Брайс сделал глубокий вдох. Он не видел смысла отсрочить неизбежное.
— А... мистер Хью, сэр. Вы люди из Одюбон Баллрум?
Улыбка появилась на лице коммандос. Это была широкая улыбка, и, казалось, она дается очень легко.
— Нет, мы нет — и это должно быть утешающим. — Он покачал головой, все еще улыбаясь. — Давай, Брайс. Неужели мы выглядим глупыми? Не бывает такого, что все ваше племя жило бы здесь уже более полувека, если бы вы не договорились о каком-то соглашении с работорговцами. Вероятно, брали с них взятки, чтобы не доставлять хлопот. Может быть, выполняли для них ремонтные работы.
— Мы не делали ни черта для них! — сказал Эд.
Хью повернул голову, чтобы посмотреть на него сверху вниз.
— Но вы брали их деньги, не так ли?
Эд молчал. Брайс пытался придумать что-то, но... что тут можно было сказать на самом деле?
Кроме...
— Если мы не собирались умирать, у нас не было выбора, — заявил он, как взрослый, когда смог себя контролировать. — Мы на мели. Были задолго до моего рождения. У нас не было возможности уйти, и единственный способ остаться — это заключить сделку с работорговцами.
— Вонючими грязными гнилыми работорговцами, — добавил Джеймс. Брайс подумал, что это было, вероятно, самым бесполезным уточнением, произнесенным любым человеком со времен древних евреев, которые пытались утверждать, что золотой телец в действительности был напоминанием им о вреде идолопоклонства. И Яхве не купился на это ни на одну секунду.
Коммандос просто засмеялся.
— О, расслабьтесь. Даже Баллрум... — Он склонил голову и слегка взглянул на Эда. — Я правильно понял тебя раньше? Что вы приняли рабов в вашу группу. И если да, то откуда они взялись?
— Да, это правда. Там примерно... — Брайс сделал паузу, пока делал быструю оценку. — Где-то около тридцати, я полагаю.
— Тридцать, да? Из двадцати четырех в общей сложности?
Брайс вспыхнул.
— Ну. Ладно, наших может быть больше, чем просто две дюжины. Но я не обманываю насчет тридцати.
— На самом деле тридцать один, — нетерпеливо сказал Джеймс. Казалось, он пристрастился к бесполезным уточнениям. — Я только что сделал точный подсчет.
— И откуда они взялись?
Брайс перебрал все альтернативные ответы, которые только мог придумать, прежде чем решил, что правда, вероятно, лучший вариант. Коммандос, расспрашивающий его, мог быть сложен как огр, но теперь было очевидно, что в уме у него не было ничего тупого или жестокого.
— Большинство из них пришли давно — я тогда даже не родился — прежде, чем мы, ну, договорились с работорговцами. Тогда была пара больших боев, и наши оба раза освободили кучу рабов. С тех пор, конечно, у некоторых из них появились свои дети, но я не включал их в эти тридцать фигурантов, так как они не были рождены рабами.
Хью почесал тяжелый подбородок.
— И кто вступал в брак? Или приспособился бы так, как смогли вы, ребята. Я имею в виду, кто другие родители? Другие рабы или кто-то из ваших, ребята?
— И те, и другие, — сказал Брайс. — По большей части, все же некоторые из наших. Ганни поощряла это. Сказала, что не хочет больше близкородственных отношений, чем это необходимо.
Коммандос кивнул.
— Это поможет. Во многом, на самом деле. А откуда пришли остальные рабы?
— Люди, которые бежали позже. Их все же не так много.
— Конечно, они есть, — настаивал Джеймс. — Я насчитал четырех, уверяю всех. На самом деле это много, если подумать.
Так оно и было на самом деле. Их вообще не должно было быть, но работорговцы, работавшие на станции, довольно небрежно относились к своей работе.
Брайс был заинтригован сказанным коммандос.
— Что вы имели в виду? Когда вы сказали, что "это поможет".
