— Каких коров? Настоящих?
— Угу. Стадо откуда-то успели перегнать, людей там с десяток. А вот коров — куда побольше... Но это нам за Горелово. По дороге Гореловский аэродром глянем.
Многосисечное собрание орденоносного коровьего стада им. Анны Семенович удается найти после достаточно напряженного поиска — холодно все-таки, животин постарались с открытого воздуха убрать, но, в конце концов, мы их нашли. Второй парашют уже уходит бойчее, приноровился я десант сбрасывать.
Теперь можно начать волноваться — деревню, где находятся мои родители, как это ни странно Коля знает, причем и сесть рядом возможно — поля там есть в паре километров. Никак не сочетается в моем понимании наша глухомань и авиаразведка. Оказывается — сочетается.
— Когда летаешь — запоминать приходится все места, где можно сесть. Тем более сейчас. Я задержался, работая по Московскому шоссе — пришлось срезать по Новгородским джунглям — ну а деревень там кот наплакал, сплошняком леса и болота. Поневоле все поля будешь запоминать. Ну и перед вылетом естественно сверился.
— И что там, на Московском шоссе?
Коля мрачнеет, молчит.
— На машине проскочить можно?
— Нет. На обычной машине — точно нет. Трасса-то по деревням и поселкам проложена, как основная улица, зачастую. Объездов мало да и не везде они есть. Так что картина одинаковая — в поселке пробка, и мертвяки с поселка начинают расползаться по дороге в обе стороны. Я на второй день полетел, насмотрелся. Да и люди пытались по встречке пробку объехать, забивалось все быстро. Я когда летал — еще живые ездили, на четвертый день — все стало. Намертво. Тут же и фур полно и тяжелых грузовиков, поди растащи...
— Что, даже пустых участков не попадалось? Все забито?
— Нет, были и пустые сравнительно участки. Были. Между поселками. Толку то от них — Ям-Ижора — на мосту фуры склещились на велосипеде не проползешь, Ушаки, Жары, Любань — пробки, Жары — еще и горело там все, наверное, цистерна с чем горючим навернулась — шлейф дыма был страшенный, Чудово наполовину выгорело — и забито было все автомобилями — палец не просунешь, Трегубово, Спасская Полисть — одни мертвяки и машин кучи... Я им пытался вымпела сбрасывать — что дескать в поселке уже мертво, уходите куда глаза глядят... Не знаю, может кому и помогло.
— А в Новгороде как?
— В Юрьевом монастыре люди есть живые. А в городе... Плохо все в городе. И кстати — меня там обстрелял кто-то — дырку от пули в крыле привез. После этого Михалыч и поставил куски стального листа на пол да на спинки. Ну и нашими данными начразведки заинтересовался — оружия добавили, боеприпасов. Но вообще-то нам бы разжиться дополнительно не мешало бы. Ваш брат говорил, что можете помочь. Это так?
— Я думал вам мореплавающие выдали от души стволов.
— С чего бы? Мы им не подчинены напрямую, толку от нас для них не так, чтобы густо. Им интереснее, что там в Балтийске, Североморске, да в Кронштадте, мы так — с боку припека. Да и если честно — оружия-то в Кронштадте кот наплакал.
— А мобсклады? От Советского Союза же оружия горы остались!
— Да ну? Мы вот уже над четырьмя аэродромами военными прошли — много боевых самолетов и вертолетов видели? И в Кречевицах та же ситуация. Расформировано и распилено. Так что может, где и есть громадные мобсклады — только не у нас под боком.
— Может, просто не знаем?
— Может, и не знаем. Только нам от этого не легче. Вот если в Кречевицах стоит исправная Аннушка — нам самое то ее к рукам прибрать. Местность узнаете?
— На подходах?
— В точности. Расчетное время — минут пять. Для начала пройдем над деревней, посмотрим как там и что. Если все в порядке — сядем на поле. Там выгрузитесь. Хорошо?
— Лучше и не придумать.
