Пустая клетка

Тем временем стало известно, что брак принца и наследницы Константинопольского престола расстроился. Она отказалась выходить замуж за человека без короны. Её стали сватать за француза. Но, я как истинный рыцарь, считал себя связанным данной клятвой. И отправился на завоевание Константинополя. Правда, до этого прошло несколько лет. Едва я окреп, учитель взял меня с собой и на Кипре, по его рекомендации, я стал оруженосцем ордена Храма. Тамплиером. Я исполнил свой обет, никому не изменив. Ни принцу, ни его несостоявшейся принцессе. Вскоре я узнал, что она вышла замуж за брата французского короля. В Париж тогда переехал и капитул нашего ордена. Вовсю заговорили о готовящемся крестовом походе. В это время меня посвятили в рыцари. Только то, что я видел на Востоке начисто разбивало мои юношеские представления о крестоносцах, рыцарях и многом другом. Госпитальеры и тамплиеры на Кипре ненавидели друг друга едва не больше, чем сарацинов. Они впутались в борьбу за престол кипрских королей и поддерживали разных претендентов. А ещё водили дружбу с купцами из Генуи и Венеции, охотно участвуя в их распрях. Тамплиеры за венецианцев, госпитальеры за генуэзцев.

В это время я и попал в плен. Корабль, на котором плыл, захватили пираты. Всякий сброд, но командовал ими христианин. Генуэзец. Нас привезли в Александрию Египетскую. Где стали искать, кого можно продать, за кого получить выкуп. Прямо в порту, одному купцу из Венеции предложили выкупить меня, а потом получить компенсацию от Ордена. А он говорил, что магистр сейчас во Франции и пока решится вопрос о выкупе, сто лет пройдёт. А у кипрских тамплиеров гроша ломаного сейчас нет. Правда, предложил, смехотворную сумму. Добавив, что больше никто не даст. На что генуэзец сказал, что он лучше продаст меня в евнухи. Эту перебранку и услышал, проходивший мимо посол из улуса Джучи. Ему стало интересно, чего это ругаются два франка в чужой стране. Перевели. Тогда посол подошёл и спросил меня, кто я и откуда. "По твоему обличью я вижу, что ты благородный человек" — сказал он. Потом обернулся к хозяину и спросил сколько тот хочет. Через мгновение кошель серебра перекочевал к генуэзцу, а с меня стали сбивать цепь. Посол, сказал, что я могу прямо сейчас идти на все четыре стороны, но если я хочу, он может довезти меня до Константинополя. Я остался с ним. Всю дорогу мы жили в одной каюте. Я не знал его языка, он ни одного из тех, что знал я. Говорили через переводчика. Ты, наверное уже догадался, что это был Намун, ближний человек хана Тохты. Когда мы расставались с ним в Константинополе, он подарил мне увесистый кошелёк с серебром и сказал: "В наших краях от денег немного прока. У нас больше ценится удаль и честность".

Так я попал в Константинополь, город, который некогда клялся завоевать. Всевышний покарал меня за гордыню. Я попал туда не на белом коне под рёв победных труб. Нищим пленником, захваченным и проданным в рабство единоверцами и выкупленным из милости неверным. Мне не поверили. Я поселился в монастыре в Пере, где тамошние монахи устраивали мне многочасовые допросы. Потом генуэзцы стали строить козни, чтобы помешать моему возвращению на Кипр. Потом я заболел и слёг. Так прошел целый год. Я хорошо его помню, потому что именно тогда я родился заново. 1307 от Рождества Христова. В эту осень пришли сразу две вести. В далёком Париже умерла невестка французского короля. Та самая прекрасная дама, которой я клялся добыть императорскую корону. А на следующий день были арестованы все рыцари тамплиеры во главе с великим магистром. Дошли известия, что приказ об аресте тамплиеров прислали и на Кипр. Теперь уже братья-францисканцы открыто стали говорить мне, что самое время спасать свою шкуру. Во всяком случае, не нужно торопиться на Кипр. А вскоре Константинополь наполнился генуэзцами. Оказалось хан Тохта изгнал их из своего государства и разрушил все их поселения. В монастыре в Пере тогда очень сильно волновались. Говорили, что Тохта намерен изгнать католических священников из Галицкого княжества и начать войну против Венгрии и Польши. Из Рима доходили слухи, что и сам Тевтонский орден хан хочет сбросить в море. А ещё поговаривали, что германский император ищет тайного союза с ханом и желает прижать хвост самому папе, который укрылся в Авиньоне под защитой французского короля.

