Я издалека заметил, что крест и холм как-то иначе выглядят. Более того, погодные условия никак моему взору не мешали, и вскоре я разглядел там, вдалеке, два знакомых силуэта. Чем ближе мы подбирались к месту, тем медленней я шел. И вот я совсем остановился. Что-то слишком много сложных решений на одну мою голову в ограниченный отрезок времени!
— Что там? — снова спросил Ромка, подходя ближе ко мне и вглядываясь вдаль. Отсюда он, конечно, ничего не видел, только смутно белеющий крест да точки-фигурки.
— Ты как относишься к ужастикам? — спросил я, поразмыслив с секунду.
— Ну, как, — Роман тоже задумался. — К каким ужастикам?
— Ну, где много криков и прочие анатомические подробности...
— Порно ты имеешь в виду?
— Нет, — я покосился на мальчишку. — Где литры крови, кишки и прочее.
— А, — протянул он понятливо. — Я в обморок не хлопнусь, если что. Я надеюсь. Может, пойдем уже, а?
Я еще немного помешкал и зашагал к утесу.
Собственно, произошло то, чего я не столько боялся, сколько стеснялся. Сейчас объясню, в чем дело. Когда мы подошли к подножию холма с крестом, высокие камни заслонили нам обзор, но тело, прикрепленное к монументу, уже можно было разглядеть. Это женское тело не беспокоило меня особо, оно было целым, в конце концов. Я, вообще-то, очень не люблю резать помидоры, к примеру. Я вообще не люблю, когда разрушается целостность. Мне приходится преодолевать некий барьер внутри себя, чтобы хорошенько так изменить установленный порядок вещей. А Камориль Тар-Йер — не такой. Он никакого пиетета к целостности не испытывает.
Хотя, казалось бы, при моих способностях и умениях, такая особенность психики может показаться странной и даже лишней, но что имеем.
Я как всегда брезгливо взглянул на развернувшееся перед нами эпически-трагическое полотно.
— О, Мйар, ну наконец ты явился, — улыбнулся мне Камориль, голый по пояс, художественно заляпанный кровью, держа в руке обломок лучевой кости, острый на сколе.
За ним, на плоском широком валуне, было распластано другое тело, на этот раз — бессистемно вспоротое и безголовое.
— Камориль, что это?! — растерянно спросил я. — Кто все эти трупы? Что тут произошло? Рома, не ходи туда! Откуда ты знаешь, мертвое ли оно!
Рома меня, конечно же, не послушал. Он обошел Камориль и стал рассматривать обезглавленное выпотрошенное тело. Конечно, такое любопытство живет почти в любом мальчишке, но вот чтобы оно сочеталось с подобной небрезгливостью — это меня немного удивило.
— Да все нормально, Мйар, не паникуй, — это сказал Эль-Марко, спрыгнув с камня неподалеку. — Напряженный момент тут был две минуты назад, когда полуживой стрелял, а сейчас все нормально. Агрессор — вот он, обезглавлен и обездвижен, а колбасная тетка — не настоящая. Ты думаешь, Камориль стал бы делать глупости?
— Он-то? Еще бы, — я покосился на загадочно ухмыляющегося некроманта, спрятавшего ту самую лучевую кость за спину. — Ты чего веселишься?
— Ну не плакать же мне, — он пожал плечами. — Весело же. Ох, давно мне не было настолько весело, — он снова улыбнулся.
— Таки что здесь произошло? Кто тебя сюда вызвал?
Камориль плавно повел свободной рукой, и кровь, которой она была испачкана, стала впитываться в его кожу, будто бы высыхая и испаряясь. Так, все кровяные разводы на его теле вскоре исчезли. Эль-Марко протянул ему рубашку, и некромант стал неспешно надевать ее.
— Да, по правде сказать, я и сам не особо понимаю, что тут произошло, — хмыкнул он. — Значит, когда мы с Кападастером обедали, к нам подошла девушка, брюнетка, внешности обыкновенной, долго смотрела и дергалась, а потом таинственным голосом проговорила, куда нам пойти для того, чтобы все узнать. Так и сказала: 'там вы все и узнаете'. Ну как мы могли такой милахе отказать?..
