Быстрее империй (Тихоокеанская сага-2)

Лёшка недолго следовал инструкциям. Скоро он ввёл в технологию некоторые новшества и сразу же увеличил выход товарного кирпича в несколько раз. Всего-то и требовалось брать меньше воды, а глину слегка прессовать во время формовки.

Глава двенадцатая. Первые успехи

Наконец, Никита договорился с Блиновым, чтобы тот взял меня с собой на постройку рыбного амбара на Нижнем посаде Нижнего Новгорода. Пришло время изучить собственно строительство. И здесь хитростей оказалось ничуть не меньше, чем в производстве стройматериалов. Это было тем удивительнее, что из всех приборов у каменщиков имелся только примитивный отвес, и даже простейшим уровнем вершиловцы по бедности или незнанию не пользовались.

Теперь я зарисовывал разновидности кладки, перевязок между рядами, их чередование, способы соединений и перекрытий, типовые элементы архитектуры. Правда складские помещения почти не требовали украшений, так что обошлось без изящных форм. но Блинов показал, как выложить простейший орнамент, оформить дверную арку или окно.

Я научился одним ударом получать из целого кирпича половинки и проверять качество раствора составляя стопку кирпичей и поднимая её за верхний. Сам товар мастера проверяли по звуку и тот, что звенел, точно церковный колокол, шёл у них первым сортом — на внешние стены, на цоколь.

Только теперь я понял, почему сооружения из красного кирпича казались такими мрачными. Раньше-то я думал, что их коптило время, загрязнённая атмосфера промышленных центров, пожары, в конце концов. Но оказалось, что кирпич с нагаром считался лучшим из всех, причём его старались выставить наружу именно закопченным боком, предохраняя тем самым стены от непогоды.

Через месяц интенсивного обучения я сел за дипломный проект. Мои познания об острове к этому времени претерпели изменения. Старый индеец из племени сонгис, что обитало по другую сторону эстуария, рассказал о катастрофе, которую он пережил в детстве. То ли Ворон осерчал на своих детей, то ли злые духи, запертые в горшках в нижнем мире, вырвались на свободу, так или иначе, но землю избивали с той стороны дубинками, и горы вокруг ходили ходуном. А собиратели ракушек и китоловы, что промышляли западнее, рассказывали, как море ушло от берега и вернулось огромной волной. И многие погибли от воды. Но здесь на востоке обошлось без смертей. Просто пришёл большой прилив, который залил низины и уволок с собой несколько лодок.

Учитывая новую опасность, я решил ограничиться малоэтажными зданиями, которые лучше выдерживают толчки, а при обрушении приносят меньше вреда. К тому же с высокими домами куда больше мороки — у нас не было ни подъемников, ни нормальных лесов.

Пришлось отказаться поначалу и от викторианских домиков (с высокой лестницей и двумя эркерами по бокам), какие мне хотелось обязательно видеть на улицах Виктории. Для первых казенных зданий годилась и ранняя георгианская архитектура — геометрически правильные аскетичные фасады; разделенные на квадратики симметричные и высокие английские окна (в которых нижнюю часть следовало поднимать вверх, чтобы открыть доступ воздуху); скромная кровля.

В конце концов, я разработал типовой проект — двухэтажную кирпичную коробку в форме куба с гранями примерно в шесть метров. Девизом дизайна была простота и дешевизна. Никаких дурацких колонн, портиков и прочих декоративных излишеств. Две стены глухие с фронтонами под двухскатную крышу, две другие — с окнами и дверями. Комнаты в один объем, без перегородок или арок. Воплощение простоты, настоящий памятник Никите Сергеевичу Хрущёву.

Но даже на такое простое здание по смете требовалось около двадцати тысяч штук кирпича и пятнадцать тонн известкового раствора, а ещё груды леса, стекла, кровельного материала и скобяного железа. Далеко не всё мы могли производить здесь. Я надеялся, что Тропинин придумает, как сделать черепицу. Образец я ему привез аж из Амстердама. А вот стеклу замены не находилось. Я уже намеревался отложить строительство и заняться изучением стекольного производства, но вовремя остановился. Так можно никогда не начать.