Меня стали осаждать монахи из францисканцев. Просили поехать в столицу хана Тохты и попробовать наладить с ним связь. Хотя бы для одних францисканцев. Чтобы не разоряли их миссии. Их миссии в улусе и так никто не разорял, но тогда я об этом не знал. Уже потом понял, что они просто хотели использовать моё знакомство с человеком, приближённым к хану. Среди них тоже было немало людей у которых были нелады с папой, которые и забросили их на Восток. Я согласился. Так и очутился в Сарае. Намун встретил меня, как старого друга. Уверил, что я могу исповедовать и проповедовать здесь любую веру. Мало того, любой, кто попытается этому помешать, подлежит ханскому суду.

Многое отсюда из Сарая мне представилось по другому. Я вспомнил нашу инквизицию, отправлявшую людей на костёр, только за то, что они иначе толковали какие-то обряды. Вспомнил своего учителя Раймунда, который говорил, что веру нужно нести словом и любовью, а не мечом. Потом дошли вести о казнях тамплиеров и запрете ордена. Тогда я добрым словом помянул монахов, посоветовавших мне убраться на берега Итиля. Судьба ещё раз посмеялась надо мной. Все те, кому я давал обеты, ушли в мир иной и унесли с собой все юношеские клятвы. Я остался один на один с Господом и своей совестью и только им я обязан давать отчёт.

Ты спросишь, какой путь я избрал теперь? Я побывал среди воинов-крестоносцев и среди нищенствующих проповедников. Потом вспомнил про орден бенедиктинцев. Людей, которые призывали служить Господу на земле трудом. Что рай — это сад. И я решил оставить после себя сад. Двадцать лет я выращиваю в Белом Дворце деревья и цветы. Исполняю завет своего учителя Раймунда, составляю словарь кипчакского языка.

Хайме замолчал и долго смотрел на уже совсем потухающие угли. Дунул ветер и над золой пробежали язычки пламени. Хайме сузил глаза и добавил изменившимся жёстким голосом:

— Но, обязанность защищать слабых и бороться за справедливость никто не снимал со старого рыцаря.

21. Пропавший голубь

Костёр совсем потух. От реки потянуло холодом. Со стороны жилых кварталов в ночной тишине долетали обрывки громких раговоров.

— Разговляется народ. Завтра последний день поста. Забавно получается — пост, почитай, почти никто не держит. Но, на ифтар собраться после вечерней молитвы каждый считает свои долгом. Получается в пост едят, как обычно, да вдобавок ещё и после захода солнца.

Злат потянул носом:

— У булгар баранину жарят. Завтра ещё на сабантуй подадутся за город. Многие ведь только недавно из деревень и аулов приехали, свои сельские обычаи чтят. Чтобы глаза имамам не мозолить, уезжают в луга. Наши водовозы, поди туда первым рылом подадутся. Народ молодой, конный. Будут в скачках участвовать, бороться.

— Меня, когда впервые сюда приехал, поразили здешние города, — отозвался Хайме, — В наших краях, да и на Востоке, город — это стена. Которая защищает и отгораживает. Внутри свои законы, другие люди. Горожане. Нос дерут перед крестьянами, которые для них мужланы. Да и со знатью норовят на равных быть. Старые купеческие фамилии себя именуют патрициями, обзаводятся гербами. Сами выбирают власть. Здесь города без стен. Куча кварталов и улиц, как собравшиеся в одном месте деревни и аулы. Вроде как большая-пребольшая деревня. Только очень богатая. С домами и дворцами, как в городе, с одной бесконечной ярмаркой круглый год. Зато просторно и чисто. Везде ханские наместники с отрядами. Скорый суд и расправа. Живут рядом мусульмане, христиане, язычники, пастухи, купцы, писцы — все ладят, никто никого не обижает. Чужеземца не только никто не тронет — он под особой защитой.

