-Доброго пути, скатертью дорога!
-И тебе! — отозвался дружный хор голосов. — И тебе...
Обоз неторопливо покатил дальше. Словно прощаясь, с первой повозки донеслась песня. Тонкий детский голос несмело выводил мелодию:
-Всевышний дал мне путь
И должен я его пройти-и-и.
К нему присоединился густой мужской бас:
-Пусть будет радость, будет грусть.
Сумею все перенести-и-и.
Доброго пути, вам, странники, ищущие лучшей доли. А мой путь лежит в Мальбург, до которого, судя по указателю, осталась пара лиг.
Глава 3
Стены Мальбурга надменно возвышались над путниками, жаждущими пройти, проехать, протолкаться в город. Доблестная стража взимала плату по три медяника с носу ходячего, по семь с едущего на четырех ногах лошади или осла (высота ног не имела никакого значения), а если имелись колеса, то все десять. Мне повезло, что в город пришла будним днем: в выходные да ярмарочные ставки поднимались вдвое, а иногда и втрое. Причем Квазька-копийщик все норовил стребовать дополнительный пяток монет за обслуживание, мол, мы вас пропускаем, ворота открываем, так что платите. А Шинир — рябой мужик с секирой привередничал и старые медяники не принимал. Все эти подробности, как и многое другое, я узнала из разговоров таких же стоящих в очереди в ожидании своего часа для прохода в город. Стражники работали без огонька, а потому вереница пеших, всадников и на телегах уменьшалась медленно. Нет, я не буду нервничать по этому поводу. И так есть над чем помучиться. Непонятно? Ну, во-первых, мой внешний вид: люди, конечно, всякие бывают, может и не обратят внимания на мой наряд, но до бесконечности так продолжаться не может. Поэтому необходимо поскорей нагрянуть в лавку портного. Во-вторых, причем это более важно — надо что-то делать с золотом, а то из-за соли на языке я просто извелась. Да и не стоит носить с собой такое богатство. Монеты можно оставить, а вот самородки подлежат обязательному обмену: в оплату их не предъявишь, лишний вес создают, а уж соблазн их украсть слишком велик. В-третьих, нужно в срочном порядке послать весточку родителям, даже не письмо, а маленькую записку: "Жива, здорова, еду домой" — все прочее будет лишним и только напугает их. Хотя куда дальше их пугать не представляю: почти два месяца я в "гостях", а новостей от меня... В-четвертых, пятых и так далее сводится к одному — дороге домой. Столько важных вопросов надо решить по этому поводу, а уж мелочей...
Пока размышляла над своими проблемами, хвала Всевышнему, подошла моя очередь. Как и с остальных, с меня взяли положенные три медяника (интересно, на что они тратятся?), ровным счетом ничего не сказав про внешний вид и не поинтересовавшись целью путешествия. Но тут мне действительно повезло — впереди чинно шествовала колоритная парочка: она — высокая, как колокольня, пышная, словно сдобное тесто, с зычным голосом, будто труба в Последний День; он — маленький, как воробушек, худенький, словно год ничего серьезней маковой росинки не ел, но с такой любовью и обожанием в глазах к своей женушке, что многие женщины в очереди тихо, а кто и громко позавидовали новобрачной. Стражники отвлеклись на молодоженов, и пока они смеялись над шуточкой Квазьки-копийщика явно скабрезного содержания, мне удалось прошмыгнуть в ворота. Здравствуй, славный город Мальбург.
Однако город не очаровывал красотой. Или это только на входе такой разгром и мусор? Ладно, не буду вредничать, а отправлюсь на поиски не слишком любопытного менялы или ростовщика, хотя найти такого очень сложно — должность обязывает все знать.
