Один человек и один город

Пьяница покосился на преподнесенную кружку с подозрением. Принюхивался, приглядывался, гладил пальцами, о чем-то мечтал. Минут пять. Потом все же решился сделать первый глоток и тут же сообщил о своих ощущениях протяжным:

— Хорошооо!

— Когда последний раз пили? — спросил Эста и поспешил уточнить: — Кофе, а не что-то другое?

Вместо ответа последовал рассеянный взгляд.

— А ели что-нибудь в последние дни?

Можно было подумать, что они родственники. Прямо-таки, любящий внук пришел навестить деда.

— Ты же знаешь, моя еда это...

— Сеньор Ллузи, так нельзя. Если не пообещаете нормально кушать, я поговорю на рынке, чтобы вам не меняли паек на выпивку. Это понятно?

Взгляд пьяницы стал осмысленнее. В сторону угрозы.

— Я ведь тебя видел еще таким, Эстебан... — мозолистая ладонь опустилась к полу. — Под столом гулял, как по площади.

— Я уважаю вас, сеньор Ллузи. Глубоко и горячо. Но несмотря на все мое уважение, не позволю...

— Это моя жизнь. Я хочу жить так, как хочу.

Эста что-то хотел сказать, но обреченно махнул рукой. А потом почему-то перевел взгляд на меня.

— Еще один упрямец на мою голову! Такой же, как ты. Никто бы даже не удивился, если бы вы оба были...

Когда в голову приходит мысль, это всегда событие. Особенно для наблюдателей, которые получают возможность насладиться художественным изображением столбняка.

— Вот и выход!

А мы разве куда-нибудь входили?

— Придется, конечно, слегка приврать... Сеньор Ллузи, есть дело. Важное и серьезное.

Пьяница не проявил особого интереса, но из вежливости сделал вид, будто слушает.

— Я пообещаю не вмешиваться. Никуда. По крайней мере, какое-то время. Но от вас тоже кое-что потребуется.

— И не будешь строить свои душеспасительные козни?

— Не буду.

— Девой Марией поклянешься?

— Сеньор Ллузи!

— Да ладно, и так поверю. Чего хочешь-то?

Эста схватил меня за плечи и толкнул вперед. Поближе к столу.

— Вот!

Мы оба в равной степени не понимали, что происходит, а потому дружно и нечленораздельно переспросили:

— М?

— Этому человеку нужно имя.

* * *

Рубашка, которую папаша Ллузи нацепил по поводу посещения муниципалитета, белой казалась только в помещении: на свету полотно засияло ярче солнца. Глаза слепило уж точно.

Сбривать щетину он не стал, только пригладил шевелюру, вымазав в чем-то пахучем, и на этом счел приготовления к выходу в люди оконченными. Но и такой малости хватило, чтобы на всем пути следования то одна, то другая местная матрона, а иногда и сверстники спрашивали, окликая:

— Что за праздник на твоей улице, Фелипе?

Ллузи не отвечал. Гордо и таинственно поднимал подбородок, проходя мимо удивленных зевак. Мы с Эстой шли следом, тоже, по всей видимости, вызывая вопросы, но не настолько животрепещущие, чтобы нам их попробовали задать.

О приближении Вилла Лимбо можно было легко узнать по расширению улиц, плавному, но неизбежному. Если в Низине все кучковалось на ограниченной территории, здесь жили заметно просторнее. Заметно — для меня теперь. И богаче, конечно же: штукатурка не осыпалась, да и вообще выглядела свежей, чуть ли не только что положенной. Наверное, поэтому и воздух ощущался более чистым, ведь пыли неоткуда было взяться.

Здание муниципального совета, облицованное мозаичными плитами, и вовсе могло показаться дворцом после низеньких лачуг Вилла Баха, но когда я машинально двинулся к главному входу, Эста поймал меня за рукав:

— Нам не туда. С другой стороны.

Это крыльцо было поскромнее. Узенькое, почти неприметное. Практически черный ход, ведущий в коридор, стены которого топорщились полуоткрытыми дверными створками.

