Третий шаг. Книга 4. Каждый выбирает

— Хорошо, — буркнул Олмир, проходя в кабинет, — только недолго. Что вы хотите сказать?

— Ох, мне, прямо, неловко при свидетелях затрагивать подобные темы, — сказала Главная фрейлина, косясь на Краева с Октябрьским. На самом-то деле она изо всех сил помогала им, полагая, что лучший способ отвести надвигающуюся на царедворцев (и вполне заслуженную!) грозу — отвлечь чем-нибудь короля, направить его мысли в ином направлении.

— Говорите.

— Речь пойдет об Юлианне, точнее — о Ваших отношениях с ней.

— У меня нет с ней никаких отношений. Надеюсь, что и впредь не будет.

— Как Вы жестоки, Ваше Величество! Бедная девочка!

— Ничего себе — "бедная"! Кто ж тогда, по вашему мнению, богатая?

— Да она же до беспамятства влюблена в Вас, Ваше Величество! Неужели Вы не видите?

Олмир, безмерно удивленный, растерянно пробормотал:

— Может, что и вижу — и что с того?

— Ты еще молод, Олмир, и не понимаешь, что нельзя пренебрегать такими сильными чувствами. Боже, как она страдает!

— Ну и что?

— Как что? Не будь таким бесчувственным!

— Я не бесчувственный. Мне она ... противна.

Последнее слово Олмир произнес очень тихо. Он не был уверен в том, что король имеет право говорить что-либо подобное даже о самом последнем подданном.

— Бедная девочка! Только подумай, сколько соблазнов ее окружает — а она держится, блюдет себя. Демонстративно отказывается принимать даже своего нареченного супруга — Шойского.

— Наверное, он не особенно-то настаивает.

— Может быть. Но мне кажется, причина не в этом. Насильно мил не будешь, а Шойский хотя и предназначен Юлианне в мужья, но пока, как говорится, герой не ее романа. К тому ж существует одно интересное обстоятельство. Открою тебе небольшой секрет: Хранители Крови Дома Павлина вычислили, что Совершенство детей Юлианны будет максимальным, только если первым ее мужчиной станешь ты. В подобных случаях, согласно Канону, никто не вправе отказывать девушке.

И здесь Канон! Олмир беспомощно глянул на Краева с Октябрьским, с деланным интересом разглядывающих бесценные гобелены, украшающие стены парадного королевского кабинета. На лице у секретаря застыла недовольная гримаса: видимо, он с большим трудом воздерживался от замечания Анне Михайловне не тыкать Их Величеству.

Вошел запыхавшийся Ламарк, дав повод прекратить неудобный разговор.

— Анна Михайловна, — сказал Олмир, — то, что вы сказали, довольно интересно, но сейчас меня волнуют иные проблемы. Разрешите нам заняться более неотложными вопросами.

— Я тоже говорю о важном...

— При выходе закройте, пожалуйста, за собой дверь поплотнее, — не выдержал Леон Октябрьский. Возражая королю, Главная фрейлина опять грубо нарушила правила дворцового этикета. — У нас будет важное заседание, не предназначенное для любопытствующих ушей.

— Как вам будет угодно, — фыркнула Анна Михайловна.

Выходя из кабинета, она с чувством хлопнула дверью, вызвав новое возмущение Леона.

— Мой первый вопрос к вам следующий, — сказал Олмир, держась сзади за спинку своего кресла во главе стола. — Почему меня подставили? Почему заблаговременно не просчитали действия группы Благова? Как так получилось, что в самый ответственный момент вы оставили меня один на один с Коронным Советом и всей общественностью планеты, наблюдающей за ходом заседания? Куда запропастились ваши хваленые аналитики? Почему они не дали мне никакой подсказки? Может, вы решили опозорить меня, выставить в смешном виде?

Канцлер с секретарем повинно опустили головы.

