А ведь милый граф и тут может вывернуться! — невольно подумалось мне. Даже наверняка вывернется. Он постарается не только выйти сухим из воды, но еще и обелить себя перед всеми... Шустер, ничего не скажешь! Но с его многолетним опытом в обмане и жизни за чужой счет подобное не должно удивлять. Чуть позже этот ловкач еще и гордиться собой начнет, а может, и сам поверит во все то, что только что сказал... Вот-вот граф протянет руку к Киссу, вновь ожидая ощутить в своей ладони столь привычную ему тяжесть древних камней... Что ж, будем радоваться хотя бы тому, что с Кисса снято звание бастарда, а с королевы Мейлиандер — обвинение в черном колдовстве: граф настолько убедителен и точен в мелочах насчет тех посланцев Нерга, которые вынудили его пойти на преступный оговор, что я могу только развести руками...
Наверное, все произошло бы так, как и рассчитывал граф Д"Диаманте, если бы не Алиберта. Едва прекрасный граф закончил свое долгое и печальное повествование, как она оказалась возле неподвижно стоящего Кастана. Очевидно, в другое время эта женщина и близко бы не подошла к трону короля, но сейчас, после всего услышанного, да еще и подогретая вином (похоже, Алиберта, выслушивая речь графа, приняла еще стаканчик, а то и два), она, на правах невесты, решила, что ей все позволено. А может, от излишне выпитого она потеряла чувство меры... Подойдя к Кастану, Алиберта громко спросила:
— Если я правильно поняла, то титула графа у тебя уже не будет?
— Увы, деточка! — в печальном голосе папаши Кисса была, кажется, собрана вся вселенская скорбь. — Я понимаю ваши чувства, но, согласно правилам и традициям, титул по наследству должен будет перейти к тому, у кого в руках наиболее ярко светятся камни Светлого бога, то есть к моему старшему сыну Дариану...
— Так на кой ляд ты мне в этом случае нужен? — обращаясь к Кастану, пьяно икнула Алиберта. Да, она явно хватила лишку. Ой, бестолковая, ты что, совсем не соображаешь, где находишься!?. Хоть бы остановил ее кто! Или оттащил подальше от этого места... — По-твоему, я должна платить такие огромные деньги за сомнительное удовольствие видеть своим мужем голоштанного дворянина без титула?! Еще чего! Нищих аристократов на мой век хватит, тем более что твоя вечно недовольная морда мне успела надоесть до тошноты уже за эти два дня! Те долги, что накопились, оплачивай сам, голодранец! Все, наша помолвка расторгнута, ищи себе какую другую дуру, у которой в кошельке водятся деньги, и я тоже отыщу себе кого получше! Тем более что для меня это не составит никакого труда...
Слова Алиберты явились той последней каплей, что переполняет чашу. Кастан, и без того доведенный до белого каления всем происходящим, едва ли не взорвался от ярости. Люди, находящиеся в таком состоянии, опасны, и Кастан это доказал в полной мере.
— Вы все еще не раз пожалеете о случившемся — даже не сказал, а прошипел он, почти не владея собой. — Все без исключения... А для начала знайте: ты, потасканная старая дура, никогда и никому из мужчин не была нужна — всех привлекали только твои деньги! Ни одному уважающему себя человеку не нужна хамка-простолюдинка, ведущая себя, словно грязная свинья! Появиться на людях с такой шлюхой, как ты — это публичное унижение!.. А тебя, белобрысый ублюдок, я ненавидел с детства и жалею о лишь о том, что хотя моя мамаша и успела прибить твою мать, но не смогла вовремя стереть в порошок такую дрянь, как ты!.. Что касается тебя, папаша, козел ты блудливый...
Кастан не договорил, потому что Алиберта, до предела возмущенная словами бывшего жениха, отвесила ему хлесткую пощечину. Рука у несостоявшейся невесты была тяжелая, да и обида придала ей немало дополнительных сил — вон, Кастан от полученной оплеухи едва сумел удержаться на ногах...