— Потому и прибежало сюда столько народа из Персии и иных краёв, когда там стали бить, кого считали неверными. Целыми кварталами селились. Армяне, персы, евреи, огнепоклонники. За несколько лет город на фарсах вдоль реки вытянулся. Теперь так и за день не объедешь. Персидскую речь чаще кипчакской слышно. А про власть ты верно заметил. Не будь над ними ханской грозы давно бы передрались. И сейчас друг другу козни строят при дворе. Не дай Бог ослабнет власть и вернётся смута, как двадцать лет назад. Народ ведь больше пришлый, не укоренившийся. Враз разбежится.

— Создают веками, разрушают в один миг, — согласился Хайме, — Ещё сейчас видно каким великим городом был Константинополь, пока его не захватили франки. Теперь пустой едва не на три четверти. Развалины домов, заросшие сады, брошенные дворцы. Кругом развалины и заросли. На площадях козы пасутся.

— Не зря эн-Номан франков боится.

— Франки тоже разные. Да и опасаться не только их нужно. Тохту ведь, получается в гостях у Измаила отравили. А я всю жизнь на генуэзцев грешил. Он ведь их изгнал. А после его смерти Узбек сразу вернул. Как говорили древние юристы: "Ищи кому выгодно".

— Многим было выгодно. Были на Руси люди, которые рассчитывали на хана в борьбе со своими противниками, были в Царьграде и митрополии. Были в самой Орде сторонники древних вольностей, которых Тохта, после гибели Ногая поприжал. Не зря они сразу после его смерти пытались ручного хана поставить, чтобы своевольничать по-прежнему. Старая история. Одного не пойму. Почему Туртас объявился только через двадцать лет? Где был всё это время? Его ведь тогда и не искал никто. Хан, едва успел приказ о поимке отдать и в тот же день умер. Потом полгода война была, смута. Потом хана восемь лет в Сарае не было, город приезжими полнился. Спокойно мог вернуться. Судя по тому, что он ни порядков нынешних не знает, ни про то, что его сестра много лет назад умерла, был он где-то очень далеко. На днях караван пришёл из Отрара. Нужно будет караванщика поспрашивать.

— Неспроста он сразу направил стопы к Измаилу. Видно что-то знает. Или догадывается.

— Почему тогда не стал встречаться? Расспросил и ушёл? Что ему было нужно от убитой вдовы?

— Ну, может к ней и не он приходил? Мало ли таких кафтанов в Сарае? Знаешь, что? Коли где появился Туртас и там есть почтовые голуби, я бы на твоём месте проверил, а не пропадали ли они?

Злат хлопнул себя ладонью по лбу:

— Точно! А я всё думаю, что-то мне кажется не так. Теперь понял. У генуэзцев при их конторе нет голубятни. Она бы издали была заметна. Значит этот Санчо голубей брал в другом месте.

— Обычно договариваются с нашими, — подсказал Хайме, — Скажу тебе по секрету, у францисканцев самая лучшая в этих краях голубиная почта. Если внимательно присмотреться, то все миссии расположены как раз на расстоянии полёта голубя друг от друга. Не всякого голубя, а самого лучшего. Таких здесь не бывает, везут издалёка. Если срочно нужно, отправляют письмо в соседнюю миссию, оттуда в следующую. До Каффы или Таны. У нас в обители святого Иоанна, тоже своя голубятня. Время от времени смотритель ездит к соседям. Отвозит чужих птиц и забирает своих. Здесь в Сарае в миссии голубями заведует брат Ауреол.

— Сам что за птица?

— Душевный старичок. Из бродячих. В наши края удрал, когда папа стал преследовать тех, кто выступал против церковных стяжаний. Добрый человек, но не учён совсем. Проповедовать не умеет. Служит при птичках.

