Дело в том, что являлся я, как остроумно сам же и подметил, психохимерой. Памятью двух людей сращенной, подсознанием в одно утрясенной. Вот только, подсознание — начало скорее животное, целями влекомое отнюдь не теми, коими разум руководствуется. И в итоге, что-то подавив, что-то игнорируя, был я всё время своей новой жизни на грани сумасшествия. Стоило возникнуть личностному кризису, как слабые нитки, которыми скрепились две личности, лопнули бы, погружая меня в пучины безумия. Нужно отметить, что не факт, что не выбрался бы я из этого “личностного кризиса”, однако ж то, что из меня вышло, было бы следствием травматической борьбы с самим собой. И было бы куда более гадким типом, нежели мне угодно.
Да и в мышлении, внимании, даже речи прорывались, сквозь небрежные латки, обрывки разных личностей. В общем, тратил я на посиделки с Артемидой, наставляющей меня как в искусстве самоанализа, так и скрытых подводных камнях различных, всё свободное время. Впрочем, не только о “самоанализе” речь шла. Об окружении человеческом, причинах, мотивах, жестах, мимике. Последнее, конечно, в основном в рамках “профильного направления”, но и не только, что мою благодарность к гетере лишь увеличивало.
Да и, с первой недели, убедившись в моей “положительной динамике”, озаботилась Артемида “ухватками любовными”. Правда, было это скорее как порнофильм для актёра: внешне возбуждает, а актёру труд тяжкий. Эрогенные зоны, способы эякуляцию сдерживать, партнершу (или партнера, бес побери!) довести до исступления, даже одежды не лишая, да и до оргазма при желании. Безусловно, всем я не овладел, но стимулируемый некоторыми препаратами, прекрасно всё запоминал. Небесполезно, да и по жизни пригодится. Да и в эфирном оперировании Артемида мне посодействовала: пусть на себе самом, но уже очень неплохо.
Правда, был довольно комичный и первое время раздражающий меня момент. Телесный контакт, различные способы стимуляции и возбуждения, как меня, так и Наставницы и… всё. Это наставление и работа, а не удовольствие. На третьем занятии “искусствами любовными” понял я, что ходить могу только медленно, печально и враскоряку: уж больно тестикулы болели от нереализованного. Впрочем, как природная тернистость, так и занятия привели меня к несколько ехидному, но вполне разумному решению. Попросив пардону, отошел я от наставницы к стеночке, да и взял дело в свои руки. Благо, занятия таковые проводились в виде обнаженном.
— Кхм, что вы делаете, Ормонд Володимирович? — последовал несколько возмущённый голос наставницы.
— Рукоблудствую, Артемида Псиносфеновна, — бодро и молодцевато ответствовал я, впрочем, требовательный взор вынудил продолжить. — Больно, мочи нет.
— Ой, — натурально ойкнула гетера, даже слегка покраснев. — Афродита-покровительница, моя вина! Вы же друга сердешного не имеете, да и на весёлый квартал времени у вас нет, — на что я покивал, дела своего не прекращая. — Да перестаньте вы, Ормонд Володимирович! — возмущенно выдала она. — Ещё не хватало, чтобы на моих занятиях ученики самоудоволетворялись! Идите сюда, решим вашу проблему, заодно кое-что покажу.
Не знаю, насколько она играла, но хоть с занятий я перестал выкатываться аки на колёсах. Впрочем, тут опять же, было скорее наставление, нежели тешенье плоти.
За всеми этими психологическими и амурными штудиями, остальные занятия выходили скорее отдыхом. Например, поездка с Добромирой на полигон милиции меня внутренне оставила равнодушным. Ну, бронированный танк на паровых турбинах, поучился управлять, пошевелил вооружением, убедился, что милитаты-одарённые не зря хлеб едят: аж голова заболела за всем следить и контролировать. Тяжелые метатели туда же: всех отличий от цербика только в калибре да боеприпасе. Несколько порадовал эфирный доспех, но не управлением — всё понятно, но для правильного управления нужна долгая практика. А вот требуху сего агрегата, на искусственных мышцах, я разглядывал с искренним интересом, запоминая. Были у меня планы на будущее, не слишком определённые, да и отдалённые. Но где примерное понимание структуры эфирного доспеха было бы не лишним.