Квалифицированных строителей в нашем распоряжении не имелось, поэтому всё до мельчайших деталей я положил на бумагу. Даже кладку вычертил ряд за рядом на отдельных листах. Каждому из двадцати тысяч кирпичиков нашлось на бумаге место, и теперь воплотить замысел в камне смог бы любой недотепа. Но я не остановился на этом и соорудил шаблоны, по которым следовало проверять кладку.

— Если ты застроишь такими коробками город, он будет выглядеть убого, — заметил Тропинин, внимательно изучив проект.

— Как говорил последний генсек империи — главное начать. Пусть люди набьют руку и поймут принцип. Потом уж будем экспериментировать. Кубики можно комбинировать, добавлять украшения. Навешивать балконы, эркеры, приделывать портики, балюстрады. Ставить рядом два дома и соединять общими воротами. Да много чего можно придумать. Лишь бы дело пошло.

* * *

Но дело пошло не вдруг. Между теорией и практикой существовала маленькая бездонная пропасть. Выложив на фундамент из камня первый ряд кирпича без особых проблем, я начал поднимать углы. Тут-то и возникли сложности. Навыки, приобретённые в артели Блинова, давали общее представление, но для идеальной кладки требовалось набраться опыта. А его-то и не хватало. Раствор пересыхал, кирпич ложился плохо и неровно, но хуже всего, что я не мог навскидку определить, в чём собственно дело? Я попытался добавить в смесь больше воды, но та становилась слишком жидкой и просто стекала с кладки, оставляя омерзительные следы.

Пришлось остановить работы и смотаться на консультацию в Россию.

— Смочи хорошенько кирпич водой, — выслушав историю, посоветовал Блинов. — Тогда он не будет вытягивать влагу из извести. Но лишку тоже плохо, не будет цеплять.

Я так и поступил, дело сразу продвинулось. Проверив углы отвесом, и натянув вдоль будущих стен верёвки, я принялся натаскивать людей. Поначалу ряды выходили кривые, швы гуляли, и к стыкам набегало по половине кирпича разницы. Мы разбирали неудачную кладку, клали кирпич всухую и лишь потом повторяли попытку.

Работа заворожила многих, даже тех, кто раньше относился к строительству скептически. Особенно старался Расстрига, который к этому времени уже насытился земледелием и искал новые впечатления.

— Жаден я до познания, — признался Расстрига. — Столько времени за стенами зря потерял. Теперь всё хочу собственными руками попробовать.

Такого рода жадность я приветствовал. Мне бы десяток таких Расстриг, а к ним пяток Лёшек.

Первый домик вышел хоть куда. С неровными швами, местами кривоватый, с примитивной плоской черепицей. Лёшке и такую удалось изготовить с трудом. Он хотел механизировать процесс и прокатывать массу глины через вальцы, сделанные из двух бревен. Полученный лист можно было бы профилировать или оставлять гладким, нарезать на черепицу нужного размера. Но технология не пошла. И пока Лёшка просиживал вечерами с Березиным и Кузей, стараясь докрутить идею, черепицу формовали вручную.

Парни ещё возводили крышу, ставили перекрытия, ещё предстояло решить проблему со стёклами, а я, отобрав наиболее смышленых учеников, сформировал строительную бригаду. Возглавил её, конечно, Расстрига.

Из четырнадцати шестиметровых кубиков, поставленных в каре, возводили мы первое городское здание. На углах пришлось возвести нестандартные полукруглые секции. По центру фасада, обращенного к гавани располагалась арка. Она вела во внутренний дворик. Обходная галерея опоясывала строение изнутри, давая доступ в комнаты второго этажа. Временно её сделали из дерева, но я уже составлял проект кирпичных колонн и арок. Четвертая сторона каре пока отсутствовала. Здесь еще предстояло устроить погреб, кухню, каретный сарай и конюшню, а сам дворик замостить. Но и в таком виде он походил на атриумы постоялых дворов в средиземноморском духе или готические аркады монастырей. Когда-нибудь сооружению и правда предстояло стать гостиницей, но до поры ему суждено было служить нам общежитием.

