— Надо бы, — признал я, — и, пожалуй, где-нибудь через недельку действительно наведаюсь. Но неофициально, то есть никому про это говорить не надо и всяких парадных мероприятий готовить тоже. Я даже мундир надевать не стану.

Действительно, давно пора навестить друга Борю, да и с Тринклером тоже не помешает пообщаться, подумал я, кладя трубку. А то что-то там у них с лопатками для турбин до сих пор не слава богу, может, и замечу чего свежим взглядом. Опять же не помешает познакомиться с жемчужиной Бориной литературно-негритянской бригады, супружеской парой Плешаковых. Первые два романа про Джонни Смуглого муж накропал один, и получилось так себе. Зато потом он, узнав, что его труды никто в России издавать не собирается, а нужны они исключительно для американского рынка, предложил в качестве переводчика свою жену. По словам Бори, дама оказалась просто находкой. Мало того, что в ее переводе мужнины творения, хоть и оставались донельзя примитивными, все же приобрели некоторый шарм. Так она еще и взяла на себя обязанность по поддержанию на должном уровне вдохновения у творца! Ибо в трезвом виде он писать вообще не мог. Но приняв стопку, не мог также и остановиться, так что спустя две-три страницы писатель нажирался до выпадения в осадок. Теперь же под присмотром жены он уверенно выдавал по двенадцать машинописных страниц в день, и его половина утверждала, что эту цифру можно довести и до пятнадцати. Правда, в таком случае творца придется питать не смирновкой, а фишмановкой, в связи с чем заботливая супруга подала письменное заявление об увеличении расценок. В общем, суммарный тираж творческого дуэта Плешаковых, известных в Америке под скромным псевдонимом Том Клэнси, уже подходил к миллиону, а бесстрашный борец за либеральные ценности Джон Сварти потихоньку становился если не национальным героем, то явным кандидатом на него.

Вот таким образом в самом начале октября я и оказался в воздухе, в сопровождении еще одной "Пчелки" взяв курс на Георгиевск. Вообще-то у меня были сомнения — а не поехать ли на поезде, потому как начало октября было по нашему календарю, а по европейскому октябрь уже перевалил за середину. Погода стояла мерзкая, и, хотя мои "Пчелки" много чем отличались от стандартных, большого энтузиазма предстоящий перелет не вызывал. Но как раз в это время где-то в районе Пскова шел внеплановый ремонт путей, и поезда еле тащились, и раньше чем через неделю улучшения ситуации не предвиделось. Так что я все-таки решил лететь, причем первым пилотом, как обычно летал на этом знакомом мне до последнего кустика маршруте.

Однако техника — она и есть техника, и где-то за Вышним Волочком температура правого движка бодро поползла вверх. В принципе "Пчелка", как и ее военная сестра "Выхухоль", вполне могла лететь и на одном моторе, но зачем в мирное время устраивать подобный экстрим? Тем более что требовалось не просто лететь, а с набором высоты, потому как над Москвой облачный фронт поднимался на шесть с половиной километров. В результате разговора с диспетчером я принял решение садиться в Твери. Да, Москва лучше хотя бы тем, что там у меня есть дом, но до нее еще полчаса лета, да и больно уж гадостная там сейчас погода. Ничего, и в Твери мне вряд ли придется ночевать на вокзале, подумал я и прибрал газы, опуская нос машины для захода на посадку.

"Пчелка" нырнула в облака, а за спиной что-то забубнил в свою рацию старший группы охраны. Вообще-то ничего внештатного в ситуации не было, инструкции имелись для посадки на любом аэродроме по маршруту, а также на большинство подходящих площадок, так что я сосредоточился на пилотировании. Второй пилот сидел на связи с тверскими диспетчерами.

— Прошли дальний привод, — сообщил он мне, — нижняя кромка облачности восемьсот метров.

Ага, значит, совсем скоро мы увидим землю, прикинул я, чуть подрабатывая штурвалом. И действительно, через минуту в разрывах облаков замелькали какие-то рощицы, потом река, и вскоре самолет вышел на посадочную прямую.

