Джеффри пошатнулся. Даже с первого взгляда было очевидно, что места обитания различались едва уловимыми и не очень тонкими способами. Некоторые были залиты ярким экваториальным солнечным светом — ослепительной яркостью полуденной саванны. У других был постоянный полумрак лесной подстилки под иссушающим солнце пологом густого древесного покрова. Третьи были влажными или пустынно-засушливыми.
Он подошел к ближайшей паре окон. Они были расположены друг над другом, без каких-либо признаков того, что места обитания были каким-либо образом взаимозависимы.
— Я не так хорошо разбираюсь в ботанике, как следовало бы, — сказал Джеффри, разглядывая удивительное изобилие растений, втиснутых в окно верхнего этажа. Их оливкового цвета листья были усеяны каплями росы или остатками недавнего ливня. Под действием лунной гравитации поверхностное натяжение формировало жидкости в почти идеальные полусферы. — Но если в этой комнате так много биологического разнообразия, как я думаю, то это довольно удивительное достижение.
— Мы выращиваем растения в космосе со времен первых космических станций, — сказал Чама, — со времен "Салюта", "Мира" и МКС. Некоторые из здешних линий растений уходят так далеко в прошлое: линии, созданные первой тысячей людей, отправившихся в космос. Их руки касались этих родословных. — Он сказал это так, как будто говорил о святых реликвиях, к которым прикасались святые. — Но с самого начала работа всегда была ориентирована на науку и коммерцию — во-первых, на изучение влияния невесомости на механизмы роста, затем на углубление нашего понимания гидропоники, аэропоники и так далее. Как только эти технологии достаточно развились, мы перестали выводить новые сорта в космос. Это первый случай, когда большинство этих видов растений были распространены за пределами Земли. Разница здесь в том, что движущей силой является не наука или коммерция. Это панспермийский императив.
— А-а, — сказал Джеффри с глубоким упавшим чувством. — Верно. Похоже, я должен был это предвидеть.
— Вы этого не одобряете? — спросил Чама.
— Припишите мне более чем легкий скептицизм.
— Это способ моего брата сказать, что вы все совершенно ненормальные, — объяснила Санди.
Он бросил на нее раздраженный взгляд. — Спасибо.
— Лучше всего вынести эти вещи на всеобщее обозрение, — сказала Санди.
— Вполне, — довольно сердечно согласился Чама. — Так что да, я панспермиец. Как и Глеб. И да, мы верим в это движение. Но это все, что есть — идея, движущий императив. Это не какой-то сумасшедший культ.
Дверь в дальнем конце комнаты открылась, впуская фигуру. Это был другой мужчина, пониже и коренастее Чамы, толкавший тележку на колесиках, нагруженную разноцветными пластиковыми колбами и ванночками.
— Это мой напарник, Глеб, — сказал Чама. — Глеб, у нас гости! Санди привела с собой своего брата.
Глеб пододвинул тележку к стене и подошел к ним, стягивая с рук перчатки и засовывая их в карманы своего длинного белого лабораторного халата. — Человек-слон?
— Человек-слон, — подтвердил Чама.
— Это большое удовольствие, — сказал Глеб, протягивая Джеффри руку для рукопожатия. — Глеб Озеров. Вы видели...
— Пока нет, — ответил Чама. — Я просто сообщил ему плохие новости.
— Какие плохие новости?
— Что мы чертовски безумны.
— О. Как он это воспринял?
— Примерно так же хорошо, как у них обычно получается.
Джеффри пожал Глебу руку. Тот мог бы зарабатывать на жизнь дроблением алмазов.
— В конце концов, он справится с этим. — Глеб изучал его с особым вниманием. — Вы выглядите разочарованным, Джеффри. Разве это не то, чего вы ожидали?
— Это комната, полная растений, — сказал Джеффри, — а не зоопарк, который мне обещали.
Глеб был немного старше Чамы — по крайней мере, выглядел немного старше — с центральноазиатскими чертами лица, русскими, может быть, монгольскими. Волосы у него были темные, но очень коротко подстриженные, и он был чисто выбрит. Под белым лабораторным халатом у Джеффри создавалось впечатление плотной мускулатуры, телосложения борца.
— Послушайте, — сказал Глеб, — вы гражданин Африканского союза, а союз — транснациональное образование, входящее в Организацию Наземных Наций. Это означает, что вы смотрите на вещи через определенный... идеологический фильтр, скажем так.
— Ну, я могу найти способ обойти пропаганду ОНН, — сказал Джеффри.
— Мы Паны. Финансируемся Организацией Водных Наций, как ты, несомненно, знаешь, и ОВН находится в постоянных разногласиях с ОНН. Так уж устроен мир. Но мы не находимся в состоянии войны, и это не значит, что Паны собираются претендовать на мировое господство, на Земле или здесь, на Луне. Просто мы верим в определенные... неортодоксальные вещи. — Голос Глеба, звучавший в соответствии с переводом, говорил на языке, отличном от языка Чамы, чем-то отрывистом и гортанном, в то время как язык Чамы был высоким и лиричным по интонации. Он произнес эту речь, скрестив руки на груди, мускулы бугрились под белой тканью его рукавов. — Паны считают, что у человеческого вида есть долг, моральное обязательство помогать распространению живых организмов в глубоком космосе. Всех живых организмов, а не только той горстки, которую мы случайно захотим взять с собой, потому что они отвечают нашим насущным потребностям.
