить забыли.

Мысли ползают слониками по гололеду. Со стороны выглядит умно и внушительно, пока ноги не разъедутся. А тогда хлобысь! Мягким пузиком об холодный каток.

Словно бы мое тело перенесли на Альфу Ворона, за сорок восемь световых лет. А сознание не телепортировали. И вот оно догоняет своим ходом, с околосветовой скоростью. Безмозглое же тело, ясно, тупит страшнее диплодока.

Черт, я понял!

Да у меня же просто отходняк от переброски!

Это пройдет!

Рано или поздно пройдет!

Вот я тогда и всплыву. Сразу всем и сразу за все.

А пока что надо вести себя, как в санатории. Поменьше двигаться, побольше спать. И радоваться, что квантовое ядро обеспечивает питание, за мамонтом гоняться не нужно.

Кстати, о мамонтах. Пока прятался у дна, тут вокруг такие восьмихрены роились! И девятиногие, и четырехглазые и шестибрюхие. Зуб даю, на моей Земле таких не водилось.

То ли будущее у нас... Интересное, как в той китайской поговорке.

То ли я в расчете ошибся и попал черт знает, куда.

* * *

Куда царская охранка умело ткнула иголочкой, никто так и не понял. Не то, что историки — даже журналисты через полвека не раскопали, с чего заполыхало и кто первый начал.

Но результат воспоследовал изумительный.

Партия социал-революционеров и партия анархистов-коммунистов, соединив усилия, обратили взор на многострадальные Балканы, терзаемые сперва турками, затем болгаро-сербскими войнами.

Выстрел в эрцгерцога Фердинанда — и все Балканы охватило пламя революционного безумия.

Надолго планета запомнила одна тысяча девятьсот четырнадцатый!

Балканы представляют собой горы и море. Причем горы невысокие, обильно заросшие лесом, снабженные водой из многочисленных родников, изобильные укромными долинами, пещерами, узкими перевалами... Для действий партизан Балканы лучшее место на Земле!

Балканская советская социалистическая республика продержалась ни много, ни мало — двадцать пять лет. Со всей Земли туда сбежались отчаянные люди, желающие приложить руки к защите свободы и подлинного народовластия. Четверть века БССР громадным пылесосом вытягивала смутьянов отовсюду, четверть века сражались анархисты и социалисты в кольце врагов, и столько же времени контрабандисты всей Европы, Турции, северной Африки возносили молитвы за успех отчаянных ребят в кожаных куртках, потому как на революционной земле не действовали никакие правила и законы... Ну, почти никакие.

Руками беглых романтиков на пожертвования таких же романтиков, только оставшихся дома, балканцы сумели наладить производство собственного оружия и патронов к нему, влезть на несколько транзитных маршрутов контрабанды, почти блокировать Адриатическое море и выиграть у Италии торговую войну. Теперь уже победить анархистов силой смогло бы не всякое государство; понятно, что Англия либо Россия сумели бы — но ни король Георг, ни царь Николай того не желали.

Балканы превратились в удобнейший полигон, этакий боксерский ринг в центре Европы, где оказалось удобно испытывать военные новинки, в огне которого самоистреблялись беспокойные смутьяны всех сортов — от марксистов-ленинцев до монархистов-рюриковцев, от итальянских facisto до германских nazi. Огненное кольцо, "незаживающая язва Европы", пылала по всем фронтам, извергая полупереваренными то французский, то итало-румынский, то британский, то русский экспедиционные корпуса.

Даже стальные немцы, поначалу заняв гарнизонами земли хорватов, черногорцев, сербов, со временем поняли, что удерживать побережье Адриатики попросту невыгодно. Партизаны уничтожали всякое сообщение, блокировали гарнизоны, изводили ночными обстрелами и брали, в конце концов, измором. Выгода от владения богатейшими землями низводилась в ничто; начать же правильную колонизацию Балкан, как некогда Прибалтики, немцам не позволяли соседи под угрозой настоящей большой войны. Поневоле Кайзеррайх обратил взор на Африку, где и полезных ископаемых водилось поболее, и негры сопротивлялись вполовину не так яростно, как дикая смесь из болгар, сербов, черногорцев и набежавших к ним сорвиголов любой нации, убеждений и политической окраски.

Собственно, не только немцы, но и любая из великих держав смогла бы задавить БССР без надрыва — но прочие великие державы совсем того не желали. Ведь победитель слишком усилится, к тому же и подберет себе наследство Франца-Иосифа, да еще и выйдет на берега Средиземноморья в ключевом регионе, где все пути в Индию.

