Артефактика: от теории к практике

Так. Сейчас доедаю пирожок, и снова иду по ряду. Выбираю мастерицу, у которой изделия самые красивые... Нет, лучше ту, у которой лицо самое приветливое! Так вот, выбираю — и объясняю ей, что я не подсыл от конкуренток, а стажер-артефактор. И мне для моей экзаменационной работы нужно научиться вязать свитер. Ее работа, вместе с секретами, меня не интересует. Если она не хочет поучить меня за деньги — возможно, согласится на обмен. Я могла бы отдариться чем-нибудь по своей специализации.

Приступить к реализации своего плана я не успела.

Она появилась, сопровождаемая стуком клюки. Глубоко пожилая женщина, в темных старческих одеждах, в темном платке. Я почему-то сразу заметила ее в снующей в разных направлениях толпе. Просто не ожидала, что она ко мне подойдет.

Старуха остановилась, вперившись в меня взглядом. Я настороженно уставилась в ответ, даже пирожок проглотить забыла — ощущения под взглядом были такие, будто меня только что всю насквозь просветили, оценили всю мою жизнь, личность, достижения, рассортировали что достойно, что не очень, и сейчас принимают решение. Не слишком приятное, если кому интересно, ощущеньице.

— Ну, это ты, что ли, наставника искала?

Я сглотнула прожеванный пирожок, как-то сразу поняв — женщина говорит не о вязании. Кивнула молча.

Она поманила меня пальцем, развернулась, и пошла, откуда явилась. Я на миг призадумалась — а надо ли оно мне? Но опомнилась, и поспешила за странной пришелицей. Ладно уж, схожу, раз зовут. В конце концов, не съест же она меня?

Я спешно сунула в рот остатки пирожка, и побежала догонять будущую наставницу.

Та смерила меня одобрительным взглядом, хмыкнула и велела:

— Рассказывай!

И я принялась рассказывать. Про свою идею — сделать артефакт, который будет представлять собой скрытую защиту, этакий артефактный аналог брони. О том, что суть его состоит в объединении в одно шерстяной нити и тончайшей металлической проволоки, каждую из них наполнить силой отдельно, и из этой сдвоенной нитки связать предмет одежды, в данном случае — свитер, мужской, одна штука. О том, что за основу работы с шерстью хотела бы взять традиционные приемы зашептывания нитей. Да вот беда — шепотки в том виде, в каком применяются для вязания узлов мне не подходят, слишком короткий отрезок задевают, а приемов для работы с долгой нитью нигде пока не нашла, и именно для этого мне нужна консультация опытного мастера, уже работавшего с этой техникой. О том, что проблем в работе с металлической составляющей артефакта не предвижу вовсе, и из металлов мне наиболее подходящим видится мифрил, и основное его преимущество, помимо всем известных магических достоинств, заключается в том, что у меня имеется кусочек размером с ладонь.

Я увлеклась, и не заметила, что шла практически боком, развернувшись лицом к собеседнице и оживленно жестикулируя. Она слушала меня, кивала в такт словам, мерно стукала клюка, не понять — нравятся ли этой странной старухе мои мысли, идеи и допущения, или нет. Но кивала, вроде, одобрительно, поощрительно хмыкала. Я рассказывала дальше — ибо к этому моменту уже успокоилась, разобрала по рукаву и подолу узор оберегающей вышивки, утвердилась в мысли, что эта женщина — то, что мне нужно, и послана не иначе как богами, и я всеми силами намерена ее заинтересовать.

Мы покинули торговые ряды, и теперь шли по центральной части Лидия, Старому Центру. Здесь под ногами — мощенный брусчаткой тротуар, вокруг — нарядные и старые дома, деревья в скверах хвалятся яркой медью и багрянцем. И вообще, эта часть города — моя любимая.

