— Здравствуйте, товарищ Банев, как обстоят дела с производством нужной нам продукции?
— Здравствуйте, товарищ Сталин. Мы уже закончили все испытания, и с завтрашнего дня можем приступать к отработке технологии производства.
— Это хорошо, что вы опережаете график. Мы думаем, что ваш институт можно отметить Ленинской премией за успешную работу.
— Служим Советскому Союзу. — Отрапортовал Андрей.
— Скажите, товарищ Банев, а как у вас в институте обстоят дела с национальным вопросом?
— С национальным вопросом? — Опешил Андрей. — Как и везде. Есть люди разных национальностей. Я точных цифр не помню, но могу предоставить их через несколько минут.
— А сколько у вас в институте лиц еврейской национальности?
— Я могу предоставить полный отчёт, товарищ Сталин.
— Хорошо, товарищ Банев. Мы будем ждать вас вместе с профессором Бергом через полтора часа с полным отчётом по всем работам, и национальному вопросу тоже.
Сталин положил трубку. Но по его голосу Андрей, хорошо изучивший вождя за эти месяцы, понимал, что тот доволен, и даже не пытается скрыть это. Причем вряд ли это касалось завершения работы по радарам, об их ходе он постоянно консультировался у профессора Берга. И, наверняка знал все тонкости гораздо лучше Андрея, основной работой которого была разработка транзисторов и работа над вычислительной техникой.
Андрей сообщил Бергу о вызове в Кремль. Профессор сразу начал отбирать нужные для доклада бумаги. Андрей же отправился в отдел кадров за справкой о национальном составе сотрудников института. Хотя численность евреев в институте он хорошо знал. На настоящий момент их было пятеро, четверо в отделе прикладной математики третьей лаборатории. И один в лаборатории радиолокации. Хотя Сашка, предупреждённый Берией о возможном интересе сионистов, и их покровителей англичан, к институту, безжалостно вычеркивал евреев из списка претендентов, и оставил только тех, за кого лично поручился Аксель Иванович. Впрочем, был ещё один, шестой, но тот на вторую неделю работы стал проявлять излишнее любопытство к работе других сотрудников, за что и был немедленно уволен и переведён куда-то в Среднюю Азию. Начальник охраны института провёл воспитательную беседу со всеми другими сотрудниками и отбил у всех желание не только спрашивать чем занимаются другие, но и даже смотреть на чужие столы.
К четырем часам они уже входили в приёмную Сталина. Ожидавший их Поскребышев велел подождать и вошёл внутрь, но почти сразу вышел и приглашающим жестом открыл перед ними дверь. Андрей постарался сосредоточиться, страха он давно уже не испытывал, убедившись в том, что Сталин прежде всего прагматик и, пока он будет верно служить стране, опасаться ему нечего, но волнение всегда присутствовало. В кабинете вождя они с Бергом обнаружили кроме самого Сталина ещё четверых человек, сидящих за столом. Сам Сталин по своему обыкновению ходил вдоль кабинета. Увидев входящих, он указал им на стулья по другую сторону стола. Андрей с профессором сразу сели, указания вождя нужно было выполнять без задержек. Андрей посмотрел на другую сторону стола, изучая находящихся там посетителей вождя. Одного он узнал сразу, это был известный кинорежиссёр Эйзенштейн, остальные были ему незнакомы. Хотя немного подумав, он сумел узнать ещё одного человека, это был молодой, потому Андрей и не смог его сразу признать, профессор теоретической физики Ландау. Незнакомы были только двое, один с круглыми очками на утомлённом лице, и другой, с длинными волосами, несмотря на лысину на полголовы, и умным взглядом, в котором сквозило превосходство и самоуверенность.
— Знакомьтесь товарищи, — сказал Сталин, — это делегация творческой интеллигенции, прибывшая по поручению Общества Еврейской культуры. Это кинорежиссёр Эйзенштейн, профессор Ландау, поэт Фефер и актёр Михоэлс.