— Мы делаем все, что в наших силах, — сказал Джеффри. — Это еще только начало.
— Это одна из точек зрения, — весело сказал Глеб. — Особенно, если вы пытаетесь уклониться от ответственности на уровне вида.
— Все идет действительно хорошо, — сказала Санди.
— Да, — сказал Джеффри. — Я пробыл здесь всего пять минут, а уже чувствую себя так, словно меня вот-вот повесят, выпотрошат и четвертуют за мои преступления против биосферы.
— Чама и Глеб не имеют в виду это лично. А ты? — спросила Санди.
— Да, но мы с радостью сделаем исключение для твоего брата, — с улыбкой сказал Глеб.
— Очень великодушно с вашей стороны, — ответил Джеффри.
— У нас здесь есть окно, — сказал Чама. — Человеческий вид балансирует на пороге чего-то по-настоящему преобразующего. Это могло бы быть чудесно: взрыв жизни и жизнестойкости, зеленое цветение, выходящее за пределы Солнечной системы в межзвездное пространство. Мы находимся на пороге того, чтобы суметь это сделать. Но в то же время мы также могли бы оказаться на пороге укрепления, консолидации, даже своего рода отступления.
Джеффри покачал головой. — С какой стати нам отступать, если мы зашли так далеко?
— Потому что скоро нам вообще не нужно будет здесь находиться, — сказал Глеб.
— Скоро, очень скоро, — продолжал Чама, — машины станут достаточно умными, чтобы вытеснить людей по всей системе. Как только это произойдет, по какой причине люди будут жить в этих холодных, одиноких местах, если вместо этого они смогут применить чинг?
— Мыслящие машины не восстанут и не раздавят нас, — сказал Глеб. — Но они сделают нас чрезмерно зависимыми, не склонными к авантюрам, не желающими подвергать риску собственные тела, когда машины могут заменить нас.
Джеффри начинал жалеть, что они не остались в парке, с киосками с мороженым и боевыми воздушными змеями.
— Не понимаю, какое отношение ко всему этому имеют машины, — сказал он, указывая на застекленные корпуса.
— Все, — ответил Глеб. — Потому что именно здесь все начинается.
Джеффри заглянул в нижнее окошко застекленной ограды. Это было что-то вроде каменного бассейна с низким растительным покровом и бурлящей водой. — Сколько видов растений вы привезли сюда? — спросил он.
— Сейчас живет и размножается около восьмисот, — сказал Чама. — В криоспячке, или в виде генетических шаблонов, еще шестнадцать тысяч. Еще предстоит пройти какой-то путь.
— Боже мой, там внутри что-то живое. — Он невольно ткнул пальцем в стекло. — Я имею в виду что-то движущееся. В воде.
— Черепаха, — сказал Глеб скучающим тоном. — С черепахами все просто. Если бы мы не могли делать черепах, я бы сейчас сдался.
— Покажи ему, что еще ты умеешь, — сказала Санди.
Глеб подошел к другому окну, расположенному несколькими панелями ниже того места, где стоял Джеффри. — Идите сюда, — сказал он, постучав толстым пальцем по стеклу.
Видимая часть среды — хотя она явно простиралась далеко за пределы комнаты — представляла собой круг голой пыльной земли, окаймленный высокой травой пшеничного цвета. Возвышающийся над травой бесшовный занавес из эмалево-голубого цвета проецировался таким образом, что выглядел таким же убедительным и далеким, как настоящее небо. Когда Джеффри подошел, чтобы присоединиться к Глебу, тот продолжал постукивать ногтем по стеклу. У Глеба были очень темные ногти, подкрашенные зеленым, почти черным. Джеффри подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как зашелестела трава, расступаясь, позволяя зверьку размером с зайца выскочить на поляну.
Это был носорог цвета морской волны, размером с домашнюю кошку. Это был не детеныш. Его пропорции и походка, насколько мог судить Джеффри — с учетом подпрыгивающих движений, которые были неизбежным следствием лунной гравитации, — были в точности такими, как у взрослого животного.
Просто так получилось, что он оказался достаточно маленьким, чтобы поместиться в портфеле.
Он как раз убеждался в точности своей оценки, когда пара настоящих детенышей выскочила следом за тем, что, как теперь выяснилось, было их матерью. Малыши были размером с крыс, но ходили на абсурдно толстых, мускулистых, покрытых морщинами ногах. Они были такими же крошечными и точной формы, как игрушки для купания, отлитые из серого пластика.
Он рассмеялся, пораженный тем, что увидел.
— Нагрузка на ресурсы — это главное, — сказал Чама, присоединяясь к ним у окна. — У нас нет средств поддерживать жизнь полностью выросших особей — по крайней мере, в среде обитания, которая не вызывала бы у них безнадежной клаустрофобии. — Он откинул прядь волос со скулы. — К счастью — по крайней мере, пока — нам это не нужно. Природа уже дала нам готовый механизм миниатюризации.