Но сегодня мне некогда было обращать внимание на окружающую красоту, мне нужно было уломать старого мастера-артефактора помочь в работе, ну и заодно поделиться своими мыслями с тем, кто, наконец-то, согласился их выслушать. А о работе я могла говорить бесконечно, с упоением. И как-то само собой получалось, что выбалтывала и то, что к работе отношения не имело, зато изрядно меня волновало и беспокоило, лежало камнем на сердце и (будем честны с собой) не давало спокойно спать.

О том, что моего мастера, человека неплохого со всех сторон и крайне мне симпатичного, недавно чуть не убили. О том, что вот для этого самого мастера я и буду делать защиту, потому что он, несмотря на то, что гений и признанный авторитет в своей сфере, ужасающе небрежно относится к своей безопасности, О том, что к моей безопасности он относится очень даже ответственно, но это же вопиющая несправедливость! И еще, о том, что сначала я хотела наложить защитные заклинания только на металлическую составную защиты, но она же будет фонить магией просто нестерпимо, и любой, у кого имеется магический дар и немножечко мозгов, ударит в незащищенную часть тела, или просто вложит удар достаточно силы, чтобы проломить защиту.

Я перескакивала с темы на тему, как блоха, но, кажется, мастерицу не смущала моя экспрессия. Она даже улыбнулась мне углами губ, и улыбка, я готова была поклясться, была одобрительная. Это обнадеживало. Настолько, что я в конце концов спохватилась и сообразила спросить, как зовут почтенную госпожу. Она расхохоталась в ответ:

— Быстро же ты об этом вспомнила!

Я несколько смутилась — действительно, вспомнить следовало чуть раньше. Но некоторые так увлеклись своей драгоценной соискательской работой, что напрочь забыли о вежливости.

— Можешь звать меня Аста, — смилостивилась, наконец, женщина, — Госпожа Аста или наставница Аста, как тебе угодно. А сейчас поди, поймай извозчика — стара я уже, Лидий ногами мерить. Поедем ко мне домой. Там я буду тебя учить.

Возликовав в душе от этих слов — вот оно! Принципиальное согласие получено, значит, я шла в верном направлении, и теперь мне все непременно удастся! — я почтительно кивнула:

— Да, госпожа Аста!

И умчалась к площади, где стояли пролетки, с трудом удерживаясь от того, чтобы не скакать вприпрыжку.

К тому моменту, когда мы подъехали к ее дому, госпожа Аста успела узнать всю мою подноготную, вплоть до родословной. Вот и не выспрашивала вроде бы особо, а слова сыпались из меня, как из Марты!

Просто... госпожа Аста умела слушать. Она вся была воплощенным благожелательным вниманием, и интерес ее к собеседнику, неназойливый и искренний, поощрял рассказывать дальше. Так что когда мы миновали ажурную кованную калитку и прошли в беленький двухэтажный дом под крышей из черепицы цвета киновари, будущая наставница знала обо мне ровно столько, сколько хотела знать, а я только-только сообразила, что меня только что допросили так, как стражникам, допрашивавшим после покушения на Макса, и не снилось. Тут-то бы мне и призадуматься, но... Госпожа Аста в своем праве. Если она желает знать, кого и какого роду-племени берет в ученики — она вправе это знать.

Мы сидели в гостиной дома госпожи Асты и продолжали разговор:

— А что же тебе, милая, понадобилось у вязальщиц?

— Да у меня с вязанием не так чтоб очень. Умею, конечно, но давно не практиковалась, да и сложных вещей не делала, вообще-то... Вот, хотела пару уроков взять.

Гостиная выглядела так, как могла выглядеть гостиная в доме любой пожилой одинокой старушки — домотканые половички, мебель, составленная вдоль стен, лестница наверх, кресло качалка в углу и троица кошек, надменно и презрительно взирающих на гостью, вторгшуюся на их территорию.

— А вы там как оказались? — ляпнула я, прежде чем успела остановиться.

И тут же пожалела о своей несдержанности. Во-первых, не моего ума дело, во-вторых, мало ли, что могло понадобиться в той стороне мастеру-артефактору?

— Тебя искала, — невозмутимо отозвалась госпожа Аста.