Усмешка Хью вернулась. На этот раз, однако, Брайс не нашел во взгляде его чего-то обнадеживающего. В этой жизнерадостной усмешке было что-то...
Ну. Зловещего вида, на самом деле.
— Разве ты еще не понял, Брайс? Единственный способ, которым, вы, ребята, справитесь с этим — это заключить сделку с Баллрум. Извините, но мы ни за что не позволим этой станции снова попасть в руки работорговцев. И вы, люди, никак не сможете этому помешать самостоятельно, не так ли?
Брайс уставился на него. Может быть, парень пошутил...
Увы, нет.
— И мы не собираемся брать это на себя, — продолжил Хью. — Во всяком случае, не одни.
— А кто же вы такие? — спросил Эд.
— Я пока оставлю этот вопрос без ответа, — сказал Хью. — Просто поверьте мне на слово, что у нас нет никаких причин брать на себя головную боль сохранения этого белого слона неповрежденным и на ходу. Но я думаю, Баллрум поможет. Точнее, Факел мог бы.
— Кто это Факел? — спросили Джеймс и Брайс одновременно.
Коммандос покачал головой.
— Вы, ребята, не в курсе, не так ли?
Женщина-коммандос по имени Стефани дала ответ.
— Факел — это планета, она называлась Конго раньше, когда ею владела Меза. Всеми, кроме мезанцев, во всяком случае. Они сами называли ее "Вердант Виста". Свиньи. Но помогло восстание рабов, поддержанное — о, всеми подряд — и теперь планета называется "Факел", и Баллрум в значительной степени управляет ею.
Брайс широко открыл глаза.
— Одюбон Баллрум имеет свою собственную планету?
— Ого, ничего себе, — сказал Эд. — Я понимаю, почему им могла бы понадобиться эта станция. — Решительно: — Каждая планета должна иметь свой собственный парк развлечений.
Хью рассмеялся.
— Для этого она немного далековато! Тем не менее, думаю...— Он снова пожал плечами. — Что-то подобное Джереми Экс упомянул мне, когда я последний раз видел его. В любом случае, это возможно.
Брайс вновь широко открыл глаза.
— Вы знаете Джереми Экса?
— Я знаю его с детства. Думаю, можно сказать, что он в некотором роде мой крестный отец. Он взял меня, так сказать, под свое крыло после того, как мои родители были убиты.
Тогда Брайс почувствовал себя намного лучше. Идея заключить сделку с Баллрум все еще казалась рискованной. Вроде как заключать сделки со львами или тиграми. Или акулами или кобрами, если на то пошло. С другой стороны, Хью казался довольно милым, учитывая все обстоятельства. И если у него были личные отношения с самим Джереми Эксом...
— Он действительно однажды съел ребенка из "Рабсилы", как говорят? — спросил Эд.
— Сырым, говорят. Даже не готовя его, — добавил Джеймс.
И если бы Брайс — нет, для этого, наверное, потребуется Ганни — мог удержать своих идиотов-кузенов от открытия их болтливых уст снова...
Глава 12
Хью Араи потребовалось менее трех дней общения с Эльфрид Маргарет Бутре, чтобы понять, как этой женщине удавалось сохранять в течение полувека свой клан единым, несмотря на огромные невзгоды. К тому же не только целым, но и довольно здоровым и хорошо образованным, если вы готовы допустить, что понятие "хорошо образованный" было достаточно широким, чтобы охватить очень неравномерные знания, эксцентричные методы обучения и дико несбалансированные области науки.
Например, клан Ганни Эль давал, вероятно, лучших практиков-механиков, с какими Хью когда-либо сталкивался, но их понимание лежащей в основе теории тех машин, с которыми они работали, часто было невнятным, а иногда и странным. В первый раз Хью был просто поражен, увидев, как один из многих внучатых племянников Бутре окропил тем, что он назвал "поощрительным возлиянием", машину, которую он собирался ремонтировать. Но, несколько часов спустя, после того, как механик закончил со своей работой, машина ожила и заработала так плавно, как только можно было пожелать.