Прошагав въездную площадь, я не попала в рай земной. По моему скромному мнению, Мальбург был обычным городом, что и сотни других в Фелитии, такой же как Патир, только размерами побольше. И все куда-то спешат, снуют, словно мыши в кладовке — столь же деловито и бесполезно. И как тут спросить дорогу? Не ловить же за руку пробегающего мимо и требовать разъяснений о месте нахождения лавки менялы? Эх, придется опять прибегать к дару: понадобиться очередная вариация на тему призывания. Но как тут сосредоточиться и услышать голос именно того золота, что у менялы в лавке?! Ведь весь город наполнен золотом: где-то заныканный на черный день злотник (что ж за день такой, если может понадобиться целая золотая монета?), где-то купеческие раздолы с ежедневной оплатой товаров звонкой монетой, а где-то и фамильные драгоценности, как то — цепочки, колечки, медальоны. Город живет! И этим все сказано. Придется изощряться, правда, пока не знаю как.
Спрятавшись от праздношатающихся зевак и иных любопытных глаз в проулке, прислонилась к стене какого-то дома, попыталась сосредоточиться. Так... Ну, где же ты? Где шумящий говор бруйсьский золотых, неспешная речь фелитийских злотников, ехидная усмешка листигских золотариев? В ответ сразу в несколько голосов, этаким недружным хором, заголосили вопрошаемые монеты. Если я не ошибаюсь, что вообще-то вполне возможно, то в Мальбурге несколько лавок менял. Впрочем, это и не удивительно: все-таки город находится на перекрестье двух трактов — Кернского и Валинского (об этом тоже узнала в очереди), посему торговцы здесь частые гости, а иной раз и хозяева. Ближайшей ко мне лавкой по рассказам бруйсьских золотых — одни из самых болтливых монет, болтливее их только аломские — было заведение некоего Хамсина. Что ж, туда и направлю стопы, искать иное нет желания.
Почему так легко иду к меняле, когда всем и каждому известен злокозненный характер и хитрющий ум представителей этой профессии? Ну и что? Мне бояться нечего: что-что, а достоинства монет, их обмен, хождение, а также качественность, ценность золотых самородков я знаю. Маман и папа едва ли не с колыбели — ведь уже тогда проявились способности пиктоли — вбивали в меня эти знания. Зачастую в доме принимались родственники, так сказать "седьмая вода на киселе", только из-за новостей о чеканке монет, обменном курсе и прочем. Как бы не хотелось отрешиться от всего этого, но золотой дар обязывает.
Так в княжестве Бруйсь, соседствующим с Фелитией на северо-западе, государственными являются монеты трех достоинств: золотой, серебряный и медный. Почему государственными? В деревнях и селах, да иной раз и в городах расплачиваются мехами да распиленными монетами. За один золотой дают пятьдесят серебряных или двести медных, а за один серебряный — двадцать медных. В родной Фелитии: злотник, серебряник да медяник. Пятьдесят медяников или десять серебряников можно обменять на один злотник, а двадцать медяников на один серебряник. В самом большом королевстве — Листиге — обретаются золотарий, серебрий и медяний. Один золотарий это десять серебриев или сто медяниев. Десять же медяниев потянут на один серебрий. На Родосских островах в ходу жемчужины, золотые и серебряные самородки. Точного обменного курса у них нет — все зависит от качества жемчуга и размера самородков. Но примерно за десять жемчужин без изъяна размером с ноготь большого пальца можно получить один золотой самородок среднего размера или три-четыре серебряных. По моему мнению, понятие "самородок" весьма расплывчато, мало ли какие они бывают. Однако ж до сих пор как-то жители островов и их гости разбираются. Медь на островах не имеет хождения. Может потому что на кораблях ее много? Не знаю, тут я не специалист.
Королевства да княжества не живут сами по себе, поэтому монеты постоянно путешествуют по свету. А значит и как на что меняется в этом случае мне тоже надо знать. На самом деле не все так сложно. Самой ценной, соответственно и самой дорогой монетой считается листигский золотарий, от него все расчеты да подсчеты и ведутся. За один золотарий дают два злотника или пять золотых. Двадцать серебряников спокойно можно обменять на один золотарий, а вот в подобной ситуации бруйсьских серебряных монет понадобится аж двести пятьдесят. Серебряные деньги между собой меняются с таким же успехом, что и золотые, то есть фелитийские и листигские дороже бруйсьских: два серебрия на три серебряника или семьдесят серебряных. Медные на медные не обменивают: их сперва "переводят" в серебряные или золотые, а потом можно и речи вести.