— Но... Как... Откуда?.. — я так растерялась, что не то что, сформулировать вопрос, а хотя бы выбрать наиболее приоритетный из десятка, не могла. Максу меня до такого состояния довести не удавалось ни разу. Хотя, уверена, он бы хотел.

Вот что значит — нажитый опыт...

Старушка полюбовалась моей оторопелой мимикой и пояснила:

— Птичка на хвосте принесла.

О, да, все сразу же стало ясно!

Она задумчиво добавила:

— А к вязальщицам можешь больше не идти, я тебе покажу, что надо.

И показала.

Звякали спицы. Тянулась из корзинки с цветными клубками белая нить. С демонстративным безразличием зевала кошка.

Я ждала, что госпожа Аста станет меня учить работать с нитью сразу, но она не спешила. Речь ее лилась ровно, завораживающе:

— Раньше этому дома учили, и каждая женщина умела, что ткать, что вязать, что вышивать. И обережные узоры всякая класть умела, не то, что нынче. Вот в те-то времена, небось, не случалось такого, чтоб чью-то взрослую дочь чужая женщина учила! — она неодобрительно покачала головой, и продолжила.

— Тогда, когда люди еще в Старых богов верили, умение наложить защиту от дурного глаза, или благословение, или пожелание здравия, или облегчение в беременности и родах — это все от матери к дочери передавалось, и делалось только своею рукой, или родственницей. Или еще — от невесты принять защиту можно. А теперь... Теперь знание утрачено, теперь старшая женщина в роду не нашептывает младшим о тайном за рукоделием.

Я сосредоточено вяжу. Петля, петля, накид... Эх, надо было крючком вязать! А госпожа Аста дальше рассказывала:

— Когда защитные знаки своей рукой сделаны, или родной кровью — в них совсем другая сила, на ту силу и мир отзывается. Тонкие все это материи, простому глазу недоступные, тут с пониманием надо, с разумением. Вот деткам одежду всегда с наговорами справляют, их много разных есть...

Не, мне не подходит. Макс, конечно, иногда мальчишка-мальчишкой, но лет-то ему уже за тридцать!

— ...или беременным еще — тоже обязательно со смыслом, с оберегающим узором!

Нет-нет-нет, вот такая вышивка, я думаю, Максу и вовсе не пригодится!

-...вот, ты, например, защищать чужого человека взялась. Оберегать. Любишь его?

— Нет. — Я помотала головой, продолжая чередовать лицевые и изнаночные петли. — Просто человек он хороший, и много для меня сделал, и я тоже хорошо к нему отношусь...

Я подняла взгляд на госпожу Асту и увидела ее теплую, мягкую улыбку.

— Что?

Она покачала головой — ничего, мол. И потом добавила:

— И впрямь — куда торопиться?

Я не совсем поняла, что она имеет в виду, но, на всякий случай, согласилась. Хотя, как по мне, торопиться мне было куда — скоро мастера выпишут — хих, выпустят! — из больницы, и тогда мои отгулы закончатся. Хорошо бы, к тому времени, закончить консультации с госпожой Астой, а то по вечерам после мастерской к ней не наездишься.

— Что ж, вижу, вязать ты, все же, умеешь. Мерки сама снять сможешь?

— Ой, госпожа Аста, а можно, я лучше пиджак или рубашку вам принесу? Нет, обычные-то мерки я знаю, как снимать, только не хочу я пока никому говорить, — замялась я.

Она кивнула в ответ:

— Приноси, научу. А теперь, покажи-ка мне, как ты с энергией работаешь, — и протянула мне свой клубок синей-синей, кобальтовой шерстяной нити.

Я приняла моток. Выудила хвостик. Бросила клубок в корзину, к остальной шерсти, а кончик потерла в пальцах, примеряясь к ощущениям. Привыкая, сживаясь с тем чувством, которое порождает меж кончиков пальцев толстая ворсистая нить.

Что ж, начали.