Да, голова под изрядным хмельком вместе с вкупе с отсутствием элементарного воспитания и умением себя вести должным образом заставили неумную бабу совершить роковой поступок, жуткие последствия которого она себе не могла представить.
Я в первое мгновение даже не поняла, что случилось, когда Кастан дважды взмахнул рукой, после чего прекрасный граф и Алиберта, каждый схватившись за свою шею, стали падать на пол, а Кастан, в два прыжка оказавшийся у высокого окна, вышиб цветные витражи и выпрыгнул наружу...
Под шум и испуганные крики людей в зале я подбежала к упавшим, то поняла, что им уже ничем не поможешь: очевидно, в рукаве Кастана заранее был спрятан длинный узкий кинжал, наточенный до немыслимой остроты... Как же я не заметила ножен, прикрепленных к руке брата Кисса?! Хотя его не заметили и те, кто был обязан следить за порядком на этом приеме... И вот результат — одним взмахом Кастан едва ли не подчистую снес голову с плеч Алиберте, а другим — отцу... Помочь тут невозможно, как ни старайся — смерть у обоих была почти мгновенная...
Я смотрела на Кисса, стоявшего на коленях возле графа, неподвижно лежащего на мозаичном полу, и видела, что по лицу парня катятся слезы, причем не притворные, а искренние — какой бы скотиной в жизни граф не был, что бы не произошло в прошлом и сколько бы этот человек не принес горя окружающим, но, тем не менее, в глубине души Кисс по-прежнему и искренне любил своего отца.
Что это блестит на полу? Наклонившись, подняла упавшие камни Светлого бога. Очевидно, увидев, что сотворил Кастан, Кисс выронил камни, и даже не вспомнил о них...
Не знаю, что тут можно сказать... Единственное, что сейчас приходит на ум — подобного продолжения праздника в королевском дворце Харнлонгра никто не ожидал...
Глава 26
— Лия, нам пора... — в комнату заглянула Марида.
— Да, конечно... — я отошла от окна, в которое смотрела, будто старалась увидеть там нечто новое, не замеченное за эти дни. — Конечно, я готова...
— Тогда давай поторапливайся — нас ждут!
— Ничего, без меня не начнут...
— Волнуешься?
— Есть немного...
— Не беспокойся: в этот раз все будет хорошо!
— Очень бы хотелось на это надеяться...
— Лия, выкинь из головы все сомнения! Не понимаю причины твоих страхов! То есть, конечно, по большому счету я могу тебя понять... Но не стоит опускать руки! Сказано же было: в прошлый раз произошла ошибка из-за неверного состава отвара! Досадно, конечно, но больше такого не повториться!
— Разумеется...
— Ну-ну, не надо так уныло... — Марида говорила преувеличенно бодрым голосом. — Вот увидишь: пройдет совсем немного времени — и твое настроение станет совсем иным!
— Кто бы сомневался...
В коридоре меня ждал Кисс. За эти дни, прошедшие после смерти графа Эдварда Д'Диаманте, Кисс заметно осунулся, побледнел и утратил часть своего обычного нагловатого жизнелюбия. Смерть отца он переживал очень тяжело — я, честно говоря, даже не ожидала от него столь неподдельного горя, всегда считала, что Кисс куда более закален жизненными передрягами и тяготами, и куда более неприязненно относится к отцу. Как выяснилось, я здорово ошибалась: несмотря ни на что, Кисс в глубине души по-прежнему едва ли не боготворил отца, и жестокая смерть обожаемого графа потрясла его настолько, что он все еще никак не может придти в себя... Бедный парень! Хотя и у меня на душе сейчас немногим лучше, чем у него. Проше говоря — паршиво у обоих, причем каждому из нас так тяжело, что хуже, кажется, уже некуда.