— Разберемся, Ваше Величество. Накажем виноватых... Клянусь, впредь ничего подобного не повторится... Выступление Благова и последние события в Конде оказались для нас весьма неожиданными... не заготовили инструкций... — пробормотал наконец Краев. Бросил осуждающий взгляд на стоящего рядом Ламарка и добавил: — Нас не предупредили заранее... растерялись мы... честью клянусь, больше ничего подобного не повторится...

Леон Октябрьский, непрерывно кивая, всем своим видом изображал раскаяние и полное согласие со словами канцлера. Ламарк же и бровью не повел, как бы отвергая критику канцлера в адрес разведывательной службы. Ладно, пройдемся и по нему, решил Олмир и сказал:

— У меня большие претензии к разведке. Почему своевременно не доложили о деятельности группы Благова? Как вообще можно проморгать проведение такого общественного мероприятия, как социологический опрос жителей целого герцогства? Жуть какая-то, честное слово!

— Виноват... не доглядел... не успел войти в курс дел... виновные понесут наказание, — внешне спокойно повинился Ламарк. Однако Олмиру показалось, что исполняющий обязанности начальника королевской Службы безопасности удивлен.

Графу Степану Ламарку, сыну Аркадия и Марии Ламарк, в девичестве Владимировой, на вид было лет сорок. Может, и тридцать пять или сорок пять — кто их, взрослых, разберет? Одним словом, Олмиру он казался очень старым, прошедшим Рим и Крым человеком. Сгорбился он, наверное, все же не от груза прожитых лет, а от высоченного роста и болезненной худобы. Бросались в глаза его широченные плечи и огромные руки с корявыми волосатыми пальцами. Но лицо его, постоянно нахмуренное и густо испещренное шрамами, просто приковывало взгляд. Большой выпуклый лоб и острый, далеко выдающийся подбородок при впалых щеках и узком носе разительно отличали его от обычных людей. Так и напрашивалось сравнение его профиля с месяцем. А еще большие глаза с тяжелыми веками, жесткие прямые волосы необыкновенной толщины, словно веревки свисающие до плеч... В общем, исполняющий обязанности начальника Службы безопасности королевства выглядел своеобразно. И грозно.

— Вы с блеском вышли из затруднительного положения, Ваше Величество, — угодливо произнес секретарь, заполняя длинную паузу. — Более мудрого решения невозможно представить. Вам не нужны никакие советчики...

— Не льстите, Леон, — твердо одернул его Олмир.

Что делать? Так хочется поругаться! Выместить на собравшихся свое негодование, всю злость, накопившуюся во время заседания Коронного Совета. Однако если продолжать укорять приближенных, то тем самым он косвенно будет хвалить самого себя. Вот, мол, какой я: вы спасовали, столкнувшись с неожиданностью, ушли от ответственности, а я один нашел правильный путь выхода из неприятной ситуации. Несолидно, не по взрослому так поступать. К тому ж, есть ли нужда ругать Краева с Октябрьским? Они работают как могут, стараются в меру сил, не таят злого умысла. Все понимают и постараются исправить давший досадный сбой сложный механизм помощи королю.

Яблоня порождает яблоки, а гнев — насмешку, всплыло из глубины памяти высказывание Кокроши. Гневающийся человек может кого-то испугать на минуту-другую. Но потом, когда уляжется шум, его выпученные глаза и топающие ноги, брызгающий слюной рот и нелепо дергающиеся руки невольно вызывают снисходительную улыбку. Почему так происходит, как-то разбиралось и на уроках Лоркаса по прикладной психологии... Ладно, хватит упреков. Тем более что Краев с Октябрьским словно уменьшились в росте. Того и гляди, скоро не наклоняясь будут проходить под столом.

— Я не снимаю ответственности с моих подчиненных и лично с себя, — сказал канцлер, — но главная вина, по моему мнению, лежит на нашей разведывательной службе. Почему нас своевременно не снабдили необходимой информацией?