Вообще-то, я не очень люблю работать с нитью. Рыхловатая структура материала плохо удерживает силу, поглощающая способность низкая, отдача слабая, изнашиваемость высокая... То ли дело — привычные мне металлы и камни! Металл поглощает силу охотно, она уходит в рабочий материал легко и свободно, не норовя рассеяться в окружающей среде. И, заполняясь до предела, основа отзывается потусторонним, неслышимым звоном, что способны различить лишь артефакторы. Камни же и вовсе — бездна, и сила, уходя в них вольным потоком, преломляясь во внешних гранях и внутренних плоскостях, встречаясь и переплетаясь с собственной природной энергией камня, только запускает, активирует его родную мощь. Ну а внешнее воздействие — руны, заклинания, ритуалы — лишь направляют эту мощь в нужном направлении, как реку — берега.

Сила тихонько текла — от кончиков пальцев, через место контакта, в шерстяную нитку. Левая рука — ведущая, пальцы скручивающим движением пропускали основу, наполняли ее энергией. Правая — вспомогательная, тянула нить вращательным движением запястья, ловкими движениями пальцев сматывая напоенную основу снова в клубок. Работа монотонная, нудная. Постоянная подача энергии выматывает, да и быстро это не происходит. Я контролировала процесс десятой долей сознания, и слушала наставницу. А она говорила о разных вещах.

О том, что весь мир вокруг нас — суть есть сила. Что сила та течет сквозь все и все собой наполняет. Не одна только магия, а все вокруг. Что жизнь — это сила, и смерть — это сила, и любовь, и злость, и вера, и память — все это сила, и порождается она человеком, и отдается им миру, а мир — тоже весь соткан из сил, и земля, и вода, и огонь, и воздух — суть есть сила. И хоть сила течет, переливается из одной формы в другую, но не исчезает, не пропадает. И любое сильное чувство — есть выплеск силы в мир.

Да я и раньше это знала. Нам и на лекциях об этом говорили. Но это все — свободная энергия, ее в артефакт не направишь и основу ей не напоишь. Магическая энергия в этом смысле гораздо податливее.

А госпожа Аста говорила, слова ее журчали ручьем, вливались в мое сознание. Меняли картину мира. Я больше не слышала, что она говорила. Я слышала то, что она хотела сказать. И от этого замерло что-то в солнечном сплетении. Мой разум отступил, уступил место чему-то большему. И на смену разуму пришло нечто настолько объемное, огромное. Оно просто неспособно было вместится в одного человека. И я понимала, что ощутила лишь край его. Край того странного чувства, что помогает видеть мир целиком. Ощущать его весь, на всех планах разом, воспринимать во всем многообразии.

Нитка скользила меж моих пальцев. Клубок нагретым солнечным комком ощущался ладонью. Я вспоминала о том, как Макс лежал на затоптанном полу мастерской. Представляла, как беззвучно кричали мышцы, рассекаемые безжалостным железом. От неправильности, непоправимости этой картины в животе все сжалось. И госпожа Аста покачала головой — не о том думаешь. Я кивнула — согласна, не о том. Я думала о проворных пальцах, выпутывающих звенья змейки-цепочки из моей шевелюры. О солнечных лучиках, дробящихся сквозь полируемое мной стекло мастерской. Об улыбающемся лице Макса, стоящего у начала лестницы, и смотрящего на меня снизу вверх. Я думала о непривычной, но такой греющей и радующей заботе чужого человека. О том, как отзывается на нее маленький, солнечный комочек у меня в груди...

Тянулись мысли, теплые, прогретые заботой и солнцем, текла сквозь пальцы сила, скользила нить. Журчал голос наставницы Асты.

-...а вот, если с сердечным другом любиться вдруг станешь, то вязание свое след под матрас положить...

Это фраза вырвала меня из медитативного транса, в который я была погружена монотонным занятием и речью госпожи Асты:

— Что? — Я растеряно хлопнула глазами, вывалившись из своего подсознания в реальный мир.