Я никогда не бывал в канцелярском крыле, даже сопровождая сенатора. Наши маршруты прокладывались по конференц-залам, парадным холлам, кабинетам больших начальников, а не через муравейник мелких клерков. Или улей?

Посетителей и тех, кто их принимал, вроде можно было пересчитать по пальцам. В каждой комнате. Тем не менее, гул они создавали. Монотонный, занудный, угнетающий. Но подтверждающий: да, жизнь продолжается. Несмотря ни на что. И когда из распахнутой двери по ушам ударила тишина, я почувствовал себя как-то неуютно.

Мебели внутри хватало только на одного человека. Собственно хозяйку комнаты с табличкой 'Отдел регистрации', недовольно оторвавшуюся от вязания пожилую женщину.

— Постановка на учет — дальше по коридору! — объявили нам, не позволив издать ни звука.

— Мы туда непременно отправимся, но позже, сеньора Васкес! — широко и чуть заискивающе улыбнулся Норьега, высунувшись из-за спины папаши Ллузи.

— Эста, малыш! — расцвела чиновница. — Какими судьбами?

— По делам, тетушка, все по делам! Тут такая история...

Поднятая ладонь велела Эстебану замолчать.

— Лучита, девочка, — склонилась над селектором старая сеньора. — Будь так добра, занеси ко мне кофейничек... Полный, конечно! Да, племянника угостить хочу.

— Право, тетушка...

— Ничего, ничего, дела подождут! Ты ко мне раз в месяц заходишь, не чаще, совсем забыл старуху!

Дальше последовал монолог, изредка прерываемый междометиями, обозначающими реакцию Эсты на ту или иную семейную новость. Я послушал с минуту и... Вышел в коридор. По крайней мере, там имелись стулья, обещавшие не развалиться при близком знакомстве. А еще это была отличная возможность сбежать, пока не поздно. Пока сумасшедшая идея сеньора Норьеги не обрела свое воплощение.

В глубине коридора зацокали каблучки. Та самая Лучита. С кофе. Что ж, вполне себе миленькая. Больше похожая на женщину, чем моя первая знакомая из Низины. И скромная: поймав мой взгляд, игриво взмахнула ресницами, но тут же их опустила. Так и прошла в кабинет, едва дыша.

Прибытие кофейника было встречено доброжелательно. Даже воодушевленно. Но монолог чиновницы закончился лишь спустя какое-то время, в течение которого я смог получить удовольствие от медленно — теперь уже медленно! — удаляющейся от меня и застенчиво покачивающей бедрами девицы.

Мимолетный эпизод внушал... Скажем так, что-то вроде уверенности. И болезненно напоминал об отце, который заимел свой бизнес не в последнюю очередь из-за того, что сначала привлекал женское внимание, а потом уже работал телом по прямому назначению. Смешно подумать, я ведь даже этим не могу заняться! Нет, не в смысле близости. Выгоды не будет. Если только удастся попасть к какой-нибудь престарелой прелестнице на содержание и...

Брр! К черту такие мысли.

— Эй, где ты там? — в дверном проеме появился Эста.

— Жду, пока вы наговоритесь.

— Ты уж извини. Тетя Флори... Она всегда так себя ведет. Даже если заходить к ней каждый день.

Я никого извинять не собирался. Хотя бы потому, что мне было плевать на родственные связи и прочие трудности Норьеги. Но чиновнице разговор явно пошел на пользу: меня она встретила уже куда более умиротворенным взглядом.

— Итак, вы, юноша, желаете пройти регистрацию?

— Вроде того.

— Да или нет? Я не могу потратить весь день на выяснение вашего желания, знаете ли.

Если учесть, что больше ей явно нечем заняться, звучит несколько лицемерно. Ну да ладно.

— Да, желаю.

— Ваш возраст?

— Двадцать лет. Скоро исполнится двадцать один.

— Не лукавите? Если во время проведения процедуры выяснится обратное, за дверью вас будет ждать полиция.

— Нет, сеньора.

