Индус понял, что русский обращается к нему, и показал в улыбке белоснежные зубы. Часовой из обычной патрульной пары в джипе при воротах, дополнительно выставленной Свенсоном по требованию генерала Миддлуотера, по старинке, без автоматики, сверяющей карточки, радужку или отпечатки пальцев человека, имеющего допуск, скрупулёзно изучил документы и впустил Башлыкова и Бориса в ангар.
У МиГа старший из техперсонала доложил, что японец-оператор принимает на складе боеприпасы, после комплектации летательного аппарата отбудет в медсанчасть базы. Все рабочие смеси дозаправлены, подписать формуляры надо зайти к начальнику авиабазы.
— Заглянем сначала в кабину, — предложил Борис.
— Полезли, — не споря, согласился Башлыков, поднимаясь по лесенке на крыло следом за Густовым. — Хотя, что там нового? Авионику на первых машинах сразу сделали первоклассную. По два монитора у тебя и оператора, стандарт. Телевизионная связь с пунктами управления на земле через аппаратуру засекречивания. Вот тумблеров и клавишей, в сравнении с другими самолётами, стало минимально. А прицелы-то у вас для авиапушки стоят какие! Коллиматорные, универсальные индикатор-прицелы. Ух, пали, не жалей! Между снарядами в пушечной очереди всего по полметра. Можно и бомбить, и бить врага ракетами. Правда, что касается РЭБ, комплекса радиоэлектронной борьбы, аппаратуру серьёзно обновили, не стоим на месте, атакующие ракеты стопроцентно уводит в сторону, чётко, как "Отче наш". Но лучше не рискуй, манёвр вовремя никого не подводил. Как учил лётчиков-истребителей легендарный Покрышкин: высота — скорость — манёвр — огонь! И вот ещё, сильно нравятся мне эти маленькие штучки! — Профессор перевесился через правый борт кабины, но немного не дотянулся и помахал рукой в сторону ярко флуоресцирующих рычажков.
— Тензоруды, что ли? Их два, задают тягу двигателям, — вытянувшись над профессорской спиной и приглядевшись к глубине кабины у левого борта, сказал Борис.
— Ага. Тензометрические рукояти управления двигателями, почти такие же, как у многоцелевого "Терминатора" Су-37. Наверное, и в развитии тензорудов появились и всякие усовершенствования, и отличия. На этой машине рукоятки тоже неподвижны, и тяга двигателей зависит от силы нажатия на тензоруды ладонью в перчатке или хотя бы пальцем. Или количеств лёгких нажатий, если ты ослабел, ранен, и не в состоянии давнуть с силой. Эти маленькие штуковины обладают памятью и запоминают положение задания на тягу, в котором должны оставаться до следующего нажатия, в свою очередь изменяющего тягу двигателей. Уравнивает двигатели по тяге, если тебе надо, уже автоматика, человек не столь точен. Разница между движками в тяге всего в тонну развернёт аппарат в ту или иную сторону, но пилоту такую небольшую разницу по приборам с десятитонной ценой деления отловить не просто. Тензоруды освобождают твою левую руку от непрерывного удержания РУД, рычагов управления двигателем. Освобождают руку для работы с клавиатурой, управляющей полётом. Твоя правая рука в бою на истребительной ручке управления и занята управлением машиной, ведением огня и много ещё чем. Любуюсь!
— Так на МиГе и было, не вижу, чтобы тензоруды изменились. Разве что поменяли их цвет, были чёрные, стали заметнее, ярче. Они, как и были, Г-образные, вместе напоминают букву Т, сложенную из двух симметричных половинок. Но в высокоманёвренном бою я предпочёл бы пользоваться РУДами, потому что наощупь сразу ясно, в каких они находятся положениях, что с тягой двигателей, не надо отрываться, чтоб уследить за индикацией.
— Да, на вкус и цвет... Хорошо, погляди здесь, что положено, время нам и спускаться.
