Комкор

Все эти мысли вылетели прочь из головы, как только он отстранил меня и произнёс:

— Привет, Юрка! А ты как думал? Конечно, я! Не всё же Черкасову спасать авиадивизию, мы тоже кое-что можем! А если серьёзно, Юра, я очень рад, что именно твоя колонна сейчас стоит на шоссе. Всё-таки мы не ошиблись и рисковали так не зря!

Я удивлённо глянул на Черных — с каких это пор он стал делить людей по важности — к кому бросаться на помощь, а кого можно бросить на произвол судьбы? Он же всегда был правильный человек, и ему, по большому счёту, было наплевать на чины, звания и регалии. Любой красноармеец, находящийся в затруднительном положении, мог рассчитывать, что генерал Черных протянет ему руку для поддержки. Конечно, если при этом не будет приказа, что нельзя распылять силы и нужно сосредоточиться на жизненно важном деле. Если дело, к примеру, будет касаться судьбы страны — Петрович по трупам пойдёт, но задачу выполнит. Именно на этой почве мы с ним и сошлись, а охота — она что, она просто поспособствовала, чтобы притёрлись наши характеры.

Почувствовав моё удивление, Черных пояснил:

— Понимаешь, Юра, я получил приказ генерал-лейтенанта Болддина, любыми средствами обеспечить прикрытие с воздуха колонны Черкасова. Сейчас в дивизии и двух эскадрилий истребителей не наберётся, и все они в бою. Пришлось тряхнуть стариной и самому вылетать на твои поиски. Примерное время, когда вы должны проследовать по шоссе я знал, и что в колонне будет два броневика, грузовик и легковая машина, тоже был проинформирован. Задание не предполагало отвлечение сил на другие колонны: истребителей больше нет, и приказ был однозначен — обеспечить воздушное прикрытие только этой колонны, состоящей из четырёх единиц техники. А тут по дороге двигается довольно большая по нынешним временам колонна и нагло так ползёт, танками пробивая себе путь. Тут-то я и вспомнил про тебя — только психи в такое время могут двигаться по центральной трассе Белостокского выступа. Ну, или люди из 7-го ПТАБРа, которым всё нипочём, и они, играючи, надрали жопу 2-й танковой группе вермахта. Что им люфтваффе — они одними плевками отгонят целый бомбардировочный полк. Ха-ха-ха...!

Я охотно поддержал смех генерала, и тут же услышал хихиканье Шерхана, раздавшееся за моей спиной, непривычно интеллигентное и тихое такое хихиканье, а не его обычное, фирменное, так сказать, ржание Асаёнова. Уважал старший сержант генерала, ничего не скажешь, и при нём вёл себя тихо, как пай-мальчик. Петрович, услышав этот раболепный смешок, глянул, кто стоит за моей спиной, улыбнулся своим мыслям и уже привычным, командирским тоном, рявкнул:

— А ты что, старший сержант, стоишь столбом — не видишь разве, что генерал парашют собирает и ему помочь нужно?

Шерхан с готовностью выскочил из-за моей спины и суетливо стал собирать расстилающийся по стерне парашют. А Черных легонько подтолкнул меня к грузовику, как бы намекая — хватит тут лясы точить, нужно делом заняться,— что сразу и подтвердил словами:

— Давай, Юра, быстрее в дивизию, там тебя Болдин заждался. Да и из Москвы постоянно радируют — когда к ним отправим самолёт с пленными фашистами. Важный ты теперь стал человек, вон, даже генерала отправляют, чтобы обеспечить тебе беспрепятственный проезд.

Черных опять хохотнул и продолжил, высказав, по-видимому, давно терзавшую его мысль.

— Знаешь, я до последнего момента сомневался, что твои машины находятся в этой колонне. Ведь я же в курсе, что подразделения бригады стягиваются к Слониму, и такое количество народа не может быть с тобой, но, слава Богу, я тебя хорошо знаю — Черкасов из-под земли раздобудет людей и технику, чтобы помочь своим людям, зубами вцепившимся в берега реки Нарев. Им там сейчас действительно тяжело — фронт на юго-западном направлении, считай, рухнул; немцев сдерживают, пожалуй, только узлы обороны, занятые подразделениями 7-го ПТАБРа. Я же — летун и обстановку на фронте знаю хорошо. Всё держится на волоске. В укрепрайонах только отдельные доты ещё сопротивляются и сдерживают напор немцев. Сверху хорошо видно, какие громадные потери несут немцкие части в районе Семятичи, недалеко от моста через реку Буг. Ну и твои орлы у переправ через реку Нарев постарались — знатно покрошили фашистов. Особенно сверху впечатляет поле боя у Сурожа. Так что, если бы не эти очаги сопротивления, уже сегодня наступил бы полный коллапс.