Она сделала пометку в анкете и задала вопрос, на который лично у меня не было подготовлено никакого ответа:

— Какова причина того, что ваши данные до сих пор не внесены в реестр?

Оп-па. Надо что-то ответить. И поскорее. Но что?

— Это все его мать... — прохрипел папаша Ллузи. — Та еще стерва.

— Вы говорите о своей супруге? — заинтересованно уточнила чиновница.

— Упаси Господи! Не были мы женаты ни дня. И сходились-то совсем ненадолго, пока не разругались вдрызг. Ходили слухи, что родился ребенок, только она в то время пропала. То ли пряталась где-то, то ли по экватору моталась от города к городу. Шальная была, душа грешная... Я поискал, поискал, да бросил. А тут вдруг намедни является... Сыночек.

Ему ведь тоже некогда было придумывать эту трогательную историю распутства и разгильдяйства. И слова ему никто не давал. Но теперь... Теперь затыкать богатую фантазию пьяницы было поздно. Особенно читая сопереживание во взгляде чиновницы.

— Страшно спрашивать, где жил и чем. Зато вырос здоровым, весь в меня! И кушает тоже здорово. Я, когда узнал, что у него регистрации нет, сразу сюда потащил. Не то, чтобы не прокормил парня: мне-то уже мало от жизни надо, так что пайка бы хватило, да только у молодых, сами знаете, потребностей побольше, чем у стариков. Так хоть приработок какой, может, найдет... Силы-то до дури!

Врун несчастный. Но врет складно, тут не поспоришь.

— Ваше имя?

Хотя выдумка почти похожа на правду. Моя настоящая мать тоже моталась по разным странам. И не приложила ни малейшего усилия, чтобы ввести в общество так, как полагается.

— Юноша, вы меня слушаете?

— Сеньора?

— Какое имя будете вносить в заявку? Раз уж официальной регистрации не было, можете придумать любое, если хотите.

Вот он, еще один шанс порвать с прошлым. Назваться так, как понравится мне самому, а не кому-то со стороны.

Рискнуть? И не останется ничего. От меня прежнего. Очередная подачка, Господи? Если продолжишь в том же духе, начну думать, что так ты замаливаешь передо мной собственные грехи. Я всегда был недостаточно упрямым. Следовал правилам, смысла которых до конца не понимал. Как выяснилось, зря.

Ты зачеркнул ту жизнь, не спрашивая, верно? И я спрашивать не буду. Но и забывать не собираюсь.

— Фран...

Нет, что-то все-таки придется изменить. На местный манер хотя бы.

— Франсиско.

— Возьмете фамилию отца?

Отца? Он что, собирается...

Наверное, в эту минуту я со стороны тоже казался столбом.

Завалящий нищий пьянчужка, с которым мы знакомы без году неделя, ни минуты не колеблясь, решился на усыновление, тогда как человек, знавший меня с детства, видевший все мои чаяния и надежды, все способности и недостатки...

Сумасшествие.

Такого не должно происходить в разумном мире.

— Юноша?

— М?

— Или вы хотите оставить фамилию матери?

— Нет. Нет, пусть... Пусть будет отцовская.

Чиновница опустила пальцы на клавиатуру.

— Франсиско Ллузи. Двадцать лет. Дата рождения?

Сегодня? Нельзя. Я же сам сказал, что еще не стал совершеннолетним.

— Завтра.

— О! Какое славное совпадение! Отпразднуете начала сразу двух новых жизней.

Скорее устрою панихиду по старой.

— Вот, возьмите это и отправляйтесь к техникам, — мне протянули маленький листок бумаги с именем и чем-то вроде порядкового номера из внутреннего реестра документов.

— Я провожу! — пообещал Эста с воодушевлением, заставляющим задуматься, какие чувства он испытывает к тетушке на самом деле.

— Возвращайся поскорее, чико . Нам еще многое надо обсудить.

В коридоре Норьега облегченно выдохнул и вроде даже расправил спину.

— Надоедливая родственница?

— Ага.