Подошла к нему, и, не говоря ни слова, обняла, уткнувшись лицом в его плечо, и он в ответ сжал меня в своих объятиях... Зареветь бы сейчас в полный голос, но нельзя — Киссу и без того тяжело, не хватало еще орошать парня своими горючими слезами! Да этого и не надо: достаточно просто стоять вот так, и понимать, что часть твоей боли и тяжести, камнем давящей на сердце, кто-то из находящихся рядом может взять на себя, отвести в сторону... Пусть и у другого на душе одна тоска и уныние, но вдвоем все же легче переносить удары судьбы, и уж тем более такие... Когда подле тебя находится родной по духу человек, и ты вот так чувствуешь тепло его тела, дышишь запахом его волос, то тебе становиться все же как-то немного посветлей на душе, и хочется верить — рано или поздно, но все плохое в твоей жизни останется позади...
Не знаю, сколько времени мы так простояли, но голос Мариды вернул нас к действительности:
— Ребятки мои хорошие, нам надо идти... Я вас понимаю, но не стоит заставлять людей ждать.
— Да, конечно... — Кисс первым отпрянул в сторону, и взял меня за руку. — Пойдем. Пора...
Пока карета ехала по улицам Нарджаля, мы молчали — говорить особо не хотелось. В этот раз даже Кисс изменил своей привычке всюду ездить верхом на коне — сейчас он сидел в карете рядом со мной, и все так же держал меня за руку. Марида, сидя напротив, не говорила ничего, да слова сейчас и не нужны, все кажутся глупыми и произнесенными не к месту...
Дело в том, что через несколько дней после того скандала, что произошел на празднике в королевском дворце, в Харнлонгр из Славии был доставлен, наконец, свиток с текстом снятия с человека заклятия эценбата. В прилагаемом к свитку письме было сказано, что в Славии этот обряд, так сказать, был уже опробован на практике, и дал прекрасные результаты: четверо людей, много лет назад подвергнутые эценбату, полностью освободились как от него, так и от его последствий. По общему мнению, в одном из тех свитков, которые мы нашли в пещере давно погибшего колдуна — в нем было описание того самого обряда, с помощью которого колдуны по сей день снимают эценбат в Храме Двух Змей. Если это действительно так, тогда мне стоит благодарить всех Светлых богов за то, что в Нерге я все же не рискнула сунуться в тот храм...
Получив послание, священники в Харнлонгре тоже решили проверить обряд в действии, тем более что в здешних местах эрбаты появлялись куда чаще, стремясь уйти из своих стран за Переход, наивно полагая, что в далеких северных странах им легко удастся спрятаться. Оттого-то в здешних тюрьмах этих бедолаг оказывалось куда больше, чем в той же Славии. Да и баттов в Харнлонгре тоже хватало — все же здесь, в отличие от северных стран, приезжим было не запрещено появляться со слугами — баттами.
В общем, за несколько дней обряду снятия эценбата были подвергнуты чуть ли не три десятка человек, и положительный результат был достигнут со всеми, кого привозили для испытания, а кто-то приходил и сам. Каждый из них после проведения того обряда становился обычным человеком, стряхивая с себя, словно шелуху, последствия того, что с ними было сотворено много лет назад. Говорят, эти везунчики долго не могли поверить в произошедшее, и до сих пор без остановки благословляют за этот великий и неожиданный дар Небеса и короля Харнлонгра.
Слух о том, что в столице с людей снимают последствия эценбата, за короткий срок успел широко разнестись по городам и странам, и сейчас в этот маленький храм со всех сторон начинали стекаться люди из числа тех, кого еще в детстве превратили в рабов, и оставили жизнь без будущего. И вот у них появилась надежда... Плату за снятие брали совсем небольшую, но народ уже стал подтягиваться в столицу, к волшебному храму. Если так дело пойдет и дальше, то вскоре здешним священникам придется переходить в иной храм, побольше, да и умению снимать последствия эценбата обучать дополнительных храмовников — двое имеющихся никак не справятся с растущей волной людей, желающих снять с себя последствия когда-то наеденного колдовства.