В строгом соответствии с инструкциями наш прилет никакого ажиотажа не вызвал, у конца рулежной полосы нас ждал дежурный выпускающий, который и проводил гостей в диспетчерскую. Там мне сказали, что машины от местного шестого отдела будут минут через пять. Я обратил внимание — несмотря на мерзкую погоду, две "Пчелки" явно готовятся к вылету, и получил ответ, что это рейсы в Калязин и Углич, где погодные условия чуть лучше здешних, а пилоты имеют первый класс и опыт полетов над Атлантикой. Тверь была одним из первых губернских центров, где мы начали организовывать местные пассажирские авиалинии.

А потом приехали алафузовские сотрудники. Старший из них, ротмистр, доложил мне, что имеется готовый к выезду тепловоз, а вот с салон-вагоном, принадлежащим местному губернатору, придется обождать, он будет подан примерно через два часа. Я хотел было спросить — неужели в Твери не нашлось простого вагона или даже теплушки, ехать-то тут всего часов семь, но передумал. В конце концов, я ведь не говорил, что куда-то спешу, и вместо этого поинтересовался:

— К отправке в Гатчину у вас что-нибудь есть?

— Срочного — ничего, — последовал вполне ожидаемый ответ, ибо важные сведения всегда отправлялись немедленно, — а к текущей отправке в понедельник подготовлено четыре доноса на губернатора и бумага об открытии театра.

— Доносы ложные или дурацкие? И почему про театр надо писать именно мне?

— Два — и ложные, и дурацкие. Два других совершенно правдивые и хорошо написанные, но они про супружескую неверность. Один от мужа любовницы губернатора, другой от ее подруги. А про театр мы решили поставить вас в известность потому, что вместо актеров там кошки.

— У вас открылся театр кошек? — удивился я. — Не знаете, когда там представление? Все равно делать нечего, пока вагон не приехал.

— Начало дневного спектакля через пять минут, это будет "Отелло", — сообщил старший группы. — Места для вас на всякий случай уже должны быть забронированы, но к началу мы точно не успеем.

— Тогда поехали, — предложил я, залезая в "Руссо-Балт Престиж". — Насколько я помню, все равно в этой пьесе самое интересное в конце.

— Ну, там у них не совсем Шекспир, — усмехнулся ротмистр.

— То есть не английское, а какое-то местное Отелло? Ничего страшного, если мне что-то будет непонятно, спрошу. Так что двигаемся обычным порядком, без спешки.

Перед театром я полюбовался на афишу, извещающую, что тут идет пьеса В. Шекспира в художественной обработке М.К. Наливайко "Отелло", однако раздел "в ролях" отсутствовал. Мы подъехали как раз ко второму, заключительному акту, и сразу прошли на какой-то балкончик чуть сбоку от сцены, который тут назывался словом "ложа".

А ничего так, думал я, смотря за развитием сюжета. Правда, Дездемона какая-то не очень — только и умеет, что лежать в пеньюаре на трехспальной кровати и томно мурлыкать. Отелло смотрелся куда лучше — черный, как ночь, котяра в галстуке и красных трусах до колен, или как там у кошек называется следующий после таза сустав. Но все-таки чувствовалось, что актер он не драматический, а скорее оперный — пластика отменная, голосина как у пожарной сигнализации, а больше ничего и нет. Кассио тут являлся эпизодическим персонажем, который время от времени выходил на сцену и мелом рисовал на небольшой школьной доске букву "икс" — наверное, потому что был математиком. А держалось все действие на Яго. Увидев его в первый раз, я офигел. Из-за кулис на задних лапах вышел здоровенный манул! Они же вроде толком даже не приручаются? Наверное, все-таки полукровка, но какой колоритный, однако. И как играет! Может, и не совсем как Смоктуновский играл Гамлета, но если и хуже, то очень ненамного. Когда он с таинственным выражением на своей брюзгливой морде зашипел что-то на ухо Отелло, того чуть не сдуло со сцены. Даже я удивился, как это у него получилось. Да, открытый баллон, пожалуй, зашипит не хуже, но ведь там полтораста атмосфер! А от одного его негромкого мява у Дездемоны шерсть встала дыбом. Талант, определенно талант.

