— Вы и вправду полагаете, Эрнест, что ваш приятель из морлоков помог бы нам разобраться с этим? — Мерлин кивает в сторону строки багряно светящих знаков. Строка эта висит в воздухе возле стены, сплошь покрытой излучающими зеленоватый свет выпуклыми зеркалами; напротив — огромное черное кресло. Кресло это придает скрытой в чреве самоходного истукана рубке сходство с тронным залом. В такт ходу истукана позвякивает ложечка в стоящем на подлокотнике кресла чайном стакане.

Эрнест Гарданна в ответ на слова Мерлина лишь пожимает плечами.

— У меня не было другого выхода: вельбот перегружен, провиант на исходе. И какую информацию можно было рассчитывать получить от немого? — Мерлин берет в руки стакан, отпивает глоток. — А как, кстати, вы общались с этим вашим приятелем?

— Мой отчим, такой себе книготорговец Бенджамен Балу, придумал для нас с ним специальную систему рисуночного письма. — погруженный в созерцание огненной строки Эрнест Гарданна отвечает не сразу. — Не ценим мы наших книгочеев.

— Отчего же. — замечает Мерлин. — Гендальф ценит, весьма ценит. И... пуще того опасается. Опасается скрытой в книгах мудрости перволюдей, мудрости перед лицом которой все наши знания и доблесть ... Он философ, наш Генеральный Инквизитор. Но философия его на уровне Положения о Недреманном Попечении, не более того: оградить от покушений Предвечную Гармонию. А если нет никакой Предвечной Гармонии, а есть только мировой хаос и наш островок в его бушующем море? Островок, невесть как образовавшийся, скорее всего совершенно случайно. А если и существует Предвечная Гармония и ее гарант — Всеблагой Всевышний... Из чего следует, что ему есть до нас дело, что мы ему ближе, чем, скажем, морлоки? Разве жалеть возможно только мышей, поедаемых кошками, отчего не кошек, кои могут остаться голодными? Так что остается лишь твердо помнить, что островок этот в море хаоса — наш, и беречь его нам повелевают законы чести. Как беречь? Вам приходилось, конечно же, Эрнест, ходить по каменным осыпям, когда равно опасно и стоять на месте и проявлять торопливость...

— Если бы, сэр Хью, я мыслил, как Вы, то давно бы уж исполнил свою последнюю волю на дуэли с каким-нибудь молодым петушком, как недавно Гарольд Бедуир. Чтоб остаться перед самим собой Меченосцем, а не мышью, дрожащей... Впрочем, пожалуй, мне больше по нраву напоследок сразиться с Золотым Палладином — чести больше и... занимательней получится. — Эрнест улыбается своей характерной звероватой улыбкой. — Давайте, однако же, ближе к делу. Из надписи этой следует, что через три месяца истукан откажется повиноваться мне и начнет действовать по собственному почину. Можно конечно его взорвать, сам хотел вам это предложить, да только... Сентенциями вашими про хорошие манеры на каменной осыпи, ввели вы меня, сэр Хью, в сомнение касательно этого предмета. Предлагаю истукана отправить назад в Аваллон. Приятель мой, упокой его душу Тьма, талдычил мне, в связи с будущим бунтом истукана, нечто: про комету, что летит к нам из глубин Верхнего Мира, и про патрульные звезды. Те, которые порождает Аваллонская Топь.

* * *

— Как называются эти новые создания сэра Хью? Я про орудия, сочетающие боевые качества Медных Драконов и ракетометов. — Гендальф оторвался от созерцания распростертого ниц, четвертованного и выпотрошенного самоходного истукана, повернул голову к Финвэ.

— Полевые реактивно-огнеметные... Запамятовал, сэр Роберт, прошу покорнейше простить. Длинное название и мудреное, вполне в стиле адептов "Пурпурной Бабочки". По простому — "малютки Мерлина" или, еще проще, "мерлины". Так их прозвали здешние маги-оружейники. — Финвэ мотнул головой в сторону офицеров, артиллеристов и саперов, столпившихся у длинного металлического стола. На столе лежал мозг истукана — спутанный клубок лилово светящихся прозрачных трубок.

— И огонь этих... — Гендальф усмехнулся. — мерлинов способен поразить и уничтожить истукана Эрнеста Гарданны?