Остановившись у кабины Хеншеля, Черных перешёл на полушепот, наклонился ко мне и произнёс:

— Знаешь, Юр, на что всё это больше всего похоже? На хорошо спланированное предательство высшего командования. Представляешь, когда я оборудовал два запасных полевых аэродрома, меня чуть под трибунал не отдали. Если бы не война, точно бы, с командования дивизией сняли. А сколько раз я докладывал, что на немецких аэродромах, расположенных рядом с границей, количество самолётов увеличилось на порядок — на них только взлётные полосы и рулёжные дорожки свободны, а остальная территория забита самолётами. И опять, только один лай из Минска и приказ — ни в коем случае не перелетать границу и не делать аэросъемок. Как я узнал после начала войны, штаб фронта днём 22 июня получил Директиву ? 3 из Москвы, которая предписывала нанести механизированными силами концентрированные удары по противнику на сопредельной территории и овладеть городами Сувалки и Люблин. И как же Павлов и его штаб начали выполнять эту Директиву? Да они её только полностью исказили и сделали совершенно невыполнимой. Во-первых, наспех сформированную КМГ бросали в бой разрозненно и без единого командования — Болдин номинальный командир КМГ, всё это время просидел в штабе 10-й армии и в части подведомственной ему группы ни разу не выезжал. Во-вторых, самый мощный 6-й Мехкорпус, включённый в эту группу, сначала погоняли по Белостокскому выступу в поисках мифической немецкой танковой дивизии, а когда его танки израсходовали моторесурс, а многие вообще застряли в болотах, пришло время отправлять его под Гродно. Тоже, знаешь, не близко, да ещё по этим хреновым дорогам, забитым разбомбленной техникой. А я несколько раз докладывал в штаб 10-й армии, что с воздуха не видно никаких 'прорвавшихся немецких танковых дивизий' и за это получил очередной втык от Голубева. И, в-третьих, в Директиве ясно указанно, что удар нужно наносить по территории Польши, в основание немецкого клина. То есть, прорываться к Сувалкам, а не лезть под удар самых боеспособных немецких дивизий третьей танковой группы Гота, которые нацелены на Гродно. И дураку ведь ясно, что если мы перережем единственную железную дорогу, по которой снабжается 3-я танковая группа, то Готу крышка. Он в том, болотисто-медвежьем углу, без этой самой железной дороги, даже банку тушёнки для себя не протащит, не говоря уже о том, чтобы обеспечить группу топливом и боеприпасами.

Петрович смолк и внимательно на меня посмотрел — хотел для себя уяснить, как я воспринимаю его информацию. А я был весь во внимании и со многими его словами был полностью согласен, и даже прихлопнул дверь грузовика, которую предупредительно приоткрыл Лисицын, чтобы командиры, не утруждая себя, могли забраться в кабину. Не нужно, чтобы слова генерала достигли ушей красноармейца. То ли дело Шерхан, он почувствовал, что командиры ведут важный разговор и, молча, не подходя к нам, забросил в кузов парашют и забрался туда сам. Черных тем временем, прозондировав выражение моего лица, удовлетворённо хмыкнул и продолжил:

— Знаешь Юр, крепость Осовец ещё держится, и можно было бы под её прикрытием, спокойно, без боёв, добраться до Августова, а оттуда до Сувалок, 26 километров по дороге. Но даже, если её плотно перекроют немцы, можно двигаться другим путём — от границы до железной дороги на Сувалки по межозёрному дефиле — всего-то 20 километров. А если перерезать железную дорогу, то удерживать её за собой в той местности можно и малыми силами. Один из твоих полков мог бы поставить на колени всю третью танковую группу немцев. Но все эти планы какой-то группе наших генералов очень не нравятся. Полное впечатление, что, вымотанные бессмысленными маршами, соединения, специально подставляются под удары самых боеспособных частей вермахта. Твоей бригаде повезло, что она является Резервом Главного Командования и подчиняется, практически, только приказам из Москвы. Если бы не это, то, хрен бы, вам дали возможность устроить баню 2-й танковой группе немцев: сидели бы сейчас в своём Михалово и утирали кровавые слёзы. А сейчас, конечно, все хотят примазаться к твоей победе — что именно их распоряжения ты выполнял. Вон, в штабе Голубева, сразу связь наладилась, как только твой Пителин разослал радиограммы в Москву и Минск ' о грандиозных успехах, достигнутых бригадой'. Сразу связались со мной с приказом, провести аэрофотосъемку последствий ваших засад у Ружан и Ивацевичей. Почему-то у этих штабных крыс раньше не возникала мысль использовать авиацию в поисках следов, якобы прорвавшейся в тылы армии, целой немецкой танковой дивизии. Даже в этой ситуации они бы замылили все полученные данные, но поступил грозный приказ — немедленно, самолётом отправить полученные фотографии и саму фотоплёнку в Москву. Я, естественно, сразу же отправил в Москву СБ с дополнительными навесными топливными баками, который без дозаправки способен достичь столицы.