Андрей удивился, делегация действительно была очень представительной. Каждый из них по отдельности имел немалый вес в предвоенном советском обществе, а все вместе представляли немалую силу, с которой необходимо было считаться даже Политбюро и Сталину. Хотя сразу было видно, что Эйзенштейн тяготится этой миссией, он даже отсел от своих товарищей подальше, насколько позволяла длина стола. Хотя про него Андрей и слышал, что он не еврей, но ничего документально подтверждающее или отрицающее эту версию ему найти так и не удалось. Приходилось поступать в соответствии с английской мудростью — "если что-то выглядит как утка, ведёт себя как утка и крякает как утка, то скорее всего это она и есть". "Гениальный и непримиримый" по отзывам его поклонников (впрочем говорили они всё это намного позже, когда всесильный НКВД потерял свои страшные зубы) Ландау отчаянно трусил, пытаясь скрыть это за рассеянным видом, но получалось у него плохо. Поэт был спокоен, как человек уверенный в своей правоте. Но всё же главным в этой делегации был не он. По властному взору Михоэлса сразу было ясно, кто в ней руководит. Ясно это было и по внимательному взгляду, с которым он рассматривал Андрея. Он что-то знал и даже не пытался это скрывать.
Сталин тем временем представил и Берга с Андреем и перешёл к главному вопросу, ради которого он и пригласил их.
— Вот товарищи из Общества Еврейском культуры жалуются на вас, товарищ Берг. Они утверждают, что в руководимом вами институте занимаются национальной дискриминацией. Что вы можете нам сказать по этому поводу?
— Почему они так решили, — удивился Берг, — и в чём заключается эта дискриминация?
— Они утверждают, — продолжил Сталин, — что в вашем институте очень мало работников еврейской национальности.
Голос Сталина был спокоен и ровен, но хорошо изучивший его за эти месяцы Андрей понимал, что вождь доволен. Понимал и причину. Столь открытое выступление обозначало, что проникнуть в тайны их института сионистам с англичанами пока не удалось, и они решили использовать последний способ. Хотя нужно быть очень самоуверенным, чтобы пытаться говорить со Сталиным с позиции силы, кажется товарищи никак не могут забыть своё всесилие двадцатых-тридцатых годов. За спиной еврейской делегации приоткрылась дверь и в кабинет тихо вошел Берия. Он присел на стуле, стоящем около стены и прислушался к разговору. Чувствуя, что кто-то вошёл, напрягся Михоэлс, но оглянуться в присутствии Сталина не решился.
Андрей решил взять инициативу в свои руки и решительно поднялся, пока профессор Берг не решился сам отвечать на заданные вопросы.
— Разрешите мне ответить, товарищ Сталин? — Спросил разрешения Андрей, Сталин кивнул ему и Андрей продолжил. — Я являюсь представителем Политбюро при институте и подобные вопросы предназначены прежде всего мне, а не директору института. На данный момент среди сотрудников института, а их сто тридцать три человека без обслуживающего персонала, числятся. Украинцев шестнадцать человек. Белорусов семеро. Немцев пять человек. Один швед. — Он кивнул в сторону профессора Берга.
— Да какой швед! — Отмахнулся рукой Аксель Иванович. — Русский я, Андрей Николаевич.
— Два татарина, один казанский, один сибирский. — Продолжил доклад Андрей. — Один латыш. Поляков трое. Один армянин. Евреев пятеро. Остальные русские. Как видите, товарищи, полный интернационал. Не хватает только представителей Средней Азии.
— Это хорошо, что вы владеете информацией, товарищ Банев. — Сказал Сталин. — Но может быть, представителям еврейского народа досталась грязная, тяжелая, неквалифицированная работа? — В голосе Сталина сквозила откровенная издёвка. — Что вызвало негативную реакцию товарищей из Общества Еврейской культуры?