В результате всех частных операций, скрытых войн, торгов и тайных соглашений, граница БССР установилась южнее Австрии, обкорнав "двуединую" монархию до собственно Каринтийских и Штирийских земель с кусочком Тироля. Чехи, словаки, венгры выторговали себе независимость, угрожая примкнуть к БССР. От великой Австро-Венгерской империи осталась одна только Австрия.

Глядя на них, поляки тоже предъявили ультиматум Петербургу: воля или война!

Царь Николай соглашаться не хотел, но тут в самой России-матушке, как по заказу, прокатился мутный вал бунтов, расстрелов, крестьянских восстаний — намного страшнее "революции пятого года", ибо народ уже дошел до кипения. Царя Николая смыло, а его наследнику Михаилу Романову пришлось обратиться ко внутренним проблемам. В итоге, терзаемый со всех сторон советниками, доброжелателями, агентами того или иного королевства, наконец, просто проходимцами наподобие Распутина — царь Михаил с коварной ухмылкой сдал Польшу германцам.

Германский кайзер Вильгельм тут же вспомнил знаменитое: "Все Балканы с Константинополем вместе не стоят костей и одного померанского гренадера", вывел войска из Далмации и приступил к "окончательному решению польского вопроса", обращаясь с ясновельможным панством если и лучше, чем с неграми в Африке, то ненамного.

Царская же охранка продала революционерам еще партию винтовок Бердана и патронов к ним, и даже обсудила с новым царем (тот вел себя поживее и поразумнее Николая) — не продать ли БССР кораблик-другой? Или, скажем, новоизобретенную подводную лодку "анженерной работы"? Приличным державам шкодить из-под воды некомильфо, а вот не уважающим ни бога, ни черта революционерам самое то подорвать кого-нибудь прямо в Суэцком канале. Ну, чтобы англичанка не расслаблялась. Да и самотопины эти не на православных же испытывать.

Ответ царя Михаила недолго пребывал во мраке тайны. Потеряв "от неизбежных в Египте случайностей" новенький крейсер прямо на переходе в Индию, англичанка (в лице короля Георга, пятого этого имени) исключительно по доброте душевной снабдила БССР летной школой, где начала испытания бомбардировщика "Хейнли-Пейдж-0/400", от восточных границ БССР достигавшего самой Одессы.

Вполне предсказуемо "птенцы драконов" не понравились царю Михаилу, и еще французам. Потому как от западных границ БССР порождение коварного альбионского гения вполне достигало Марселя. Не дожидаясь, пока драконы встанут на крыло, потомки Роланда снесли авиашколу, а с нею и весь Дубровник — сосредоточенным налетом трехсот новейших трехмоторных "Блерио" и всех шести дирижаблей.

Тогда революционеры деньгами сочувствующих со всего света оплатили немцам зенитные пушки, вошедшие в легенду "ахт-ахт". Русские казаки былинным рейдом добыли образец пушки и вытащили по горам к себе, разгоняя революционные войска чуть ли не нагайками. После этакой конфузии БССР поневоле создала корпус горных егерей-пограничников, на долгие годы сделавшийся проклятием всех соседей. Первыми взвыли контрабандисты из Италии, и тогда их дружки в правительстве блокировали все побережье БССР вполне приличными легкими крейсерами.

Не имея денег и времени на "большой флот", БССР произвела тучи "ночных дьяволов" — торпедных катеров, днем укрывающиеся в пещерах и бухтах. Ночью десятки мелких корабликов бесстрашно атаковали все, что видели; поговаривали, что часть из них управляется не людьми, но искусственным разумом профессора Бекаури.

Словом, трудами добрых соседей за четверть века БССР отрастила изрядной величины зубы. Пришлось окружить "незаживающую рану" кордоном из укрепленных полос, иначе-то рейды революционной конницы остановить не получалось. Поговаривали, что революционеры — а вернее, ученые-предатели, сбежавшиеся к ним со всего света, соблазненные возможностью воплотить самые бредовые идеи — вымыслили для прорыва этих укрепленных полос некие "бронеходы". И тоже управляемые по радио.