Да и Добромира моё равнодушие оценила, одобрительно похмыкав на “сурьёзность”, даже повинившись, что “мнила прихотью мальчишеской”.
А к концу месяца, не без сожалений, но с пониманием (всё ж у Артемиды вся Управа, где она оказалась “штатным специалистом”, а не я один) с наставницей я расстался. И, кто б сомневался, что змейский леший меня вызовет.
— Собирайтесь, Ормонд Володимирович, завтра отбываем, — выдал сей тип при моём явлении.
Впрочем, штудии даром не прошли, так что умудрился я одной мордой лица выразить, что я думаю о таких указаниях, лицах, оные отдающих, да и организации, где они подвизаются. Леший морду оценил, вздохнул притворно, но продолжил.
— Рим, на неделю али две, — выдал он, после чего проявил свою злонравность: — Вы удовлетворены, Ормонд Володимирович?
— Вполне, — с видом “что ж от вас, убогого, ещё ждать”. — Дозволите готовиться начать?
— Готовьтесь, — махнул лапой леший. — В полночь у меня, — буркнул он.
Услышанное в закрываемой двери “ещё несноснее стал…” отозвалось музыкой в моём сердце. Заодно, утвердило меня в первоначальной идее, на кой я вообще Лешему сдался. Потому как вопрос был не праздный, а с наукой Артемиды выводы свои я подтвердил.
А вообще начал я анализировать своё бытие, да и ряд моментов мной услышанных, но проигнорированных. Бытиё в смысле пребывания в Управе, которое ранее рассматривал как этакую “вынужденную задержку перед Академией”. Суть-то не поменялась, а вот небрежение этими двумя названными годами было если не преступно пред ликом своим, то близко к тому.
Итак, для начала, пошуршал среди коллег, повзирал на них взором мальчишеским, наивным и вообще лицедействовал всячески. А итогом стало понимание моей должности, злокозненным Добродумом вниманием обойденное. А именно, будучи товарищем главы Управы, сей тип был более администратором, нежели послом. Полис покидая редко, по важным делам. Ежели бы мои обязанности (как и Младена ранее) исчерпывались его сопровождением, то, не считая учёбы, от силы месяц в году я бы службу нёс.
Но в то, что злонравный леший подобный курорт мне на пару лет учинит, верилось слабо. В общем-то, и правильно не верилось: секретарь-помощник столь значительной персоны, сам был персоной важной и, помимо сопровождения Добродума в его блужданиях, моим полем деятельности намечались близлежащие (а возможно и не только), Полисы, в которые я буду волей Лешего направлен, будучи ВрИО его.
Не во всех делах, не в полной мере, но до поры так. Так что ждут меня, после обучения, дорога дальняя и путешествий тьма. Надеюсь, как курьера, а то, знаючи Добродума, сомнений в том, что могёт он мне весёлую жизнь сотворить, никаких и нет.
Но то вопрос бытия будущего, а вот его заявление о бриттских Полисах и прочей подобной островитянщине мне стоило обдумать с самого начала. Итак, ежели рассмотреть Мир на политической карте, казалось бы, ничего среди лоскутьев Полисов и не разглядеть. Оно, конечно, так, да не совсем. Потому как было в Мире три крупные… ну не то, чтобы силы, а скорее объединения. Причём разнотипных, нужно отметить.