— Мерлиновские ребята как раз хотят это проверить. — отозвался Финвэ. — К тому есть удобный случай: в тоннелях под Солсбери шастает истукан, ростом подстать гарданновскому. Полагают, что его водитель — чудом уцелевший певун. Мерлин попросил прикомандировать к поисково-истребительной группе штандарт-командора Элронда, того самого, что первый овладел заклятьем самоходных истуканов.

— Помню — кивнул Гендальф. — я к этому Джорджу Элронду давно присматриваюсь. Такие люди нам сейчас очень нужны и надо бы... Что, во имя Тьмы, происходит с этой рукой?!

Лиловое свечение препарированного истуканьего мозга судорожно запульсировало. Лежащая у ног Гендальфа механическая рука заскребла пальцами по каменному полу.

— Думаю, что последнее слово скажет в этом деле артиллерия. — Гендальф наступил сапогом на скребущие камень медные пальцы. Светящийся клубок на столе отозвался бледной вспышкой, истуканья рука затихла. — Заклятье — вещь полезная, но в серьезных ситуациях надо решать все вопросы попроще. Надеюсь, у Мерлина и его людей хватит ума не вооружать поисково-истребительную группу истуканами. — Генеральный инквизитор глянул мельком на придавленную его стопой медную руку. — Не исключено ведь, что истуканы могут сговориться с собратом, сговориться на расстоянии, даже не видя его, мы ведь о их натуре по-существу ничего не знаем. А легкоконное огневое подразделение достаточно подвижно. Подготовьте отношение в Главное Артиллерийское Управление о включении в поисково-истребительную группу наших представителей.

— Кого прикажите послать, сэр Роберт?

— В отношении имен не указывайте. Поеду сам. С вами, Гладиус, если вы не возражаете. — Гендальф улыбается Финвэ. — Посмотрим все на месте, своими глазами. При сей оказии выпьем и закусим ... с ребятами Мерлина. Ну и поговорим в товарищеском застолье на разные темы.

* * *

— Вы думаете, Эрнест, что ваш истукан способен вброд форсировать Аваллонскую Топь и достичь острова, на котором расположен Изумрудный Рог? Изумрудный Рог — дорога в Верхний Мир... Мы получили бы в руки оружие для отвращения той опасности, которую несет эта комета. Однако! Такая безрассудная отвага, право же, достойна уважения.

Последняя реплика сэра Хью относится к самцу шерстистого носорога, пытающегося атаковать нависшую над ним медную длань. Носорожиха и детеныш забились в дальний угол загона. Их супруг и отец , уставя рог и взрывая землю колоннообразными ногами, грозит нежданному, как бы с неба свалившемуся, врагу.

— Думаю, что способен. Если, конечно, не врут карты Топи, которые мой отчим откопал... Спокойно малыш! Мы понимаем и ценим твои семейные чувства. — Эрнест Гарданна обманным движением отводит истуканью руку. — Но верноподданические чувства предводителя каледонских пенсион-пажей, согласись, тоже заслуживают уважения. — Ринувшийся в атаку носорог взят, вполне деликатно, поперек живота и вознесен к небу. — Доберемся и до Изумрудного Рога, сэр Хью, будьте благонадежны. Не такие штуки проделывали. Не впервой дергать за бороду Владыку Тьмы. Вот только .... Надо ли? Может не лезть, все-таки , нам в Верхний Мир. С кометой, я полагаю, управятся без нас. Для того и сработаны перволюдьми патрульные звезды. Касательно этого есть записи в древних книгах. Может — не будем трепыхаться в хранительной длани Всеблагого Верховного?

* * *

— Это его следы. Он перешел вброд канал совсем недавно. Видите, сэр Роберт, светящаяся плесень на полу еще не подсохла. — высокий худощавый штандарт-командор указывал хлыстом на фосфоресцирующие рубчатые отпечатки великаньих стоп.

— Возвращайтесь на тот берег, Элронд, разворачивайте там батарею. О такой огневой позиции можно только мечтать. — Гендальф глянул назад, затем повернулся к Финвэ. — Вы, Гладиус, отправляетесь с Элрондом и обеспечиваете выполнение нашей части задачи, как было договорено. Я сейчас нагоню вам истукана аккурат под стволы мерлинов.

— Но, сэр Роберт?! — Финвэ взял за повод гендальфова жеребца, смотрел на Генерального недоуменно и с тревогой.