Расчетное время растягивается, растягивается — и деревушка выскакивает навстречу совершенно неожиданно. "Дельфин" снижается, закладывает вираж, смотрю во все глаза — и очень боюсь увидеть то, что уже сегодня видел десятки раз — тупо стоящие люди, следы пожаров и мертвая неподвижность.
Камень падает с души — деревня живая, это очевидно — трубы дымятся в двух избах, люди на улице есть — и они живые, сбегаются — и что-то их куда как много, кроме своей "шестерки", которая стоит у игрушечного домика — странно знакомого, но никогда ранее невиданного с такого ракурса (а права была мама, надо было бы дом перекрыть — сверху-то видно, что древний шифер на ладан дышит) — еще явный зеленый незнакомый УАЗ практически напротив, еще машины.
— Знаете, что-то людей многовато. Вы ж говорили, что там пяток стариков? Тут явно не пяток, к слову — вооруженных видите? Да и шустрые для стариков что-то.
Вооруженных я вижу — минимум троих с чем-то длинноствольным.
— Знаете, мне не хочется садиться наобум. Навидался и наслушался в последнее время.
Спорить трудно. Внизу явно какие-то чужаки. Смотрю во все глаза — но ни отца, ни мать не вижу. Но улетать, несолоно хлебавши через забор киселя шляпой — тем более неохота.
— Напишите на коробке, чтоб вышли на связь — и чтобы ваш отец говорил. Сможете его спросить, чтоб окружающим непонятно было, а вы бы сообразили, что да как?
— Постараюсь. Сейчас, уже пишу.
Самолетик легко и изящно описывает круги и восьмерки, народу на улице набежало еще больше. Не стреляют, машут руками.
— Готово, отойдите подальше, чтоб сбросить не в лес.
— Принято. Готовьтесь.
Авиетка задирает нос, поднимается повыше и заходит вдоль улицы.
Сбрасывает скорость до минимума. Словно зависает.
Естественно, ручонки у меня плохо слушаются, и рация с парашютом уходит почти в лес. Ядовито-зеленый с оранжевыми клиньями парашют опадает на огороде последнего дома — его хозяев я не видал уже года три, а сейчас явно кто-то в доме обитает.
Несколько человек шустро побежали к месту падения посылки.
— Ладно, пошли на Кречевицы.
— А рация достанет?
— Конечно. Отлично достанет.
Сижу как на иголках.
— Вон, видите — Аннушка?
Не вижу, признаться. На здоровенной взлетной полосе, рассчитанной для тяжелых бомберов пусто. Пусто в капонирах — укрытиях. Стоит какая-то самолетина, но даже я вижу, что она давно в воздухе не была.
— Где?
— Да в самом конце — желто-белый самолетик? Белый самолет, желтый стабилизатор?
— Ага, вижу.
— Вроде целый...
Да, похоже, что целый. Забавный такой — кургузенький, коротенький толстячок с крылом поднятым на самый верх фюзеляжа и смешными откосами, придерживающими это крыло. На снегу видны следы от его колес — садился недавно.
— Из Польши — отмечает по каким-то признакам Коля.
— И что будем делать?
— Сядем чуть подальше — и посмотрим что да как. Годится?
— А не слишком рисково? Мне как-то совсем неохота сейчас вляпаться. С родителями черт знает что...
— Самолетик в хозяйстве очень бы пригодился. Сесть может где угодно, груза две тонны берет... Очень хотелось бы прибрать. Ну что? Рискнем?
Ну, даже и не знаю...
С одной стороны как-то так соваться без подстраховки...
Неплохо бы сначала прикинуть возможные варианты — что может случиться и настелить соломки в стратегически важных местах. Мой профессор, земля ему пухом, еще когда был совсем мальчишкой — капитаном третьего ранга — и занимался медицинским обеспечением на изрядного размера корабле заметил, что капитан корабля на День СА и главное — ВМФ — придерживается определенного ритуала.