А первый косой домик так и остался стоять одиноко неподалеку от крепости в качестве памятника.

— Устроим там музей первопроходчества, — сказал я Лёшке. — Вытащим из воды "Онисима". Законсервируем. Поставим во дворе. Ещё каких-нибудь экспонатов натащим.

— Экспонаты я тебе организую, — пообещал Тропинин.

Его творческая мысль тоже не стояла на месте. Набив на дощечку пресса полдюжины толстых штырей, Тропинин начал выпускать перфорированный кирпич. Почти не теряя в прочности, тот оказался на четверть легче обычного, что, учитывая наши проблемы с сырьём и транспортировкой, становилось важным экономическим преимуществом.

— Кроме того, он теплее, — доказывал Лёшка, представляя мне образцы. — Физика из школьного курса. Воздух хуже камня проводит тепло.

Но с физикой из школьного курса товарищ дал маху. Раствор попросту заполнял перфорацию и сводил на нет все преимущества. К тому же сильно вырос расход извести. Но Лёшка ничуть не смутился и вместо сквозных отверстий стал делать углубления.

После серии опытов заводик выдавал уже по пять тысяч кирпичей каждые две недели. И сразу стало очевидно преимущество деревянного зодчества.

Нет, наши предки не были дураками. Из сожженного в печах и вёртках леса мы могли бы уже построить приличный городок, а кирпичей одной партии едва хватало на десять квадратных саженей капитальной стены. Кроме того, город из дерева смогла бы срубить небольшая бригада плотников, причём это ремесло на фронтире знал каждый, а каменное строительство вызвало к жизни целую отрасль с карьерами, заводами, складами, которая потребовала десятки людей, и всех их предстояло сперва обучить. И это оставляя за скобками, что стекло, железо и большинство инструментов всё равно приходилось таскать из России или даже Европы.

Но отступать я не собирался. Идея поставить каменный город, создать жемчужину американских колоний, превратилась в маниакальную.

— И когда ты собираешься остановиться? — спросил как-то Лёшка. — Когда, по-твоему, поселение превращается в город?

— Хм, — я, задумался.

В самом деле, какой же признак служит гранью между городом и деревней? Кабаки, гостиницы, музеи, театры, университет? Я прикрыл глаза, и ответ сам собой явился.

— Когда по улицам будут ездить извозчики! — провозгласил я.

Мне живо представился цокот копыт по мощённой набережной, крики чаек и ругань боцманов в гавани, и почему-то запах кондитерской. Я вздохнул и вернулся к работе. Прежде чем проехаться по набережной на извозчике, предстояло переложить не один миллион кирпичей.

* * *

За приятными строительными хлопотами я чуть не прозевал наступление осени. Наши землепашцы собрали первый скудный урожай картофеля, которого вряд ли хватит на прокорм тех, кто остался в Виктории. А моих поставок, словно голодные кукушата, дожидались артели на островах, контрагенты на Камчатке и Данила в Охотске. Пришлось оторваться от градостроительства и заняться северным завозом.

Доставив припас на Кадьяк, я неожиданно встретил Чекмазова со всем семейством. Он соорудил верстак рядом с крыльцом конторы и тесал доску. Дети, уже подростки, помогали однорукому отцу, а жена-камчадалка готовила что-то на открытом огне.

— Живой? — обрадовался я.

— Живой, — улыбнулся корабельщик. — Но, надо признать, чуть неживым не стал.

— Да. Мы тут тоже думали, что сгинул ты вместе с "Гавриилом".

— На островке малом зимовали. Пришлось там кораблик чинить. А чем чинить? Кроме ноевщины ничего нет. Кое-как залатали. Вот добрались, наконец. Тут хоть дерево есть.