И каким бы суеверным ни было понятие вроде "поощрительного возлияния", Хью не упустил из вида лежащую в основе практичность. "Возлияние" было на самом деле каким-то домашним алкогольным напитком, который получился не слишком хорошим. Непригодная для потребления, даже по не слишком привередливым стандартам клана Бутре, жидкость была отдана для "поощрения" капризной машинерии.
Хью спросил племянника — его звали Эндрю Артлетт — было ли "поощрение" вызвано тем, что машина рассматривала дрянной ликер, как лакомство, или потому что подразумевалась угроза худших жидкостей, если она останется непокорной. Артлетт фыркнул в ответ: — Откуда, черт возьми, я должен знать, что думает машина? Это просто куча металла и пластика и всего такого, знаете ли. Совсем без мозгов. Но возлияние работает, оно определенно действует.
Ганни Бутре стала бы неплохой императрицей, думал Хью, если бы у нее не было некоторых странных причуд. Вообще-то, из нее вышел бы довольно хороший тиран, если не считать жилки нежности шириной с километр.
Однако сейчас этой привязанности не было слышно ни в одном вздохе.
— ...до сих пор не понимаю, почему вы — здесь последовали слова, которых Хью не знал, но они вообще не звучали ласково — не можете просто пойти своей дорогой и оставить нас в покое. Мы ведь не просили вас прилетать сюда. Что случилось с уважением прав собственности?
— Станция Пармли на самом деле долгое время не была вашей собственностью, Ганни, — мягко сказал Хью, — и вы знаете это, так же как и я. Если мы просто уйдем, пройдет не более чем шесть или восемь месяцев — год, самое большее — прежде чем здесь откроется лавочка другой банды работорговцев, и вам придется опять потесниться, если не хуже. Нравится вам это или нет.
Бутре впилась в него взглядом. Это был впечатляющий взгляд, тем более что исходил он от женщины ростом не более ста сорока сантиметров. Взгляд стал еще более впечатляющим из-за того, что Бутре каким-то образом удалось передать смысл, что она была жесткой старой каргой, несмотря на свой собственный вид — судя по ее внешности — женщины не старше тридцати или очень ранних (и хорошо сохранившихся) сороковых.
Конечно, это был эффект пролонга. Первое поколение пролонга, которое она получила, останавливало физический цикл старения на значительно более поздней стадии, чем более современные методы терапии. Хью знал, что собственная семья Бутре с самого начала была довольно богатой, а ее муж Майкл Пармли сколотил свое первое состояние еще молодым человеком. Так что, даже с учетом затрат, связанных с теми первыми днями лечения, они были в состоянии позволить себе пролонг для себя и своих потомков.
Но после последнего финансового краха ее мужа — это был третий или четвертый в его карьере, Хью не был уверен, какой точно — и длительной изоляции клана Бутре здесь на станции Пармли...
Несмотря на то, что в целом это было благословением, иногда пролонг мог нести с собой и настоящие трагедии. И Хью знал, что он смотрит на одну такую, прямо здесь — и, вполне возможно, еще большую трагедию, находящуюся в процессе становления.
Ганни Эль, матриарх клана, будет жить на протяжении веков. Так же как два десятка родственников на станции, которые были ее братьями и сестрами, кузенами или детьми, получившими лечение до того, как для клана настали тяжелые времена. Но следующее поколение в роду, люди примерно с возрастом внучатого племянника Ганни Эндрю Артлетта — их было, по меньшей мере, три десятка — будут просто потеряны для пролонга. Даже если клан сможет внезапно позволить себе лечение, они были уже слишком стары. Их родители — даже их бабушки и дедушки — столкнутся с ужасом, что они проживут дольше своих собственных отпрысков.