— На ней были чары управления, — добавил Эль-Марко, — это за версту было видно, потому что волю сломали, как орех. Даже я опознал! Деваху накрыло тем самым, которое управляющему дает возможность слышать ее ушами, видеть ее глазами и все остальные пикантные подробности тоже ощущать.
— Эти чары довольно распространены, хотя Заповедью Неугомонного Сердца порицаются, — добавил Камориль. — Их часто используют в своих играх извращенцы всякого окологильдийского толка, преимущественно чтецы. Их еще называют 'Око Мастера'.
— А ну напрочь эти сомнительные подробности, — фыркнул я, — трупы-то откуда?
— Ну, ты погоди, я сейчас до них доберусь, — Камориль застегнул последнюю пуговицу на рубашке, потом закатал рукава. — Когда мы сюда приехали, я было подумал, что суть — вот в этой барышне, что на кресте, — он еще раз окинул взглядом мало эстетичный 'натюрморт', — но она оказалась... приманкой, что ли? Обманкой? Ловушкой?..
— Ловушкой? — я опять не догонял.
— Она не настоящая. Она никогда не была живой. У нее нет пупка, и, знаешь, некоторых других отверстий тоже нет. Но она совершенно определенно органическая и очень близка к физическому совершенству. Этакое первое дитя неудачливого современного бога.
— Кукла? — невпопад спросил я.
— Она как... проба или эксперимент, очень хороший, но не идеальный, — Камориль повернул голову влево, резко и глубоко, как птица. — Не тронь, — сказал он Ромке, который как раз тянулся к обезглавленному трупу на камне.
— Не очень-то и хотелось, — скуксился мальчик.
— Камориль, может, убери ты это тело куда-нибудь, а? — взмолился я. — Воняет же и вообще... Давай, может, закопаем его...
— Сейчас я оба тела уберу, — кивнул некромант, — отойдите все мне за спину. Так вот, собственно...
Продолжая говорить, он выломал из трупа несколько ребер (я предпочел не смотреть), и воткнул их на равном расстоянии друг от друга в землю вокруг креста, образуя некую геометрическую фигуру. Затем опустился на колени, взял пригоршню земли и пустил по ветру. Отряхнул руки одна об другую. Поднялся.
Камень, на котором лежал обезглавленный труп, треснул, бетонный крест задрожал. Из земли вырвались, похожие на плети, смутно сияющие синим руки-кости, сложенные из множества других костей, принадлежавших не только людям, но и животным. Всего их было шесть, и они разрезали мертвую плоть, как нож — масло. Обезглавленное тело мужчины и рыжая женщина, которая никогда не была живой, таяли на глазах. Мне показалось, что тени далеких гор стали двигаться быстрее, а ветер стал холодней. Все прекратилось вмиг. Камориль устало присел на камень, Эль-Марко протянул ему зажигалку и некромант закурил.
Ромка явно был шокирован и сейчас переваривал увиденное, обходя вокруг треснувший камень без каких-либо следов крови и рассматривая пустующий теперь крест, на котором тем не менее осталась медная проволока. Камориль курил, а я пытался думать.
Вот, что рассказал некромант.
Когда они приехали сюда, здесь их уже ждал полуживой. Полуживой — это добровольный раб некроманта, персональный или переданный в пользование гильдии. Этих бедолаг, образно выражаясь, будто бы вытаскивают с того света. Если те живые трупы, которых Камориль слал на расстрел в катакомбах, были скорее мертвы, чем живы, то эти — наоборот. Но сходство между ними есть. Полуживых создают так же, как тех горячих зомби, — обретая власть над ними в момент смерти. Но если горячих зомби склоняют в небытие и просто используют их тела, пока те не остыли, то полуживых, наоборот, будто бы подвешивают над бездной, в последний миг поймав их, умирающих, силой колдовства. Некромант, создавший полуживого, называется его опекуном. Лишившись благосклонности и магической поддержки опекуна, полуживой сразу же окончательно умрет. Полуживых, по Заповеди, никогда не создают насильно, и каждый из них несет свою службу, в общем-то, добровольно. Я же знаю все это со слов Камориль, и, надеюсь, нигде не приврал.