— Никак нет, товарищ Сталин. — Андрей старательно вытянулся под взглядом вождя. — Все пятеро работают по специальности, инженерами.
— Так чем же вы недовольны? — Обратился Сталин к еврейской делегации.
Ландау испуганно дёрнулся от этих слов, скосил глаза на Михоэлса, но тот молчал. Вместо него поднялся Фефер.
— Товарищ Сталин, мы не жаловались, что представителям нашего народа предоставили работу не по квалификации. Мы вообще не знаем, чем они там занимаются. Все пятеро категорически отказались не только рассказать нам о работе, но и даже встретится с нами. И запретили членам своих семей общаться со своими еврейскими родственниками. Вы заметьте, только с еврейскими. С остальными, у кого они есть, конечно, они общаются.
— В вашей формулировке звучит, что ваших соотечественников "мало"? — Продолжил беседу Сталин. — Не могли бы вы пояснить эту формулировку?
— Конечно, мало. Мы все слышали, что их только пять человек на весь институт! — Удивился непонятливости вождя Фефер.
Андрей почувствовал, как внутри разгорается злость. Он посмотрел на Сталина и спросил:
— Может быть уважаемый поэт объяснит мне: а почему их представителей должно быть много?
— Но всей стране известны заслуги еврейских учёных в развитии советской науки! — С пафосом продолжил Фефер. — Мы думаем, что они могли бы принести пользу и в вашем институте. И малое количество представителей нашего народа в вашем учреждении говорит о том, что им не доверяют. А что это, как не дискриминация?
— В таком случае, в первую очередь нужно рассматривать жалобы узбеков и киргизов, представителей которых в нашем институте вообще нет. — Усмехнулся Андрей.
Кажется он угадал с фразой. Ибо Фефер обиделся и с не меньшим пафосом продолжил.
— Но мы ведь говорим о представителях культурных народов, а не каких-то дикарей! — Возразил ему Фефер, повернулся к Михоэлсу за поддержкой и поперхнулся своими словами, увидев лицо своего соратника. Выражение праведного гнева медленно сползало с его лица, он краснел, понимая что ляпнул лишнее.
— То есть вы хотите сказать, что есть культурные народы, которые должны иметь преимущество во всём, а есть необразованные дикари, достойные только грязной работы? — Дожимал его Андрей, не давая поэту вывернутся из ловушки, в которую он сам залез из-за своего несдержанного языка. — Так ведь, товарищ Фефер, и до фашизма договорится недолго.
За спиной еврейской делегации ласково улыбался Берия. Андрей даже пожалел их, сегодня кому-то из них, а может и всем сразу, не миновать содержательной беседы с наркомом НКВД.
Спасая своего товарища, поднялся Михоэлс.
— Товарищ Фефер неправильно выразился. Он не хотел обидеть представителей других национальностей нашей великой советской родины. Он имел в виду, что представители этих народов не имеют своих научных и инженерных кадров. И хотел сказать, что если дело, которым занимается ваш институт, такое важное, то еврейские учёные и инженеры, несомненно, ускорили бы его выполнение.
— Мы понимаем вашу озабоченность, товарищ Михоэлс. — Ответил ему Сталин. — Но выполнение этого дела в настоящее время не требует участия столь высококвалифицированных кадров. Но мы учтём ваше мнение. И если нам потребуется помощь еврейских учёных, мы их, конечно, привлечём к работе, в той форме, которая принесёт наибольшую пользу делу.
В голосе вождя сквозила откровенная угроза. Понимая, что перегнули палку, Михоэлс с Фефером с самым верноподданническим выражением лица следили за Сталиным. Ландау уже не мог спрятать страха, губы у него мелко дрожали. А Эйзенштейн выглядел разочарованным, он понимал, что его ввергли в авантюру с непредсказуемыми последствиями, но ничего исправить уже не мог.
Сталин посмотрел на часы, висящие на стене, и добавил.