— Я пока не готов ответить на этот вопрос, — сказал Ламарк.

— Когда же вы созреете!?

— Господа, хватит взаимных упреков. Что было — то было, того уж не вернешь. Надеюсь, что вы самостоятельно разберетесь в причинах допущенных ошибок и устраните их, — по-деловому сказал Олмир. — Давайте поговорим конструктивно. Прошу садиться. Мой второй вопрос: что делать в сложившейся ситуации?

— Ваше Величество, — облегченно затараторил канцлер, юркнув в кресло, — конечно, наши аналитики крупно промахнулись, своевременно не выдав Вам надлежащий совет. Им понадобилось слишком много времени для обсуждения новой ситуации. Однако потом, по окончанию заседания Совета, как мне доложили, они определились с оптимальной стратегией поведения. И наилучшим, по их мнению, является как раз то решение, которое соизволили принять Вы: отложить обсуждение судьбы Луонского герцогства и использовать образовавшуюся паузу для усиления своих позиций. Во-первых, улучшить состав Коллегии Служителей, обвинив наиболее неудобных ее членов в некомпетентности и нерасторопности и добившись их отставки. Позаботиться о включении в Коллегию достойных людей, разделяющих наши взгляды. Во-вторых, начать кампанию в средствах массовой информации...

Не о том говорит Борис Краев, подумал Олмир, но почему "не то", он пока не мог выразить словами. Единственным человеком, понимающим все с полувзгляда, был Кокроша. Как не хватает сейчас наставника!

— Почему мы проморгали произошедшие сегодня ночью события в Конде, я, конечно, выясню. Но интереснее будет узнать, почему Служители ничего не знали о проведении Благовым социологического опроса, — вставил Ламарк. — Это же их хлеб, их святая обязанность — знать чаяния масс и исподволь направлять их по нужному руслу.

Борис Краев замолчал, потеряв нить разговора.

— Я рад, что Служители необычайно опозорились, — вставил Октябрьский.

— Да-да, — вновь воодушевился канцлер, — это нам на руку. При правильно организованной политике мы, наверное, сможем сформировать такой состав Коллегии, при котором она станет полностью управляемой. Вначале, я думаю, следует настоять на том, чтобы пост ее Председателя вновь занял Жан Мерсье. Он с пониманием относится к проблемам всего королевства и симпатизирует нашему Дому. Потом, конечно, его придется заменить более волевым человеком...

— При властном Председателе вы не превратите Коллегию в карманный орган штамповки нужных вам решений, — возразил Ламарк.

— Ну, все зависит от кандидатуры будущего Председателя...

— Что-то не о том вы говорите, — сказал Олмир. — Я спрашивал, что нам делать, а вы обсуждаете какие-то несущественные перестановки в руководстве Служителей. По моему мнению, их Коллегия вообще не нужна. Ее надо либо ликвидировать, либо преобразовать во что-то принципиально иное. Но сейчас речь должна идти о другом. Меня, да и весь Коронный Совет, как я понимаю, выставили в неприглядном свете: верховная власть не может принять никакого решения по принципиальному вопросу. Я спрашиваю также следующее: что следует сделать, чтобы восстановить былой авторитет? Что требуется сделать, дабы впредь не попадать в подобные ситуации?

— Ну, я не думаю, что следует идти на какие-либо революционные изменения в политике. Случившееся — всего лишь мелкое досадное недоразумение. Если улучшить взаимодействие разведывательной службы и нашего Аналитического центра, то впредь, надеюсь, не произойдет никаких непредвиденных ситуаций, — сходу откликнулся канцлер.

Неужели Род все-таки прав, и человек не в силах изменить естественный ход событий, подумал Олмир и спросил:

— То есть вы рекомендуете оставить все как есть, ничего не предпринимать?