У полуживого, точнее, теперь уж и вовсе покойного, встретившегося Эль-Марко и Камориль у креста, на плаще имелись гильдейские нашивки. Некромант было даже обрадовался, их разглядев. Но потом полуживой стал грозить Камориль пистолетом и раствором серебра, требовать, чтобы тот проследовал за ним под гильдейский трибунал, мол де, некромант использует запрещенные заклятия.
Но серебром он грозил зря. Ведь Камориль — не простой некромант (если может зваться простым хоть кто-то из их братии). Камориль уникален, он сам — практически произведение искусства. Я не знаю, как, когда и зачем он смешал свою кровь с паучьей, или что он там такое с собой сотворил, но факт есть факт: его кровь не содержит железа, в его крови — медь, и я даже запомнил, как это называется — 'гемоцианин'. И в гильдии некромантов об этом знают, и если бы некроманты решили убить его или запугать, то использовали бы никак не раствор серебра. Кажется, наиболее действенным было бы заморозить Камориль или, что сложнее, превратить медь в его крови в золатунь. Собственно, на слове 'серебро' Камориль и понял, что этот полуживой — не тот, за кого себя выдает.
А дальше — дело техники. Кажется, это был 'Полет Шмеля', как Камориль называет призыв костей из земли, при котором они разгоняются до огромных скоростей и пронзают жертву, — короче, полуживой был окончательно умерщвлен почти мгновенно. И корить Камориль за то, что тот не придумал ничего гуманней, чтобы мы смогли полуживого допросить, я не стал. Во-первых, сам бы я вряд ли сдержался, а во-вторых, ребята, которых уже коснулась смерть, обычно никому ничего больше 'за спасибо' не рассказывают.
— Однако его оружие кажется мне весьма примечательным, — проговорил Камориль, докурив.
Мы смотрели в морской горизонт, над которым медленно сгущались лиловые сумерки.
Эль-Марко Кападастер взвесил в руке черный длинноствольный пистолет и прицелился во что-то несуществующее.
— Артиллерийская модель, — произнес он. — Удивительно шизомилитаристская штука, вот что.
— Более того, — Камориль растягивал слова, заставляя меня нервничать. — Это 'парабеллум' — дорогая бесполезная нелепица, винтажная архаика для любителей исторической реконструкции и безнадежных эстетов. И ему не на стене висеть, ему стрелять. И вот в чем вопрос: кто в наше время будет посылать за мной полуживого с таким примечательным оружием?
— Кто-то, кто хочет передать тебе привет? — предположил Эль-Марко.
— Большой, старый, длинноствольный привет, — кивнул Камориль.
— Ты хочешь сказать, что это, э-э... знак? — спросил я. Как ни крути, в огнестрельном оружии я не разбираюсь, ну не любитель я этих всех штуковин.
— Я могу только предполагать, что этот полуживой принадлежал кому-то из моих коллег, враждебно ко мне настроенных. Учитывая, что 'парабеллум' был на пике популярности в начале прошлого века, то вариантов не так чтобы очень много. Если, конечно, мы заранее не идем по ложному следу и пистолет — не краденный коллекционный экспонат, — Камориль помолчал, а потом добавил: — Если это кто-то из тех, кого я знаю в лицо, то тебя и Романа это дело не касается. Я сам должен разобраться в нем. Тут же ни много ни мало кто-то осмелился перечить Заповеди Неугомонного Сердца.
— Но они пытались напугать тебя серебром, — напомнил я.
— Какой-то из старикашек слетел с катушек, перечитал на радостях вампирских саг, сравнил мою фотокарточку с классическим образом кровососа и, найдя десять отличий, решил покормить меня чесноком, — Камориль говорил очень серьезно и убежденно. Чересчур.
Что ж, может, это он так стресс снимает — паясничая.