Помолчали. Каждый думал о своём. Потом решил подать голос и внимательно слушавший до сих пор Илгизар:

— Второе убийство уже на Чёрной улице. А ведь кувшины на телеге явно с Красной пристани. Раз в них дербентское вино наливали. И Санчо послали с письмом к меняле туда же.

— Там воду возят черкесы и зикхи. Но, такие дорогие кувшины, конечно использовать бы не стали. Эти явно для корабля. Ты, Хайме, пойдёшь завтра с нами к этому вашему брату Ауреолу?

— Посижу здесь. Подожду.

— Тогда давай спать, брат Илгизар. Вторую ночь под звёздами.

Млечный путь серебрился в бездонной тьме. Вот поди же ты, и в небе есть дорога. Видно и там нет покоя и постоянства.

— Расшита золотом шуба, а не свернуть её. Блестят капельки жира на ней, а не стряхнуть их. Что это? — Злату никто не ответил и он ответил сам, — Звёздное небо.

Брата Ауреола они застали на самом рассвете. На земле, да ещё по сильной росе утром не спалось и вышли ещё затемно. Но, когда шли по улицам Сарая с минаретов уже раздался призыв к утреннему намазу. Сонный привратник в миссии встретил их нелюбезно, но, узнав наиба, который недавно привозил мёртвое тело, засуетился. Ничего, что гость помят, всклокочен и в старом, простом халате. Нужно будет, во мановение ока явится в шитом золотом алом халате с пайцзой на груди и стражей. "Кто не повинуется — умрёт".

Из вежливости Злат спросил его, как прошли похороны Санчо. Привратник, почему-то испугался и стал суетливо заверять, что всё было наилучшим образом. Сам господин Бонифаций приезжал проводить в последний путь своего помощника и денег не пожалел.

— Вот ведь, — покачал головой наиб, — а с виду павлин павлином. Тоже душу имеет.

Старый монах, засучив рукава, чистил голубятню. Он явно обрадовался гостям, пришедшим проведать его в этот ранний час. Голубей точно покойный Санчо брал у него. Брат Ауреол ещё пометил их, чтобы не путать, когда вернуться с письмами. Пять штук. Назад вернулись пока только четыре.

— Давно дело было?

— Да нет, — охотно пояснил старик, — Полтора месяца, где-то раз в неделю прилетали. Последний дней десять назад.

— Значит и впрямь один голубь пропал.

— Как пропал? — забеспокоился Ауреол, — Может прилетит ещё.

— Дорого за голубей берёшь?

— Это не ко мне. Договариваться нужно с экономом, братом Адельхартом.

— Так Санчо тоже с ним договаривался?

— А как же? Мимо него никак.

Попрощавшись, вышли на улицу. За первым же углом Злат остановился.

— Чего это привратник такой зашуганный? Не нравится мне всё это. Давай сделаем так. Постоим чуток, потом ты вернёшься и скажешь, что монету обронил, пойдёшь до голубятни, вроде как искать. Заодно, краем глаза посмотришь, не наделали ли мы какого переполоха.

Когда Илгизар вернулся после этого нехитрого дела, ни малейших сомнений, что переполох наделали немалый уже не оставалось. Оказалось, что привратник не только, несмотря на ранний час разбудил отца эконома, но и сам брат Адельхарт немедленно побежал на голубятню допрашивать Ауреола.

— Не пойму, чего они переполошились? — недоумевал наиб, — Чего этому эконому меня бояться? Чего-то мы с тобой не заметили, что непременно должны были заметить.

Ещё немного постояв, решил:

— Значит, нужно вернуться ещё раз. И посмотреть повнимательней. Нужно только придумать повод. Кто из нас изучает диалектику? Я или ты? Давай придумывай. Пока до дворца идём. Надеюсь там нас не ждёт весть об очередном убийстве этой ночью.

Вести, по счастью, не было. День вообще обещал быть не хлопотным. Мусульмане сегодня вовсю готовятся к завтрашнему разговлению после месячного поста. А многие из булгар, кипчаков и буртас собираются за город праздновать сабантуй. Дело это весёлое и не хлопотное, из хмельного берут обычно только кумыс, так что беспорядка не бывает.