' Хм, в Москву..., это хорошо!' — в отличие от Петровича, который только теперь начал прозревать, я знал по своей прошлой жизни, что в руководстве армии, да и страны, есть люди, которые всеми фибрами души ненавидят Советский Союз и всячески способствуют его проигрышу в этой войне. Вот, только, к сожалению, я не знал, кто именно — эти сволочи, так замаскировали свои действия, что даже через много лет наш эскадронный специалист по истории не мог нам конкретно назвать их имена. Он рассказывал, что только небольшая часть врагов попала под Сталинские чистки и, наоборот, все эти чистки прошлись, в первую очередь, по честным людям, настоящим патриотам своей страны. Умные и хитрые враги использовали эти репрессии, чтобы убрать с важных постов энергичных, опытных профессионалов и заменить их на зелёных, безбашенных мальчишек, которые не задают лишних вопросов, а, не задумываясь, выполняют любые, даже самые странные, с любой точки зрения, распоряжения.

Эти мысли пронеслись в голове буквально за те секунды, когда Петрович молчал, глядя на меня печальными и усталыми глазами. Я, чтобы как-то прервать это гнетущее молчание, даже перед ним играя привычную роль тупого служаки, которому только что открыли глаза на существующее положение дел, воскликнул:

— Так это что получается, никому из командования нельзя верить? Эти гады, генералы, нас на убой тащат?

Черных усмехнулся, хлопнул меня рукой по плечу и, уже более весёлым тоном, произнёс:

— Почему же это, всем не верить? Вот я — тоже генерал, но мне-то ты веришь?

— Тебе верю, а вот другим теперь — не знаю!

— Да ладно, Юр, нельзя так! Подавляющее число генералов и штабных командиров — нормальные честные люди. Только единицы из них враги. А, может быть, враг и вовсе, всего лишь один, но сидит он в высоком кабинете, и мозги у этого злого гения работают как арифмометр, а эти единичные генералы у него, как марионетки в ловких руках.

Да..., не зря я всё-таки в эскадроне был одним из лучших по методам конспирации. Вон, даже у хорошо меня знающего человека, не вызвала и тени сомнения искренность моих слов. Именно такой реакции Черных от меня и ожидал. Но уже через секунду от самовлюблённых ощущений, что я хитрый и прожженный конспиратор не осталось и следа, потому что неожиданного для самого себя, в одно мгновение превратился из крутого конспиратора в изумлённого мальчишку, которому вдруг дали вкусную конфету. А причиной этому стал всего один возглас Петровича, который меня просто ошарашил своей абсурдностью. Генерал неожиданно строгим, командирским голосом спросил:

— Черкасов, ты почему не по форме одет?

Я, изумлённо на него глядя, промямлил:

— Как это, не по форме? Всё строго по уставу, ну, может быть, только гимнастёрка и галифе слегка помяты.

Но Черных настаивал:

— Да нет, товарищ командир, петлицы у тебя не те! В них должны быть не скрещенные стволы пушек, а танки.

Глядя на меня такого, стоявшего открыв рот и изумлённо хлопающего глазами, Петрович не выдержал, расхохотался и сквозь смех произнёс:

— Да и шпалы в петлицах у тебя не по форме — звёзды там должны быть. Понимаешь...? По две звезды в каждой петлице. Генерал ты теперь, Юрка — ге-не-рал...!

Моё неподдельное изумление веселило Петровича ещё некоторое время, но потом он перестал смеяться и уже совершенно серьёзным голосом сообщил:

— О присвоении тебе внеочередного звания я узнал перед самым вылетом на задание. Пришла радиограмма из Москвы за подписью самого Сталина, в ней ещё много фамилий людей из твоей бригады, кому присвоено внеочередное звание, из них я запомнил только Пителина — теперь он полковник. В той же радиограмме ты назначен командиром 6-го Мехкорпуса.

У меня непроизвольно вырвался возглас:

— А как же Хацкилевич?

Черных изменившимся, слегка дрожащим голосом ответил на этот, как оказалось, нелепый, вопрос:

— Погиб Михаил Георгиевич! Пал геройской смертью непосредственно в боевых порядках Мехкорпуса. Не прятался он за спинами подчиненных, как некоторые наши генералы. До конца выполнил свой долг!

В интонации Черных теперь уже отчетливо зазвучали металлические нотки, и он как истинный комдив гаркнул:

— Всё, Черкасов, время не ждёт, нужно двигать отсюда!

Потом, осознав, что говорит не с подчиненным, а с другом, к тому же, теперь ставшим генералом, смягчился:

— Уезжать нужно, Юра, отсюда, не дай Бог, немцы повторят авианалёт, и теперь уже будет некому прийти на помощь. К тому же в штаб моей дивизии должен прибыть один из заместителей Хацкилевича, чтобы хотя бы вкратце ввести тебя в курс дела и сопроводить в штаб 6-го Мехкорпуса. Я сам слышал, находясь в нашем радиоузле, как Болдин по рации давал такое распоряжение начальнику отдела связи Мехкорпуса майору Скворцову.

Хотя я и был несколько невменяем по понятной причине, но доводы Петровича не прошли мимо моего, несколько затуманенного состоянием эйфории, сознания. Я послушно влез следом за Черных, в кабину 'Хеншеля' и скомандовал Лисицыну двигаться обратно, на шоссе, к нашей колонне.

* * *

* * *

* * *

* * *