Но мир, по счастью, не успел увидеть никаких порождений сумрачного гения Остехбюро, потому как в одна тысяча девятьсот тридцать девятом году позабытая всеми Япония вылезла из норки и тут же хапнула Филиппины, понадкусывав Малайзию и Новую Гвинею чисто по широте самурайско-харбинской души. Когда же Северо-Американские Соединенные Штаты выслали флот с ответным ударом, японские радиевые бомбы превратили Перл-Харбор в остеклованную котловину, а Панамский канал расширили вдвое и углубили вчетверо. Только вот плавать по красиво светящейся голубой воде канала сделалось невозможно лет примерно так на двести.

Про то, что эпидемия чумы в С.А.С.Ш разгорелась не сама собой, янки узнали только через год, перехватив при испытаниях нового высотного бомбардировщика японский стратостат со стеклянной колбой, напиханной бациллами под пробку.

Вот когда планета поняла, что рыцарские времена с их глупыми плюмажами, пафосными вызовами-девизами, подвязками и лентами на копьях — совсем не так плохи, как прежде казалось. Вынули из-за печки профессора Эйнштейна, выдали ему кучу денег, эсминец "Филадельфия" и потребовали немедленно, кровь из носу, произвести машину времени.

Потому что иначе никакой возможности выправить страшную историю не просматривалось.

* * *

Не просматривалось ничего: ни впереди, ни по сторонам. Нависали темные стены пещеры, давили, вызывая желание втянуть голову в плечи, да тихонько шуршали сапоги по неровному камню. Наконец, на пределе видимости запрыгал свет горящего впереди костра.

Я прошел еще шагов десять. К бликам прибавился тихий звон струн; еще через сколько-то шагов я оказался в просторном зале, вымытом водой за много тысяч или даже миллионов лет. Неровный купол в самом верху замыкался отверстием, уходящий в него дым закрывал темнеющее вечернее небо, стирал слабые звезды.

Струны смолкли, я узнал сидящего у костра.

Там сидел старик с моим лицом.

— Ну что? — вместо приветствия старик пошевелил костер, тот отозвался легоньким столбиком искр. — Доигрался напильник на треугольнике? Мало тебе, что твой прототип даже не построили, так ты еще и вероятности на вилку наматываешь. Это же не макароны! Полупрозрачный изобретатель, на мою голову.

Пока я в ужасе рассматривал истончающиеся на глазах руки, призрачные голени, невесомое, становящееся незримым, тело, старик перелил нечто из кувшина в широкую чашу, кувшин же опять придвинул к самому костру.

— Ты что себе думаешь, прогрессор-самоучка? Шлепнулся спиной на бетонку, подскочил, и дальше превозмогать побежал? Так здесь не театр!

Старик поднялся; расшитый звездами синий плащ краем задел костер. Запахло горелой шерстью.

— Да, войну ты запихал под ковер. Но чего добился в итоге? Крестьяне в крепости, порох в сухости, англичанка в ярости... И тут, внезапно, развоплощение. Вот же неожиданность, кто бы мог подумать?

Старик недолго похихикал, затем поморщился, загибая пальцы:

— Одна тысяча сто сорок девятый, потом одна тысяча сто девяносто четвертый. Одна тысяча четыреста девятнадцатый, потом одна тысяча четыреста девяносто первый. Наконец, одна тысяча девятьсот четырнадцатый... Закономерность понял?

Я кивнул. Повторяются по нарастающей все комбинации четырех цифр: один, один, четыре, девять. Что-то значат, наверняка. Но вот что?

— Следующий год у нас... — дед покряхтел, зацепил краем плаща арфу, та издала торжественный басовый звук.

— Одна тысяча девятьсот сорок первый. Хм. Да. Попаданец в сорок первый год. Оригинально! Свежо! Неизбито!

Старик свел обе руки вместе и в них неожиданно засиял хрустальный шар. Всмотревшись в него, дед испустил тяжелый вздох:

— Там хотя бы не облажайся... Историовыгибатель. А то и впрямь исчезнешь совсем. Чагатайская республика, Балканская советская социалистическая республика, тамплиеры в Америке... Немцев еще в Антарктиду не додумался заслать?

Я попробовал кивнуть, но уже оказалось и нечем — весь вышел.

Дед прищурился на тающие остатки меня, хмыкнул без удивления:

— Не разбрасывайся на побочные ветки, если хочешь хоть когда-нибудь проснуться. Да, там приятно себя великим ощущать, но, прости мне очевидное, ты же не во всякой ветке существовать можешь. Ты — линкор "Советский союз".

* * *

— ... Линкор "Советский Союз", мы наконец-то его установили.