— Филетическая карликовость, — сказал Джеффри.
— Да. Почти по-детски легко достигается у млекопитающих и рептилий.
Чама был прав. Островная карликовость часто возникала, когда вид-предок разделялся на изолированные субпопуляции на островах. Аллопатрическое видообразование и последующая карликовость происходили снова и снова в истории эволюции, от карликовых аллозавров до гоминидов Homo floresiensis в Индонезии. Даже деревья делали это. Это была закодированная в генах реакция на давление окружающей среды; способ, позволяющий популяции пережить трудные времена.
— Те же самые механизмы помогут животным преодолеть трудное "узкое место" на ранних стадиях зеленого расцвета, — заявил Глеб. — Все, что мы сделали, — это немного подтолкнули встроенный механизм к созданию крайней карликовости. Как будто природа предвидела эту будущую адаптацию к выживанию.
"Немного подтолкнули" прозвучало для Джеффри как властное преуменьшение, учитывая игрушечные пропорции носорогов. Но он вполне мог поверить, что Чаме и Глебу не потребовалось проводить много генетических манипуляций на глубоком уровне, чтобы достичь этого. Конечно, не было никаких свидетельств того, что карликовые животные были каким-либо образом травмированы своим состоянием, судя по тому, как они счастливо сопели и шаркали вокруг, а малыши шумно подталкивали друг друга коленями.
Глеб подтянул тележку на колесиках, достал из одного из контейнеров немного гранулированного корма и теперь высыпал его в камеру через бункер над окном. Карликовые носороги, должно быть, восприняли его постукивание ногтем как знак того, что ужин неминуем.
— Это... оригинальное решение проблемы, — сказал Джеффри.
— Вас это беспокоит, — заметил Чама.
— Я задаюсь вопросом, не лучше ли было держать эти организмы во льду до тех пор, пока у вас не появятся средства вырастить их до полного размера.
— Даже если это означало ждать десятилетия?
— Зеленый расцвет не похож на краткосрочный план. — Было странно самому говорить о "расцвете", как будто, произнеся его название, он придал предприятию определенную легитимность, даже молчаливое одобрение.
Он все еще не определился, может ли это быть каким-то мерзким, человеконенавистническим экофашизмом. Ему нужно было бы узнать гораздо больше, прежде чем он примет решение.
— Эти животные не знают, что они гномы, — сказал Глеб достаточно терпеливо. — На неврологическом и поведенческом уровнях нет никаких признаков нарушения развития. Мозговая ткань обладает огромным избытком — вот почему птицы, по крайней мере, так же хороши в решении проблем, как и приматы, даже учитывая огромную разницу в объеме черепа. Так что у нас нет никаких этических угрызений совести. Мы с Чамой не заставили бы кого-то страдать только для того, чтобы служить какой-то далекой утопической цели.
— Они действительно выглядят достаточно счастливыми, — признал он.
— Мы не будем отрицать, что с некоторыми другими видами все еще существуют трудности, которые предстоит преодолеть.
Что-то зловещее щелкнуло в голове Джеффри. — Если вы можете изображать носорогов, то можете изображать мамонтов и слонов. Прошло много времени, но я кое-что помню о карликовых популяциях этих видов: критских слонах, мамонтах на островах Берингова моря.
— Мы можем заниматься хоботными, — сказал Чама. — И мы это сделали. Но есть и трудности.
Он подвел Джеффри и Санди к одному из дальних окон. Желудок Джеффри скрутило от дурного предчувствия.
— Я не уверен, что это правильно.
Глеб снова толкал тележку. — Всегда есть возможности для улучшения. Но это не значит, что слонов следует класть на лед или подвергать эвтаназии.
По сравнению с местообитанием носорогов трава была ниже, более колючая — сухая и обесцвеченная, как в Серенгети перед короткими дождями. На среднем расстоянии виднелся водоем с водой, теперь превратившийся в грязное углубление. На дальней стороне водопоя, сбившись в одну многоногую, многоголовую кубистическую массу, стояли три карликовых слона. Они были размером с козлят, серые тела были замаскированы оливково-коричневыми пятнами подсыхающей грязи.
— Расскажите мне, как родились эти слоны, — сказал он.
— В искусственных матках, здесь, в Непросматриваемой зоне, — ответил Глеб. — Оплодотворенные яйцеклетки были импортированы, переносились in vivo в человеческих мулах. Мы с Чамой оба носили эти клетки, и мы оба в разное время вступали в конфликт с индийскими и китайскими лунными властями.
— Однако для жизнеспособной популяции потребовались бы сотни — тысячи.
Чама кивнул. — У нас их сотни. Но до сих пор разрешалось появляться на свет только этим слонам.
— Только этим трем?
— Столько, сколько может разумно вместить среда обитания, — сказал Чама.
Джеффри был агностиком в отношении носорогов. Теперь его неприязнь обострилась до точного, целенаправленного отвращения. — Это неправильно. Независимо от того, каковы ваши цели, вы не можете так поступить с этими животными.