Когда офицеры собирались на торжественный обед, кэптэн поднимал полстакана ледяного спирта, произносил: "За нашу Советскую Родину" — и выпивал. Потом, не торопясь, наливал себе в освободившийся стакан охлажденную воду из стоящего рядом графина, запивал со вкусом — и после этого офицеры дружно отвечали тем же тостом, выпивали в свою очередь, и обед начинался.
Черт дернул молодого медика. И в графин с водой он тоже налил спирт. Вместо воды. Благо запас спирта у него естественно был. Мало того, как человек с научным складом ума, каптри предусмотрительно заменил воду и в запасном графине, который по какой-то военно-морской традиции висел рядом с местом кэпа на стене в специальной держалке, которая не дала бы сосуду выскочить даже при штормовой болтанке.
Начался праздничный обед. Кэп торжественно произнес тост, не спеша выпил, недрогнувшей рукой отмерял себе из графина .... еще спирта, запил спирт спиртом, выпучил глаза, зашарил рукой по стенке, схватил запасной графин, еще раз налил, еще раз запил спирт спиртом, покраснел, вперил выпученный взгляд в каптри и прокашляв: "Ну, доктор!" — покинул помещение, махнув подчиненным рукой неопределенно.
Офицеры несколько растерянно и вразнобой окончили ритуал и недоуменно принялись обедать.
Кэп вернулся несколько позже.
Репрессий по отношению к доктору не было.
А профессор даже после многих лет сокрушался, что тогда не сообразил спирт хотя бы охладить. Теплый он был. Ну не как сакэ, но теплый...
Один из учивших меня — и очень толково учивший профессор как-то рассказал эту баечку, но со смыслом — мы правильно сделали вывод о том, что надо стараться предусмотреть все последствия каждого своего шага. Если самолет пуст — то где те, кто на нем сюда прилетел? Если они так и сидят внутри — живы они или нет? Подойдем мы к нему, а там пара шустеров или вообще морфик. Может такое быть? Да запросто! И я — то стрелок средний, а пилот — вообще неизвестно что за снайпер. И будет тут уже два хороших самолетика стоять. Как памятники безумству храбрых.
Садимся поодаль от самолета. Неожиданно сильно трясет, когда уже катим по полосе.
— Лыжи — поясняет летчик.
Ну, это ладно. Не сильнее трясет, чем когда по улице Кубинской едешь.
Теперь что делать?
..............................................................................................................
УАЗ так и не починился к утру. Порешав немного старую задачку про перевоз через реку волка, козы и капусты, Ирка решила все же ехать в Ольховку с Веркой. Нечего тут ее оставлять, хвостом крутить перед Витькой.
Повариху для рабов заменила. Жратву на прокорм рабов выделила, прикинув по бестолковости и малополезности — а может даже и невкусности. Кто-то запас много пшенной крупы, несколько здоровенных мешков — вот и пусть едят. Тяжело вздохнула и решилась. Поехали на продуваемом китайском джипе. Петли крутить по лесу Ирка не стала. Будь что будет. Поперла напрямки по лесной дороге, старательно вспоминая все детали прошлых путешествий.
Собственно для себя она уже решила — свинарник да два десятка работников — вполне стоят того, чтобы покорячиться. Рана у Витьки страшила — но пока и с ней все было не так, чтоб ужасно. Боясь сглазить и мысленно поплевав через плечо, Ирина все же посчитала, что рана заживает.
Весна уже наступила, значит продержаться надо немного — месяца полтора. Дальше свинки на траву перейдут. Рабов надо будет напрячь — огороды копать. Они конечно к такой работе непривычны, но ничего, заставить можно. Сажать в огородах... Вот сажать — как раз было неясно что. Картошки совсем мало. Урожайность в этих местах была вовсе не тропическая. Семена кой — какие еще были — но опять же — все же двадцать ртов прокормить — непросто. Вообще получалось, что придется, как ни крути ждать, когда муж встанет на ноги — и выбираться за своей долей наследства от помершего человечества.