Правда, пришло несколько раздраженных писем из Нерга, где в весьма жесткой форме был задан вопрос: по какому праву Харнлонгр использует научные разработки ученых Нерга по снятию эценбата? Дескать, на подобное вы не имеете никакого права! Немедленно прекращайте свои публичные опыты, затрагивающие финансовые интересы Нерга, а не то мы вынуждены будем предпринять иные меры по защите наших прав!..
Ну, с этим разобрались быстро: в ответных письмах со всей возможной любезностью было сказано, что исследования эценбата уже давненько ведутся в самых разных странах, и то, что ученые в разных странах подходят к таким же результатам, что ранее были достигнуты в Нерге — в этом нет ничего удивительного! Подобные случаи в науке не так уж и редки. Если желаете, можно обменяться полученными результатами исследований... Ответа не последовало, да и что тут можно сказать?!
Раз все складывалось так хорошо, то вскоре пришла и моя очередь. В небольшой храм, что был отдан священникам для проведения этих обрядов, я даже не шла, а летела, и в голове крутилось только одно: наконец-то, наконец-то, наконец... Кажется, то же чувство радостной приподнятости испытывали и Марида, и Вен, и даже Кисс, который пытался выглядеть бодрым и веселым. Все друзья в тот день были со мной, и все, как один, были твердо уверены — вскоре с меня будет будут сняты последствия ритуала эценбата. Не сомневалась в этом и я. Ну, почти не сомневалась — все же в глубине души таились опасения, да и Койен помалкивал...
Храм, стоящий чуть в отдалении от главной площади Нарджаля, тогда показался мне самым лучшим зданием на свете. Легкий полумрак внутри, приятная прохлада, запах каких-то незнакомых трав...
В полукруглом зале, где свет лился из полукруглых окон, расположенных в крыше, я села, вернее, почти легла в низкое кресло. Рядом стояла Марида — ну прямо как заботливая бабушка, следящая за тем, как бы кто не обидел ее бедную внученьку... Мужчины остались ждать за дверями, тем более что все они были уверены в благополучном исходе дела. В этом же не сомневалась и Марида. Только вот на душе отчего-то было тревожно, но я относила это на обычное чувство страха перед изменениями в жизни: восемнадцать лет своей жизни прожить под последствиями ритуала эценбат — и вдруг снова стать обычным человеком...
Ко мне подошли два священника, и у каждого в руках была чаша с каким-то отваром.
— Пей...
Отвар в первой чашке был горьковатым, причем на мой вкус даже слишком горьким и вяжущим, и от него у меня настолько сильно перехватило дыхание, что стало тяжело дышать, зато отвар во второй чашке можно было пить много легче, хотя и там не было ничего хорошего — от темноватой жидкости тянуло чем-то вроде запаха перепревшего сена, да и вкус второй отвар очень напоминал это самое прошлогоднее сено, сунутое в воду и долго там пролежавшее. Зато сразу пропали спазмы в горле, чуть кругом пошла голова, и, как мне показалось, больше не тянуло застарелым духом старого сена — наоборот, запахло чем-то свежим, похожим на то, что носится в воздухе после летнего дождя... А потом меня и вовсе охватила непонятная истома, и я уже была не в состоянии не то что пошевелиться, а даже открыть глаза. Казалось, легкий воздушный поток уносит меня куда-то вдаль, и невнятные голоса людей доносились до меня примерно так же, как если бы у меня на ушах лежал толстый слой ваты...
Я понимала: священники читают какие-то заговоры, куда больше похожие на резковатые песни, но не могла разобрать ни слова, и, говоря откровенно, я не хотела и вслушиваться в доносящиеся до меня слова. Постепенно я перестала различать даже голоса священников, которые слились для меня в один непонятный звук.