Итак, мой родной Союз Полисов Гардарики — довольно аморфная конфедерация, спаянная этноязыковыми узами, да и с эллинскими полисами находящаяся в добрых (относительно, насколько сие возможно) отношениях. Как и с данами: торговцы-разбойники, невзирая на конфликты, в целом были культурно близки, часто роднились. Впрочем, в этом случае вопрос тоже не однозначный: например, Вильно более тяготел к грекам, на данов смотря с подозрением, а вот Новоград тот же — наоборот.
Но конфедерация довольно спаянная, и несмотря на часто реализуемое желание соседушке подгадить, на агрессию извне на этого соседушку отвечающая, как на атаку на себя. В общем-то, что греков, что данов можно к ней отнести, в качестве этакой аффиляции.
Далее, был Рим, с которым выходило занятно: единственный существующий гигаполис земли. Как по населению крупнейший, так и не способный себя прокормить. То есть, Полисы италийские в складчину оказывали старику гуманитарную помощь, в память в величии, истории, скрепах и прочее подобное. Не сказать, что федерация, но несколько более консолидированное объединение, нежели славяно-дано-грецкая вольница.
Не враждебное, но скорее конкурентное. Да и, прямо скажем, Полис на границе зоны влияния, например, вполне “римский”, мог в случае агрессии встать на сторону агрессии подвергаемых, с кличем “не по праву!” Были в истории прецеденты.
Входили в Римскую зону влияния Полисы италийские, франкские, ряд североафриканских.
А вот с бриттами вышло забавно. Полис Лондиниум, помимо первого имени, прозывался островитянами Второй Рим. И вот в чём тут закавыка: при падении Рима, на островах остались как сами римские граждане, так и бритты “воримлянные”, сиречь также граждане Империи, принявшие её реалии и понятия. И когда Империя рухнула, напали местные пикты и прочая аборигенная жизнь “римлянских” воевать. Воевали их и ранее, но ранее из метрополии прибывал легион-другой, устраивал порядок Имперский, набирал рабов и в метрополию возвращался. А после падения легионов не слали. И, насколько знал Олег, в его Мире “римлянских” умучили до смерти, потом, впрочем, на развалинах гордясь тем, что вон какое у них наследие.
Ну да не суть, а суть в том, что в Мире Полисов “римлянские” умучиваться до смерти не пожелали. Булки сжав, нараздавав гражданство всем, кому только можно, “неримлянских” они сами умучили, поработили и, даже, по слухам, друидов в ихних собственных плетёных человеках* спалили, была такая легенда.
Ну, отбились — и молодцы, а вот только дело в том, что бритты принимать Полисы как формат государства не пожелали, а пожелали они у себя Рим, как раз второй, Империю. И, разобравшись с островными “деревенскими”, расплодившись в должной степени, начали “Империю строить”.
Впрочем, на свои внутренние дела они ухнули больно много времени. Ежели бы хоть лет через полсотни после падения Рима начали, шансы у них были. А так, снесли они купно пару полисов, после чего ополчения с сотен Полисов у них вежливо полюбопытствовали: “а чой это вы тут делаете?” Бритты ум понапрягали, но ответа не измыслили и перестали быть. Армия вторжения новоявленной империи, в смысле.
Но ополченцы быть не перестали, мозгами прикинули, да и провели на островах десантную операцию, в профилактических целях. Недобитые пикты и шотландцы столь раздухарились, что ополченцам пришлось и их урезонивать.
Но, в итоге, внешне бритты приняли “политику”, соответственно, на островах были Полисы. А вот по факту — шут знает. Выходило, что они несколько более централизованные, нежели Италийский союз, да и стремление к Империи у них осталось. Да и намстить желали, за “бесчестное возмездие”.
Выходили они этаким “отрезанным ломтем”, притом, что ряд шотландских, точнее, поправился я согласно гимназической программе, альбийских Полисов, как и эриннейских, сиречь ирландских, имели связи и торговлю, вполне общались с прочей ойкуменой. А вот бритты — редкая торговля и ОЧЕНЬ тяжелые взгляды на торговых гостей, многие коей тяжести и не выдерживали, помирая.