Ушло на дорогу два часа. Устала, словно сутки ехала — водителем Ирка была неуверенным, но на малой скорости получилось не так чтоб плохо. Вроде сидящая пассажиркой Вера и не заметила, что водитель-то неопытный, благо сама водить не умела вовсе и очень радовалась тому, что вот — едет куда-то и воздух свежий и свободна — особенно, наверное, последнему обстоятельству. То, что пришлось пережить, попав к развинтившимся и отвязавшимся креативщикам, сводило холодной судорогой спину, мороз драл по коже, когда вспоминала. Из всей Веркиной компании в пять человек только она одна и выжила. И были моменты — когда и впрямь завидовала погибшим.
Но вот пойти глянуть, как свинки будут жрать ее обидчиков — так духа и не хватило.
— Надо будет из леса этого урода тоже вытащить. В нем килограмм семьдесят веса — значит, на день-другой свинкам хватит. И остальных тоже прибрать придется. До травы месяц еще самое малое. А комбикорма — совсем мало. Ты слушаешь? — неожиданно прервала свою речь Ирина.
— А? Да, слушаю. Только я в этом ничего не смыслю. Мы за чем едем?
— Котлет хочешь?
— Ой, очень! Только ведь у нас их не из чего делать. Я все продукты помню.
— Есть тушенка из лосятины у нас. Но она жестковатая. Промолоть — добавить сушеной булки...
— Это те сухари в розовой наволочке?
— Они самые. Лука, правда, нет.
— Есть. Мешок и еще с пару килограмм наберется.
— Я помню. Только он пойдет на посадку. Местный он — семена даст. Ладно, сушеным чесноком обойдемся. Или можно ежиков сделать. Рис пока есть, а его только в еду, плантации тут не разведешь.
Вера покосилась на спутницу и поняла — шутит.
— А лосятина откуда?
— Витька подстрелил.
— Вау! Молодец! Круто!
— Даже. И. Не. Думай! — раздельно и очень веско сказала Ирка.
Вера осеклась и как-то по-другому посмотрела на напарницу.
...............................................................................................................
— Надо все-таки посмотреть — что с самолетом — говорит пилот, выдергивая свой АКМС из креплений.
— Не думаю, что это удачная мысль. Во всяком случае, делать это вдвоем — неудачная.
Коля смотрит на меня разочарованно.
— Я думал, что вы из этой охотничьей компании, так можете справиться.
— Знаете, если я чему и научился в охотничьей компании — так это тому, что всякая операция должна продумываться и обеспечиваться по уму. Приключений получается правда меньше, скорее становится на работу похоже, зато медикам возни совсем мало. Нам тут не роман писать с перестрелками — нам самолет нужен. Причем целым. Так?
— Предположим. И что мешает сходить и посмотреть?
— Сколько человек в такой самолет влезает?
— Если пассажиров — то 18.
— А если внавалку? Не по креслам считая?
— Груза тащит две тонны.
— Ну, вот и считаем — кто-то же на нем прилетел? Прилетел. Кто-то его посадил. Сколько там человек — совершенно неизвестно. И тут мы — двое свежих и вкусных красавцев. Вы вокруг кого-нибудь видите? И я не вижу. Значит, скорее всего — внутри сидят. А сидеть внутри — холодно, живые там долго бы не усидели, значит что — получится на нас сколько-то зомби, возможно шустеров. Вот укусят они вас — как я обратно домой доберусь? Или еще впридачу засадим несколько очередей по самолету, все насмарку.
Последнее я напрасно сказал — обиделся пилот, по-моему.
Очень вовремя оживает рация — и я слышу голос отца. Точно, его голос. И веселый, бодрый такой голос-то.
Несколько минут хаотически радуемся, потом тычки в бок летчицкого локтя меня приводят в чувство. Удается пропихнуть простенький вопросец — как дела обстоят — как у дяди Вовы или у дяди Юры? У этих моих родичей судьба диаметральная — дядя Володя — везунчик во всем, а Юре постоянно и хронически не везет, за что бы он ни взялся. Отец на минуту задумывается — в хитростях он у меня простоват, я уже начинаю огорчаться, что смысл фразы до него не дойдет, но оказывается — зря. Отец смеется и произносит: "Конечно, как у Вовы!"