— Ну и кто бы это мог быть? — терпеливо спросил я.
— Эррата или Веритас, — сказал Камориль и потушил сигарету об камень.
ГЛАВА 7
Над городом сомкнулась ночь, по-весеннему стылая и по-южному звездная. Мы снова ненадолго разделились, чтобы поймать попутки до города. Парней не очень-то охотно берут, да еще и по ночи, но в этот раз свезло. Ромка ехал со мной и очевидно было, что у него много вопросов, но при водителе он все стеснялся их задавать. Наконец он спросил самое, судя по всему, интересное:
— А Камориль может научить меня тому... ну... что он делает?
Я оценил попытку иносказания. И все же уточнил:
— Бездарно шутить, когда дело — дрянь?
— Не-ет, дядька Зубоскал, ты же понимаешь, о чем я.
— А-а... ну да, ну да. Ну, то есть, нет. Не думаю.
— Ты так не думаешь, или он не сможет научить?
— Эм... Мне кажется, это как цвет глаз... врожденное. Ты же не сможешь сделать себе лазерную коррекцию, э-э, таланта, верно?
— Мама говорит, что талантливые люди талантливы во всем.
— А она не говорила тебе, что талантливые люди зачастую — маниакально увлекающиеся трудоголики?
— Нет.
— А зря. Ну вот, думай теперь. А вообще, учитывая все, ты, по идее, можешь быть как твой дед. Ну, то есть, делать то же самое.
— Знать бы, что он делал... А что такое Эррата Веритас?
Очевидно, это был второй по приоритетности вопрос, и тут я Романа понимал. Потому что сам не знал, кто это или что это. Ну, то есть, я догадывался, что это имя или прозвище другого некроманта, которому, по догадкам Камориль, принадлежал трофейный 'парабеллум'. Но кто такой (или такая?) этот Эррата, я не знал.
— Это мертвый язык, — внезапно подал голос водитель машины, проявив филологические познания, — 'Ошибка и истина' либо 'ошибочная истина', смотря как читать... А вы, ребята, археологией увлекаетесь, что ли? По вам и не скажешь.
Роман замолчал и ничего не спрашивал до тех пор, пока нас не высадили в одном из спальных районов города, довольно близко к центру. К месту встречи мы решили идти пешком. По моим прикидкам, занять это должно не более получаса, плюс-минус десять минут.
В целом план был такой: перекусить в какой-нибудь тихой забегаловке, а потом, не мешкая, отправиться по выданному мне Элви адресу к колдунье вероятностей. Тем более, Камориль сказал, что навестить ее ночью будет самое то, и, кроме прочего, он в тех местах бывал и знает, куда идти. А колдуньи, по общепринятому убеждению, всегда совы, и спать ложатся минимум на рассвете. Так что, ежели мы заявимся в гости ближе к полуночи, то даже рискуем снискать благосклонность старухи.
Мы шли по ярко освещенной улице вдоль безликих новостроек. Город кутался в аромат акаций и кленов, которые образовывали над нами живую трепещущую арку. Людей на улице почти не было, машин тоже, поэтому нам удалось даже поговорить о важном, о животрепещущем. Ромка пытался словами описать мне тот сияющий мир, который он видел, пока его способности не 'приглушили', хотя слов ему порядочно не хватало; потом он расспрашивал меня, какие еще 'непростые' существа остались в нашем городе и как их можно увидеть и распознать. И мой рассказ был бы гораздо интересней, не будь я таким затворником с плохо развитыми социальными навыками. Я даже почувствовал некую свою ущербность, потому как внятно мог рассказать только о своих друзьях, не все из которых были 'непростыми'. Кроме того, мне трудно было у себя в голове отделить чудаковатых соседей-людей от не менее придурочных подвальных троллей, уже год как покушавшихся на мою скромную обитель. Слишком я сам странный, и слишком долго живу, зная и видя бессмысленно-цветастую изнанку невероятного, скучного бытия. Да и сложно так сходу вспомнить что-то интересное. Это как с анекдотами.