— Мы думаем, что представители Общества Еврейской культуры могут быть свободны.
Еврейская делегация поднялась и пошла к выходу. Навстречу им с ласковой улыбкой вышел Берия. Увидев его, испугались все, даже невозмутимый Михоэлс. У Ландау задрожали руки. Эйзенштейн с надеждой оглянулся на Сталина, но тот уже отвернулся от них.
— У меня будет несколько вопросов к товарищу Феферу. — Сказал им Берия. — Попрошу пройти его со мной. Остальные свободны, пока свободны...
И эта недосказанность подействовала сильнее любых угроз. Андрей видел, как дёрнулись плечи у поэта, как поник Ландау, раздражённо глянул на Михоэлса Эйзенштейн.
"Интересно, чего он им наобещал?" — подумал Андрей. Но делегация уже вышла и он повернулся к Сталину. Вождь был доволен. Враги проявили себя сами, не сумели добиться своих целей, и, самое главное, наделали ошибок, оправдать которые будет очень нелегко, если вообще возможно.
— Вы очень помогли нам, товарищ Банев, очень точно обозначив ошибки данных товарищей. — Поблагодарил его Сталин. — Но мы сегодня собрались не для того, чтобы разбирать мелкие националистические кляузы. Тем более, что товарищи уже осознали свои ошибки, а если нет, то органы НКВД помогут им это сделать.
Он подошёл к своему столу и взял трубку. Андрей вдруг понял, что всё это время вождь ходил без неё, впервые на его памяти. Раскурив трубку, Сталин повернулся к Бергу.
— А что нам скажет профессор Берг о работах с локаторами?
— Работы завершились полным успехом, товарищ Сталин.
— Таким ли уж полным, нет ли в ваших словах преувеличения, товарищ Берг?
— Товарищ Сталин, мы сравнивали результаты работы своих локаторов с данными разведки. Ни англичанам, ни немцам пока достигнуть таких результатов не удалось. — Ответил ему Берг. — А ведь у нас ещё имеются возможности для модернизации этих образцов. И мы уже начали разработку более совершенных установок.
Берг открыл свою папку и начал читать отчёт о результатах последних испытаний радиолокаторов. Сталин его внимательно слушал, пару раз задал уточняющие вопросы, подтвердив свою хорошую память на цифры. Отчёт его удовлетворил. Обрадовало его и то, что подчинённый лаборатории завод уже начал выпуск радиолокаторов и в ближайшие дни первые расчёты, тренировки которых давно происходили на экспериментальных образцах, будут отправлены в Западный Особый военный округ. Выслушал он и сообщение о работе других лабораторий. О начале выпуска транзисторов он уже слышал. Остался он доволен и работами третьей лаборатории вычислительной техники. Математический аппарат был почти готов, существовали в металле и основные узлы вычислителя и оперативной памяти. Проблемы были только с магнитной памятью. Громоздкий магнитный барабан никак не хотел работать устойчиво, и каждое его включение было "уравнением с бесконечным числом неизвестных". Конечно, первые машины могли бы обойтись и без него, но Андрею хотелось сразу сделать если не шедевр, то хотя бы аппарат, на котором было б удобно работать.
Сталин во время доклада ходивший вдоль стола остановился напротив Берга и сказал.
— Мне также хотелось выслушать ваше мнение об использовании учёных еврейской национальности. — Видя как поморщился профессор Берг, Сталин спросил. — Вы не верите в их способности или просто не хотите с ними работать?
Берг, которому за последние годы не единожды приходилось опровергать "научные" утверждения этих "профессоров", сказал:
— Товарищ Сталин, вы прекрасно знаете мою позицию. Можно придумать и даже математически обосновать любой теоретический бред, но в большинстве случаев эти "гениальные догадки" невозможно реализовать практически. К тому же эти товарищи необычайно легко меняют свои "гениальные труды", стоит только доходчиво объяснить им их тупость.