— И Ромка цел?

— И Ромка. Все живы, окромя мальчонки одного потопшего. Народ-то на промыслах весь, а меня в домишко этот определили. И заняться особо здесь нечем. Вот доску готовлю, чтобы "Гавриила" зимой подновить, подправить.

— Значит пора вам дальше двигать. Работы у нас там невпроворот, а умельцев мало. Я тебе дом обещал?

— Обещал.

— Сделаю. Вперёд своего построю.

Я рад был за Чекмазова. Ему пришлось бросать дом и бежать по моей вине. Отвечать ещё и за смерть его семейства было бы тяжко. Может быть, и не стоило мне так сильно задирать нижнекамчатских? С уходом Чекмазова я лишился надёжной базы на том берегу. А база эта мне неожиданно потребовалась.

Я слишком далеко зашёл, как в смысле географическом, так и в деле собственной безопасности. Я ходил по лезвию бритвы в клетке с тиграми и жонглировал при этом горящими факелами. Круг знакомых и контрагентов расширялся, и далеко не все они умели держать язык за зубами. Следовало как-то объяснять людям моё одновременное пребывание в разных частях света.

Чтобы избежать нелепых слухов я вновь вызвал к жизни своих многочисленных родственников. Фальшивые братья, племянники, дядья распределились по России как сыновья лейтенанта Шмидта. Они заключали сделки и договоры от моего основного имени, такого же, впрочем, фальшивого. Если же паче чаяния какой-нибудь из клиентов встречал меня в разных ролях и местах, то не узнавал, подрастеряв за долгую дорогу прежнее впечатление. Я же для пущей верности старался разнообразить повадки и говор "родственников" и эта игра со временем стала затягивать. Лишь старые друзья не обращали внимания на многочисленные имена, что удерживало их сознание от шизофрении.

Демографический бум в виртуальной семейке неожиданно помог решить ещё одну важную проблему. Охотские и камчатские власти требовали наличия на промысловых кораблях комиссаров. "Оки государевы", должные присматривать за законом, сильно мешали жить вольному торговцу мехами. А долгое игнорирование властей могло подвести под петлю.

И мне вдруг пришло в голову, почему бы не пристроить к этому делу одного из многочисленных родичей? Коррупция — великая вещь, если у вас есть деньги. Она уничтожает государства, но помогает выжить одиночкам.

В Нижний острог пришлось пробираться с черного хода. После стычек с Тарпезниковым и его миньонами, взаимных подстав и стрельбы, соваться сюда одному было просто опасно. Единственным союзником оставался Никифоров. Но его запросто могло не оказаться дома. Поэтому я появился на реке ближе к вечеру, дождался пока совсем стемнеет и отправился на разведку.

На мое счастье московский купец оказался дома. Он не особенно обрадовался внезапному визиту, но добро помнил, а долг платежом красен, не так ли? За ночь Иван ввёл меня в курс местных дел, а ближе к утру помог незаметно попасть в острог.

Начальство вставало с рассветом даже если накануне предавалось блуду и пьянству. С рассветом начиналась жизнь, а значит и возможность содрать копейку. И хотя появление баламута вызвало изрядную головную боль, монеты, что возникли на столе, послужили неплохим болеутоляющим.

Как стало понятно из рассказов Никифорова, святое дело учёта и контроля здесь велось спустя рукава. Из-за нехватки кадров в городовые казаки верстали даже крещённых туземцев. Всё потому, что начальство обширной команды располагалось в Якутске и в такую даль ни разу лично не заглядывало. Но исполнения приказов требовало. А как и каким силами те приказы исполняются ему и знать не хотелось. Поэтому все кадровые вопросы отдавались на откуп местным приказчикам и командирам, а они находились в состоянии перманентной междоусобной войны, вызванной камчатским двоевластием. Лучшее время, чтобы половить рыбку в мутной воде.