В общем, после финала, в котором две белых кошечки внесли транспарант "молилась ли ты на ночь, Дездемона?", и потом Отелло, встав в красивую позу, орал на весь зал, изображая раскаяние, а его жена валялась лапками кверху, я пошел познакомиться с М.К. Наливайко — соавтором Шекспира и владельцем этого театра. Михаил Карлович, увидев меня, растерялся совсем ненадолго, а потом мы с ним к взаимному удовольствию побеседовали. Когда я спросил его о дальнейших творческих планах манула, собеседник смутился.

— Мы тут с Тимофеем отрабатываем еще один образ, вот только... понимаете, при желании в нем можно усмотреть некую политическую окраску, чего не хотелось бы...

Разумеется, я заверил артиста, что не буду усматривать ничего подобного, и он быстро поставил на полу маленький низкий столик. Потом вышел, но минут через пять вернулся, пятясь задом и приговаривая:

— Пожалуйте сюда, ваша светлость, пожалуйте...

За ним вошел манул Тимофей. Был он в расстегнутом черном кителе с молниями и дубовыми листьями в петлицах, на голове имел фуражку с высокой тульей, а на носу — зеркальные очки. Подойдя к столу, он сел за ним и положил лапы одну на другую, ну точно как я. Поднял на меня равнодушный взгляд и со скукой в голосе осведомился:

— Мр-р-нняуу?

— Класс, — восхитился я. — И где вы тут, Михаил Карлович, видите политику? Великолепное проникновение в образ, и все. Насчет гастролей в Питере не думали? Вот и замечательно, я обязательно еще раз схожу полюбоваться мастерской игрой вашей труппы. А Тимофей перед спектаклем может вот в этом своем образе объявить, что данное представление одобрено канцлером. Кстати, потом и насчет политики можно будет чего-нибудь придумать. Мало ли, в Думе там выступить или перед дипломатами, например. В качестве моего личного уполномоченного. И раскройте мне напоследок тайну — откуда у него зеркальные очки?

Оказалось, что у владельца театра есть брат, работающий инженером в судоремонтных мастерских, и в основном он там занимается электросваркой. А в свободное время что-то изобретает. Сделал вот из резака прибор, которым можно напылять одни металлы на другие и на стекло. Он, кстати, финансово поддержал Михаила Карловича, когда тот только собирал свою труппу, а теперь — наоборот, театр дает неплохие сборы, а брату нужны деньги на доработку своего изобретения.

— Он что, хочет сделать все сам?

— Не то что хочет, но так получается. В мастерских такая установка не нужна.

Я взял кошачьи очки и рассмотрел повнимательней. Да, качество напыления для атмосферной установки очень высокое, ничего не скажешь.

— Передайте ему, что на Георгиевском моторном заводе большая нужда в подобных специалистах, — попросил я. — Даже не спрашиваю, сколько он получает в своих мастерских, но в Георгиевске выйдет больше. Кроме того, там вообще положительно относятся к изобретателям, даже если те придумывают что-то в данный момент не животрепещущее.

Тут мне в голову пришла еще одна мысль.

— Но давайте снова вернемся к вашему театру, — озвучил ее я. — Наверняка ведь у вас есть вполне определенные трудности, связанные с тем, что кошки не всегда играют в полную силу, а некоторые сценки вообще удаются раз-другой, и все?

— И не говорите, — вздохнул собеседник, — видели бы вы, какие находки иногда случаются на репетициях! Но вот повторить их удается далеко не всегда. Я даже хотел купить киносъемочное оборудование, но больно уж оно дорогое.