Почему такой разброд в ценности монет? Если по-научному, как объясняют это казначеи, то "в соответствии с развитием социально-экономических и государственных условий королевств, княжеств и содружеств, а также концентрацией в денежных единицах благородных металлов". Проще же говоря, зависит все от богатства жителей и казны этих самых королевств, княжеств и содружеств, да количества золота, серебра и меди в монетах. Все просто, понятно и очень похоже.
Однако княжество Алом выделяется из остальных: нынешний правитель князь Алмодик ввел новые деньги (хорошо, хоть монеты, а то грозился бумажками все заменить). Самая мелкая монета медная — файпари, точнее это деревянный круг, в который вставлен медный кругляш. Несмотря на то, что княжеские казначейские палаты старались изо всех сил и наштамповали их несметное, ну или почти несметное количество, любви народной файпари не сыскали. Следом идет медная монета в виде круга с дыркой в середине — багель. Начищенные песком багели ярко блестят, потому и видеть их можно чаще в украшениях у незамужних девушек, нежели в кошельке. Чуть выше и ценнее обычные медные монеты с незамысловатым названием — медное. С чего именно "медное" не знает никто, даже князь Алмодик — большой оригинал и выдумщик. Далее серебряная монета эзюст и золотая — эмейль. Личным указом князь установил, за сто медное давать один эзюст, за сто эзюстов один эмейль. Но на деле иначе: на один эзюст можно поменять тридцать-сорок медное. Зато с эмейлями все гораздо хуже: золота в Аломе мало, как говорится, кот наплакал, соответственно и монет золотых совсем немного. И если у человека появляется золотой, то аломийцы говорят, что у него не жизнь, а рай. Поэтому-то монеты, вместо эмейлей стали называть эмелями: эмель — рай по аломским поверьям. Во всяком случае, так говорил папа.
Мда, на тему золота и денег могу говорить часами. Да только кому это интересно? Верно, никому... О! А я уже пришла. Серая пустынная улица виляла, будто при ее строительстве дул ураганный ветер, было выпито десять бочек неочищенного самогона, да и в проекте вместо четких линий карандаш выводил сплошные зигзаги. Нужный мне дом оказался небольшой полутора этажной постройкой — наверное, подвалы большие, вроде нижних этажей, с неброской вывеской, на которой красовалось загадочное изображение — то ли рыба, то ли пушной зверек какой, и серой дверью — крашеное дерево. Не слишком респектабельно, но это все может оказаться видимостью, чтобы не привлекать лишнего внимания к делам хозяина. Нечего стоять на улице, до заката мне еще столько надо успеть!
Кольцо на двери было не только ручкой, а еще и неким подобием молотка: постучи, может и откроют. Стучать пришлось минут десять — то ли хозяин никого не ждал, то ли занят был. Дверь с неохотой приоткрылась, и на меня уставились прищуренные серо-зеленые глаза.
-Чего тебе? Милостыню не подаю! Прочь! — выдал на одном дыхании их обладатель.
-По делу я, милостыню не прошу, поэтому не уйду, — у меня получилось не хуже.
-Что ж за дело может быть у такой... — меняла не договорил, но бросил на мою особу весьма выразительный взгляд.
-Есть пара вещиц, на них посмотреть надо, да поменять на что помельче, — стараюсь изобразить на лице загадочно-намекающее выражение.
Получается, видимо, не очень, поскольку меняла нахмурился еще больше:
-И что за вещицы, и на сколько "помельче"? Учти, с краденым не связываюсь!
Вот зануда!
-Я ничего не крала! — говорю как можно тверже. — А вещицы желтого цвета, с блеском хорошим...
Меняла пожевал губу, похмурил брови, потом скрылся за дверью, но благо только чтобы ее открыть.
-Проходи быстрей, нечего маячить перед домом, — проворчал мужчина.
А кто меня под дверью держал? Пф! Зануда! И вредина!