— Полковник Финвэ?! — Гендальф изобразил крайнее удивление. — Вы говорите начальнику "Но?!", препятствуете ему ... Кажется, военно-дисциплинарный департамент Сокровенного Присутствия даром ест свой хлеб. Что? Вот так -то лучше. Надеюсь, больше вопросов нет. Исполняйте, господа. Со всей возможной поспешностью.

Финвэ с Элрондом, отсалютовав Гендальфу, повернули лошадей, пустили их по гулкому висячему мосту крупной рысью. Гендальф, пришпорив коня, ринулся по великаньим следам. На первой же развилке натянул поводья, прислушался. Во тьме звучали тяжкие, меднозвенящие шаги. Гендальф вынул из седельной кобуры ракетомет, снял его с предохранителя. Выстрелил на звук шагов. Развернул коня, пустил его вскачь. Кровный жеребец в мгновение ока вынес Гендальфа на мост, гранитная глыба, просвистев в воздухе, бухнула в настил впереди. Жеребец взвился на дыбы, выбросил всадника из седла — через перила моста в воду. Тотчас на дальнем берегу заговорили мерлины. Вынырнув на поверхность Гендальф услышал рев вырвавшегося на волю огня, увидел на черных базальтовых стенах багровые сполохи, подобные биению крыльев чудовищной взбесившейся бабочки.

* * *

— Поселимся среди пастбищных элоев в округе Кветлориена. Будем жить там — безобидные как лесные мыши. Жить, понимаешь Фели, просто жить. Пусть Мерлин с Гендальфом разбираются без меня. А я хочу просто жить и... — Гаук улыбается Офелии. — чтобы ты всегда была со мной.

Ответная улыбка Офелии исполнена нежности и тревоги. Маленькие ручки бывшей классной дамы ловко орудуют утюгом, отглаживая новый, парадный, черный с золотом, гауков мундир. Мундир этот по ее настоянию был сшит у лучшего камелотского портного. У ног Офелии рыжий пятнистый котенок играет поясной бляхой с чеканным знаком Леопарда Яростного.

* * *

— Да, на такой штуке можно, пожалуй, форсировать Топь и достичь Изумрудного Рога. — Гендальф на всхрапывающем жеребце медленно, шагом объезжает поверженного, искореженного яростным огнем истукана .

— Так может, сэр Роберт, мы поторопились обработать его из мерлинов. — отзывается едущий на полкорпуса сзади Финвэ. — Конечно, остается еще истукан Эрнеста Гарданны, но...

— Вы не понимаете, Гладиус, вы все не понимаете. -Гендальф натягивает поводья, оборачивается к Финвэ. — Как только человек достигнет звезд, родится новый мир, быть может, несказанно прекрасный. Но я не хочу этого нового мира, мне хорошо в старом, в том, где я из мрака подземки, возвращаюсь к солнцу, в мире , где, там, наверху, в Камелоте ждет меня Линда и ... — в этом пункте своей речи Генеральный примолкает. — Кстати, Гладиус, давно хотел вам сказать. Вы же знаете, что я недавно подписал циркуляр, предписывающий трактовать пренебрежение Цветником Леопарда как признак неблагонадежности. Ее Высочество принцесса Орхидея...

— С позволения Вашего Превосходительства, хотел бы сделать небольшое замечание касательно признаков неблагонадежности. — Финвэ решается на упреждающий удар. — Если кто нибудь затеял бы игры в пятнашки с истуканом, на манер тех, в которые только что сыграли вы, ваше превосходительство...

— То что? — Гендальф улыбается Финвэ поощрительно. — Договаривайте, полковник.

— То я посчитал бы, что персона эта неприлично торопится с исполнением своей последней воли. — Финвэ отвечает на улыбку Генерального. — и подшил бы досье означенной персоны в дело "Пурпурной Бабочки" рядом с досье Гарольда Бедуира и прочих, чье..

— Вы плохо чуствуете нюансы, Гладиус, — прерывает далеко зашедший разговор Гендальф. — Я ведь, ко всему прочему, еще и кавалерист, не из худших, смею надеяться. В глубине души я по прежнему кирасирский полковник.