— Ну, необходимо извлечь полезные уроки. Следует упорнее гнуть свою линию, настойчивее добиваться поставленных целей. Проблемы, высвеченные на Совете, можно использовать как удачный повод для получения дополнительной доли в наследстве Дома Дракона.

— Какого еще наследства?! Зоино герцогство сохранено!

— Ну, это всего лишь вопрос времени.

— Вы хотите сказать, что по-прежнему следует настаивать на ликвидации Дома Дракона?

— Конечно! Канон и наши интересы требуют, чтобы Луонское герцогство было расформировано. Ранее планировалось присоединить к королевскому домену только его прибрежные земли. Однако сейчас, я думаю, можно будет настаивать на получении более жирного куска. Кроме того, можно рассчитывать на приобретение в федеральное ведение всего космического хозяйства планеты, включая космодромы, расположенные на территории Луонского и Шойского герцогств. А всю акваторию Беззаботных островов превратить в общепланетную зону отдыха, управляемую непосредственно из Мифополя. В результате этого сильно укрепится влияние королевской администрации...

— Ваша Светлость, — перебил канцлера Олмир, — опять вы ушли в частности. Я задавал вопрос об ином.

Краев стушевался, не зная что сказать.

Леон Октябрьский, королевский секретарь, и Борис Краев, королевский канцлер, удивительнейшим образом сочетали и схожие, и абсолютно разные черты.

И тот, и другой были неприлично малого роста — Олмир давно уже смотрел на них сверху вниз. Однако Октябрьский отличался, мягко говоря, упитанностью. Голова его, казалось, была намертво приклеена к налитым жиром плечам, и чтобы посмотреть в сторону, он вынужден был поворачиваться всем телом. Краев, наоборот, был болезненно худосочным и имел непропорционально длинную тонкую шею. Октябрьский носил неброские костюмы преимущественно серых оттенков, Краев же щеголял в роскошных нарядах, расшитых золотом и серебром, и навешивал на себя множество блестящих украшений и электронных устройств, с помощью которых он постоянно "держал руку на пульсе королевства" — принимал доклады служащих и давал распоряжения. Почти все эти устройства были сделаны по спецзаказам и обильно украшены драгоценностями.

Строение фраз и словарный запас у обоих были одинаковы — сказывалась единая школа. Но Краев славился искусством оратора, разве что чаще, чем надо бы, пускал визгливые нотки от избытка эмоций. Октябрьский же, где бы он ни находился и что бы ни делал, только невыразительно бубнил себе под нос. Эмоции просыпались в нем тогда, когда он сетовал на свои тяготы и невзгоды.

Оба славились неисчерпаемой работоспособностью и все силы и умения направляли на служение королевскому Дому. Даже более того: как руководители многочисленной и влиятельной общественной организации "Монархический союз", они являлись видными сторонниками и проповедниками самой идеи королевской власти на Ремите.

Борис Краев числился канцлером. Казалось бы, он должен был заведовать канцелярией, заниматься бумаготворческой работой. В действительности же документы подготавливались под наблюдением Октябрьского. А Краев занимался политикой, то есть почти круглосуточно вел какие-то совещания и переговоры, а в промежутках погонял аналитиков, разрабатывая многоходовые комбинации и хитроумные интриги. Кроме того, он устанавливал и контролировал весь уклад жизни королевского Дома.

Одним словом, исчезни в один прекрасный миг канцлер с секретарем, подумал Олмир, и все вокруг развалится. Несомненно, они были ключевыми винтиками сложной государственной машины. К сожалению, только винтиками.

— Вы заметили, как Благов передергивал цифры? — спросил Октябрьский, заполняя паузу. — Я прикинул: против ликвидации Луонского герцогства высказалось всего-то миллионов пять граждан.

— Возможно, около семи миллионов, — поправил Олмир.

— Все равно ничтожное количество жителей королевства, — продолжил Октябрьский. — Однако Благов преподнес итоги своего опроса так, будто его поддержало большинство населения планеты. До чего же неэтичное поведение!