И та же участь ждала следующее поколение, если судьба клана не улучшится. Но теперь у них был шанс на резкое улучшение, и достаточно быстрое. Такие люди, как Сара Армстронг и Майкл Алсобрук в свои двадцать с небольшим и двадцать пять лет вообще считались верхним пределом для начала процедуры пролонга.
Если в лице Бутре и не было никаких реальных признаков ее возраста, они были в ее глазах. Они точно не были глазами молодой женщины. Они были окрашены зеленым так темно, что были почти черными, а когда Ганни была в гневе, они походили больше на агаты или кусочки обсидиана, чем на человеческие глаза.
Тем не менее, Хью довольно хорошо узнал ее в течение последних нескольких дней, и он не думал, что Бутре сегодня действительно была не в настроении. Она просто разыгрывала спектакль. Поистине очень хорошо сыгранное представление, — из нее вышла бы такая же хорошая актриса, как и императрица — но все же представление. В этой женщине была практическая жилка, она была даже более значительной, чем привязанность, и намного прочнее любого минерала. Если Бутре не смогла бы принять реальность такой, какая она была, ее клан вообще никогда бы не выжил. Как бы то ни было, по крайней мере, в сложившихся условиях можно было даже сказать, что они процветали.
Конечно, очень неказистое процветание, которое не могло позволить себе ничего подобного пролонгу. Но отсутствие пролонга было стандартным условием человеческой расы на протяжении всего своего предыдущего существования до недавнего времени. Все, что Хью нужно было сделать, это только посмотреть на маленькую толпу восторженных и уверенных в себе пра-пра-племянников и племянниц, которые всегда присутствовали при Ганни, чтобы понять, что они вряд ли были людьми, которых сломили трудности. Некоторые из них, как Брайс Миллер и его друзья, превратили эту самоуверенность в откровенную дерзость.
— ...так прекрасно, — заключила она свою маленькую тираду. — Я вижу, что вы не даете мне выбора. Вы, — последовало еще одно слово на языке, которого Хью не знал. Это походило на совершенно другой язык, чем тот, из которого она извлекла проклятие всего пару минут назад. Среди прочих своих навыков, Ганни была опытным лингвистом. Хью сам был хорошим лингвистом, но Бутре находилась в совершенно другой лиге.
— Вы всегда можете ругать меня на языке, который я знаю, Ганни, — сказал Хью. — На самом деле я толстокожий.
— Без шуток. Ты тролль.
Она снова принялась свирепо смотреть, но на этот раз на некоторых из ее пра-пра-внуков.
— Я ни за что не позволю никому другому, кроме себя, торговаться с Баллрум. Если эти кровожадные ублюдки собираются кого-то убить, пусть они убивают старую женщину. И ее наиболее проблематичное потомство.
Ее маленький указательный палец начал тыкать в толпу.
— Эндрю, ты идешь. Также ты, Сара, и Майкл.
Палец двинулся дальше, указывая на приятного вида молодую женщину по имени Оддни Энн Родне. Она была потомком брака между одной из женщин клана Бутре и бывшим рабом, который десятилетиями ранее был освобожден в первой битве между кланом и работорговцами.
— Оддни, мне понадобится здравомыслящая женщина, держащая меня в курсе дел сумасшедших. Перестань дуться, Сара, ты также сумасшедшая, и ты хвасталась этим. И...
Палец двинулся дальше и остановился на плотно теснившемся трио.
— Вы трое обязательно, иначе станции не будет, когда я вернусь.
Хью сделал все возможное, чтобы не поморщиться. Брайс Миллер, Эд Хартман и Джеймс Льюис были не теми людьми, которых он выбрал бы для участия в их рискованной миссии ведения переговоров с самыми известными убийцами галактики. Менее чем через сутки после их состоявшегося знакомства Марти Гарнер наделила их прозвищем "три подростка Апокалипсиса". Хью также не включил бы и Эндрю Артлетта, о котором Марти говорила, что он выделялся как недостающее четвертое бедствие.