* * *

— Эта Жасмина хорошая баба и подарок наш ей очень даже понравился. Я знаю, какую бабу чем взять. — Тофелла победно ухмыляется, оглядывая собравшихся за банкетным столом представителей славного сословия пенсион-пажей. — Эта — совсем дите, ей игрушка нужна — позанимательней, вроде носорожьего семейства в клетке. Дите дитем, а в силу входит — Шептун наш таки сподобился ее обрюхатить, к весне нашим друзьям из Созидателей Насущного прийдется потрясти мошной по случаю прибавления в императорской фамилии. Надо будет подсуетится, чтоб значит смотреться не хуже иных-прочих, а совсем даже наоборот.

— "Баба, дите"... Ты, Тофелла, не болтай языком неподобающее, когда речь о персонах императорской фамилии. — подавший голос пенсион-паж высок, плечист, его лошадиное лицо украшено подбритыми в ниточку усиками. — Я это понимаю как...

— Как осел, Ромуальд Бонс, как тупой осел. — прерывает верноподданические излияния Тофелла. — Всегда ты был ослом, Ромми, ослом и останешься до гробовой доски. А кто ж она, Жасмина, такая есть, если не баба, лошадь что ли? Баба она и есть баба — хоть в императорских покоях, хоть в придорожном кабаке. Бабочка, доложу тебе... — Тофелла почмокал губами. — С мужем своим первым, краснодеревщиком Розамундом Розаном жила душа в душу, были такие, которые пробовали к ней подкатиться — куда там. Кое-кому из этих соискателей Розамунд ха-арашо начистил рыло — вроде как дуэль до первой крови, почище, чем у Гаука с Гендальфом. Он, Розамунд, парень отчаянный, все порывался в Меченосцы, семья не пустила — краснодеревщик он первостатейный и единственный наследник дела. А смелости ему не занимать, компанию все водил с Серыми Кирасирами, мой бывший командир, ротмистр Урунгарн, первый у него был приятель. Так что даже, если кто из благородных клал глаз на Жасминочку... Ну и она сама, правду надо сказать, себя соблюдала, кроме ее столяра ей никто не был нужен. Ну, а когда Шептун... Тут уж... Благосклонное внимание его величества... Против этого ей и ее Розамунду было не устоять. Розамунд, к тому же, влип тогда в такую историю, что только монаршее благоволение... Что это за шум там?

За окнами слышен гул толпы, тяжкий с металлическим лязгом и звоном топот. Тофелла, повернувшись в кресле, сдвигает портьеру. Вровень с окном на плечах самоходного истукана мерно покачивается железная клетка. В клетке шевелилится лохматая, неопрятно белесая масса.

— Работных морлоков отправляют в Тангодрим. Теперь этого добра... — пренебрежительно говорит Бонс.

— А это еще что за явление? Как он туда пристроился? А! Это должно быть тот самый, который... записанный в морлоки за убийства... позверствовал он с пастбищными... — Тофелла, ковыряя в зубах, смотрит на прижатого морлочьей массой к прутьям решетки полуголого, обросшего многодневной щетиной элоя. На бледном лице его синеет татуровка, долженствующая изображать образину раба Тьмы.

— Сожрут его сокамерники или сам наложит на себя руки. — тем же тоном комментирует Бонс.

— Я видел одного такого в Аваллоне. — отзывается Тофелла. — Имя ему было не положено, отзывался на кликуху Скунс. Он, Скунс этот, заставил морлочье в своей камере ходить по струнке, сделался у них там чем-то вроде камерного короля. Гаук еще его подкармливал, разговаривал с ним. Он, я про Гаука, вообще жалостливый.

* * *

— Что будем делать, отщепенцы? — Артур Феанор глянул на Эрнеста Гарданну с Гауком затем, натянув поводья, на открывшийся вид. Приятели выехали из каменной чащи полуразрушеного, спящего вековым мертвым сном мегаполиса, подковы их лошадей зацокали по прибрежному галечнику. На противоположном, холмистом берегу широкоразлившейся быстроструйной реки видна была такая же, розово-серая, каменная чаща, щедро расцвеченная сочными бархатными пятнами пышной зелени. Гортанно покрикивающие камаргцы гнали оттуда через реку вброд стадо голенастых страусов. На ближнем берегу, с пол мили вниз по течению, из руин выпирала громада ступенчатой пирамиды. К ее серо-лиловой туше прилепились пестрыми заплатками домики элойского городка, коему недавно высочайшим повелением всемилостивейше пожаловано наименование Жасмингард. Над крышами Жасмингарда тянулись к ясному небу кухонные дымки — время шло к обеду.