— А может, просто рада была тебя видеть? И перестаралась.

— Она не бывает другой. Можно подумать, у тебя таких тетушек... — Фраза оборвалась, не дойдя до точки совсем чуть-чуть.

— У меня таких нет.

Хорошо, что он не стал извиняться или творить похожие глупости, а всего лишь помолчал и позвал:

— Пойдем.

Как и положено любым громоздким техническим устройствам, чувствительным к условиям окружающей среды, аппарат для снятия биомагнитной матрицы располагался в подвальном помещении и выглядел динозавром. Особенно по сравнению с элегантной сталью и сплавами монстров научно-технического прогресса, которыми оснащались банковские службы. Там всего-то и требовалось, что полулечь в удобное кресло и прикрыть глаза, позволяя миловидной девице невесомо поработать пальчиками над твоим телом. Здесь же...

Никаких девушек, конечно. Мужчина. Давешний техник, безуспешно пытавшийся обнаружить сведения обо мне в самой полной изо всех информационных баз.

— Опять внеурочная работа? — ворчливо, но беззлобно поинтересовался он, обращаясь к Эсте.

— Нет, на этот раз все официально и добропорядочно!

Бумажка из моей руки перекочевала в хрупкую ладонь техника. Тот сверился со списком на мониторе и кивнул:

— В два счета сделаем. А ты пока раздевайся!

Я не против. Только что-то не вижу поблизости специального костюма.

— Ну чего застыл? Да не надо полностью: до пояса оголись, и хватит.

Суть грядущей процедуры была мне понятна и знакома давным-давно, но расхождение в деталях приготовления... Немного пугало.

— Подержи. И натяни, чтобы легло плотнее!

Замызганная трафаретная пленка. Хорошо если протертая салфеткой после последнего применения.

— Будет немного холодно.

Это называется немного?! Показалось, что распыленные крупинки индикаторной смеси вонзились в грудь иглами. Правда, неприятные ощущения быстро улетучились. Потому что кожа и тоненький верхний слой мышц под ней заметно онемел. На груди и на спине. По замкнутому контуру.

— Только не пробуй потом отдирать. Само рассосется.

Неужели было трудно завести несколько комбинезонов? И не пришлось бы пачкать тело всякой мерзкой химией. А впрочем... Много ли человек проходит через эту комнату в день? А в год и того меньше, если верить Службе социального надзора. Рождаемость падает. Не настолько стремительно, чтобы нужно было хвататься за голову, но тенденция уже очевидна. Правда, на мой сенаторский век народу вокруг хва... Хватило бы. А ровесникам Джозефа и вовсе не о чем волноваться.

— Встань туда!

Небольшая площадка, условно огороженная чуть ли не веревочным леером. О, и правда, веревка. Крученые натуральные, а потому лохматящиеся волокна.

— Повернись. Да, направо!

Чтобы не видеть ваши лица? Пожалуйста. Не очень и хотелось.

— Я скажу, когда закончу. А до тех пор просто стой спокойно.

Можно было бы поспорить, что при снятии матрицы как раз стоять не рекомендуется, ввиду возможного возникновения различных побочных эффектов, но я опоздал. Вернее, техник врубил свою шарманку без предупреждения. Налицо полное отсутствие хороших манер и уважения к клиенту. Претензию составить, что ли?

Сначала всегда приходит легкость. Когда напряженность наведенного поля снижается до приборного нуля. Разброд ощущений. Свобода, но вовсе не та, которую хотелось бы заполучить в свое пользование.

Теряется опора. Внутренняя. Ты все так же чувствуешь пол под своими ногами и воздух в своих легких, видишь ту же стену, что и минутой ранее, только теперь все это словно находится в другом мире. Словно тебя насильно оторвали от привычного бытия. Оно еще здесь, вокруг, рядом, его даже можно коснуться, а вот обратного касания не произойдет. Мир никуда не исчез, это ты стал другим. Прозрачным. Если раньше реальность замечала тебя, сейчас все наоборот, а стало быть, ей нет никакого дела до...