Войдя в дверь, я оказалась... нет, не в доме, а во дворе, практически повторяющем вид улицы — такой же кривой, да еще и плохо освещенный. Меняла вел меня куда-то в глубь, лабиринт прям какой-то. А с улицы и не заметишь... Конечной целью путешествия оказалась маленькая комнатка без окон. Она могла находиться как в конце двора, так и в его середине — ходы настолько запутаны, что сразу и не поймешь. Отсутствие природного света вполне компенсировалось десятью масляными лампами, развешенными по стенам. Могу, конечно, и ошибаться, но простое масло давно выгорело бы, да и чадило б так, что потолок почернел до цвета смолы. Еще одна лампа стояла на небольшом столе у противоположной от двери стены. Меняла зажег ее, чем-то поскрипев, развернулся и стал пристально рассматривать меня. Я в долгу не осталась.
Что ж, именно такими менялы всем и видятся: невысокого роста, не то ссутулившийся, не то сгорбившийся, в просторном бархатном одеянии, ничуть не стесняющим движения, тонкие пальцы все время мельтешат, глаза бегают, брови постоянно хмурятся. На голове менялы был традиционный для горожан светлый шаперон. Помнится, по рассказам папа, этот головной убор состоит из одного или двух кусков ткани, каждый по-своему укладывает их на голове в виде тюрбана со спускающимися концами. Причем, чем длиннее концы, тем более уважаем обладатель шаперона. У Хамсина, если я правильно запомнила имя менялы со "слов" золотых, концы достигали плеч, что говорило о его серьезном положении среди других менял и ростовщиков.
-И? Где те самые вещицы? Учти, у меня не так много времени. Так что давай поживее!
Какая же я умница, что еще по дороге в город вытащила несколько самородков из пояса. Нечего ему знать о моих настоящих запасах. Чуть покопавшись в кармане потрепанной куртки (я ее все-таки надела, потому как в какой-то момент на небо наползли тучи, предвещая скорый дождь), вытащила четыре самых больших самородка и протянула их на раскрытой ладони меняле.
Хамсина сразу преобразился, заскакав вокруг меня бодреньким козликом. Естественно, что все восторги предназначались не мне, а лежащему на ладони золоту.
-Десять серебряников и пять серебриев! Больше никто не даст, — вынес он предложение.
Размечтался. Так я и согласилась.
-Тридцать серебриев, пятьдесят серебряников и пяток злотников, — на сей раз, мой голос был действительно тверд.
-Что? Ополоумела, девчонка?! — зашумел меняла. — Я — старый и больной, уважаемый соседями и коллегами, похож на дурака?..
В том же духе и стиле он разглагольствовал не меньше получаса. Вполне ожидаемо, могу сказать. Удивительно то, что он не интересовался, откуда у меня вообще такие самородки.
-И я еще не спрашиваю, где ты взяла золото, — вставил меняла.
А я размечталась... ну-ну...
-И не спрашивайте, только дайте тридцать серебриев, пятьдесят серебряников и пяток злотников, — я согласно кивнула.
-Что? Да ты... — опять понеслось.
Ничего, я особо не спешу, могу и подождать, пока он накричится, навозмущается, нажалуется на судьбу. Может, все-таки стоило не полениться и пойти к другому меняле? Я ведь на самом деле не знаю чего ждать от Хамсина, с него станется и на жизнь мою покуситься. На столе лежит нож с деревянной рукоятью, сплошь инкрустированной золотом — вот и поинтересуюсь на счет других ростовщиков. Ага, оказывается, в городе их аж десять человек, два гнома и один эльф — не мало. Сложнее всего дела вести с эльфом — к нему не пойду, гномы часто слишком подозрительны сверх меры — тоже отпадают, а из людей наиболее уважаемы Камель — по слухам советник и тайный осведомитель градоправителя, Синоль — предпочитает работать с драгоценностями, да Фекл — старейший меняла, довольно принципиальный дедок. Связываться с Камелем опасно — внимание властей мне ни к чему, ссылаться на папа совсем не хочется, да и вряд ли мне поверят. К Синолю идти с пустыми руками без толку, из драгоценностей только обручальное кольцо, но оно не золотое, да и на драгоценность мало похоже, разве что фамильную. Остается Фекл. Смущает его принципиальность, потому как не знаю, что под этим подразумевается. В любом случае мне еще надо поменять несколько самородков и золотых монет, так что разбираться с принципиальностью все равно придется.