— А зачем все делать самому? Чтобы снимать кино, существуют киностудии. В том же Георгиевске, например, она есть. Попробуйте для начала сделать киноверсию вашей трактовки Шекспира, деньги я вам выделю. Ну, а потом можно будет замахнуться и на что-нибудь более эпохальное. "Анну Каренину", например, снять. Или "Преступление и наказание". Вы сами прикиньте, какой из Тимофея получится замечательный Порфирий Петрович! Да у него любой Раскольников сознается через пятнадцать секунд и без всяких мозгокрутных рассуждений. А этот, пегий, кого он играл, я что-то не очень понял?

— Родриго, — просветил меня несколько обалдевший от развертываемых перспектив кошачий Станиславский.

Кто это такой, я вообще-то не очень представлял, до знания Шекспира наизусть мне всегда было очень далеко. Но заострять внимание на таких мелочах не стал и продолжил:

— Вот-вот, а с каким неподражаемым французским акцентом он мявкал! Мундир ему покрасивше, и получится вылитый Андрей Болконский.

Глава 16

Интересно, подумал я, когда мой мини-поезд лязгнул единственной сцепкой и остановился на задворках Георгиевского грузового терминала. Саму цитату помню, а откуда она, не представляю. "За окном шли дождь и рота красноармейцев". За окном действительно шел дождь. И снег. А Тринклер с Полозовым никуда не шли, они стояли и ждали моего выхода. Причем если бы меня встречал кто-то один, можно было бы посомневаться, о чем именно со мной хотят поговорить в неофициальной обстановке, и побыстрее. Но раз пришли оба, то размышлять тут особенно не о чем.

— Как я понимаю, вы решили составить мне компанию за ужином? — уточнил я сразу после приветствий. — Тогда поехали. Кстати, хочу намекнуть, что завидовать нехорошо. Тем более такому пожилому человеку, как граф Цеппелин. У вас же все впереди, какие ваши годы! Или я ошибаюсь и вы хотите поговорить со мной вовсе не на тему предполагаемого кругосветного перелета?

— Нет, Георгий Андреевич, не ошибаетесь, — вздохнула живая легенда русской авиации, коей являлся бывший аэродромный казачонок, а ныне генерал-майор и кавалер чуть ли не полного комплекта орденов империи, ас-истребитель Миша Полозов. — Ну как же так, мало того что первый трансатлантический перелет слили англичанам, так теперь и в кругосветный пойдет Цеппелин!

— Дедушка старый, пусть слетает, — еще раз напомнил я, — и, кроме того, первый бортинженер там будет наш.

— Ага, и второй штурман японец. Ну не то это, совсем не то!

Первый перелет через Атлантику в этом мире действительно совершили англичане. В принципе уровень развития авиации позволял сделать это еще в десятом году, если не раньше, но тогда все были заняты подготовкой к войне и на посторонние вещи не отвлекались. Но сразу после ее не очень радостного для себя окончания англичане решили поднять национальный дух и устроили этот перелет.

Он представлял из себя самую настоящую авантюру. Взяли старый "либерейтор", еще с неубирающимся шасси, потому как новые к тому времени уже утонули или сгорели. Во все свободные пространства напихали эрзац-бензобаков и полетели. Перегруженная машина каким-то чудом оторвалась от земли и только где-то в районе Азорских островов смогла преодолеть километровый рубеж высоты. Малейшая непогода на маршруте стала бы фатальной, не говоря уж о неполадках в любом из четырех движков, но англичанам повезло.

В какой-то мере перелет действительно способствовал поднятию национального духа, но немножко не в ту сторону. Экономика Англии после года войны и полугода бомбежек на фоне морской блокады пребывала в коллапсе, продукты и товары повседневного спроса распределялись по карточкам, и уровень жизни, мягко говоря, был весьма невысок. В такой обстановке нам не составило большого труда найти и простимулировать недовольных, которые завопили о приоритетах в экономике. Мол, в столь тяжелые времена, когда голодают дети, преступно вбухивать огромные средства в не сулящие немедленной отдачи проекты.