И, что закономерно, вылилось всё это в “заход номер два”, который как раз с альбийцев и эриннах начался. Времена, впрочем, были уже не те, милитанты Полисов собрались быстро, лужу ламаншевую преодолели, начав творить порядок.
Вот только, по мере наведения, нарисовалась картина, от которой милитанты чуть не впали в добродетель геноцида: дюжина Полисов, которые завоевали новоявленные имперцы, были вырезаны полностью, до последнего человека.
Так поступали лишь племена северной Африки, консолидированные некой религиозной мутью, которая их высшими существами предполагала. Собственно, кочевников тогда добродетели и подвергли, с их бреднями заодно. А вот на островах ситуация была хоть и аналогичная, но времена шли уже восьмого века от падения Рима, так что добродетели бриттов не подвергли. Однако, с оставшихся Полисами не бриттов, был заключен нерушимый договор, на вечные времена. Главы и советы трёх сотен Полисов поклялись, что ежели бритты к оставшимся Полисам подступят, то сотрут их с лица Земли, как и память о них.
Бритты впечатлились, но обитали закрыто, да и пиратствовали изрядно, притом не попадаясь на горячем. С другой стороны, пиратствовали, так или иначе, любые морские торговцы, так что тут скорее норма была.
Но отрезанный ломоть, факт, хотя в освоении заокеанских материков поучаствовали. Впрочем, с заокеанскими Полисами творился такой бардак, что бес лапу сломит. В основе своей туда рвались юнцы да маргиналы, насколько последние могли быть в Полисах, так что все, кто думал от “деточек” пользу поиметь, мечтателями и оказались. Заокеанские Полисы грызлись все со всеми, но к “прародине”, в большинстве своём, имели особо “тёплые” чувства. Этакий аналог “дикого запада” Мира Полисов, не без иронии отметил я.
Но то, что сколь бы то ни было консолидированной силой “заокеанские” в ближайший век не станут — это факт. Да и не факт, что станут вообще, вне всего Мира, естественно.
Единственное, что — стоит упомянуть готов, сиречь германские племена. Вот у них было неважно, бес знает почему: орднунг у них процветал, но вот в политическом плане их штормило и мотало, как немца в проруби. Не имея собственного центра кристаллизации (не удивлюсь, что не хватило прусаков и силезцев, бывших ноне вполне себе славянами Гардарики), дойчи, имея свой язык (хоть в сотнях вариантов), упорно грызлись меж собой, вступая в альянсы с более монолитными группами.
Впрочем, у меня был вопрос с бритами. За почти три сотни лет с их умиротворения, отношения сердечнее не стали, то есть посольство к ним — само по себе дело необычное. А уж консолидированное, от Союза — вообще немыслимое, казалось бы. Но, в то, что Леший, несмотря на всю его злонравность, мне сказку рассказал, я не верю. Соответственно, посольство грядёт. Но вот ни о его существовании, ни о целях, ни о причинах я узнать не мог. Мои визави этого банально не знали, как донесла до меня наука Артемиды.
Притом, если бы к сим “ымперцам” собирался экспедиционный корпус милиции, я бы не удивился. Но вот посольство зело смущало, вызывая мысли, точнее, опасения разного вида и типа.
Впрочем, от опасений мне ни тепло, ни холодно, а злонравный Добродум меня всё одно на альбион притаранит, сколь бы жалобно я ни пищал, подытожил я. А Рим… Странный для Мира Полисов город. Место, где из-за имперской и республиканской застройки существуют натуральные трущобы: даже в рамках “гигаполиса” застройка, рассчитанная на двухмиллионное население, пустовала, хоть и оберегалась от разрушения. При том, реально великий город: источник права, законов, ряда философских течений, да много чего. И даже несколько пугает своею древностью, хотя, в этом случае скорее “тяжестью”: эллинские Полисы постарше всяких римов будут, но вот тревоги не вызывают.