Осматривая вдвоём МиГ, Борис и Башлыков остановились у главной ноги шасси.
— Колёса как колёса, — полушутя ворчал, размышляя, Башлыков, найдя маркировку, царапая ногтем, постукивая пальцем и ощупывая их поверхности непонятно зачем, — а вот то, что покрышки поставили сталепружинные, а не из резинопласта, оно и хорошо, и не очень. Наш, русский изобретатель, придумал такие сверхпрочные, когда англо-французский сверхзвуковой "Конкорд" сгорел при посадке вместе с пассажирами после разрушения покрышки из высокопрочной резины. На чём сэкономили, на том они и получили...
Твой отец добился выпуска опытной партии сталепружинных покрышек нужного типоразмера, да всю её и забрал для своих МиГов.
Вот что тебе скажу ещё, Борис: не знаю, как в той стране, куда ты прилетишь, насчёт автобанов с высокой несущей способностью дорожной поверхности, это вряд ли, а стучать сталепружинными колёсами тебе придётся по какой-нибудь именно дороге. По азиатскому шоссе. В глухой-преглухой местности, подальше от ВПП любых аэродромов и аэропортов, радаров и диспетчеров. Для них ты уйдёшь в складки местности, выполняя боевой манёвр. Приложишься о дорогу, и КЗА, контрольно-записывающая аппаратура МиГа начнёт отсчёт необходимых суток. Будь внимателен, осторожен, не торопись. Спеши медленно. Выбери с воздуха твёрдую, как камень, дорогу. Не попади на щебень, на посадочной скорости около трёхсот шестидесяти километров в час он будет долбить по машине страшнее артиллерийской шрапнели. И при взлёте после контакта с землёй, с учётом атмосферного давления, в зависимости от высоты местности над уровнем моря, особенно, если это приличное высокогорье, плюсом к форсажу добавь наддув окислителем, но недолго, не переборщи, не запори движки, чтоб там дуриком не остаться!
— Есть, товарищ полковник!
— В отставке. Но довольно крупный полковник, а не мелкий майор, как ты, хоть ты и длиннее меня...
— Сорока на хвосте принесла, что в России мне присвоили звание подполковника, к вам ближе. Всё же академию окончил перед заграницей. А попасть сюда ещё отец успел помочь.
Башлыков отмахнулся, мол, случайно присвоили, перепутали, не тому дали.
— В России тебе на таком МиГе не летать, нет его на вооружении без влияния и авторитета Кирилла Михайловича, царствие ему небесное. И Суховского "Терминатора" тоже нет. По десятку опытных образцов, малая серия, это в лучшем случае. И всё. Нет вооружённого комплекса в воздухе, на земле и на море, в составе которого МиГ мог бы воевать. Нет общей системы вооружённых сил, нет национальной обороны, в составе которой эти машины могли бы сражаться. Из единственного, сколь угодно выдающегося инструмента, не только полный оркестр не составишь, но хотя бы дуэт или трио — ничего!
Осторожно тронул Бориса за руку:
— Извини, но не могу не спросить, ибо нет времени. С Акико у тебя серьёзно?
— Более чем.
— Редкостная женщина. Она ведь не просто восточная экзотика, а... Большая умница.
— А вы... что бы мне сказали, Павел Михайлович?
— Нет-нет, никаких советов! Могу сказать только то, что вижу и понимаю. И решать, и поступать — всё-всё предстоит исключительно тебе. И, конечно, вместе с ней. Наберись терпения и выслушай. Не спорь, всё потихоньку обдумай, а тогда уж решай, как тебе сердце подскажет, прости мне многословие одинокого старика. Я уж скажу тебе, вместо отца...
Борис терпеливо молчал.
— Видишь ли, дорогой мой, наверное, ты и сам отдаёшь себе отчёт, что у тебя уйма не выясненного с твоей спасительницей — Акико Одо. Ты начинаешь понимать, что этой госпоже, с её заработанным научным статусом, обеспеченным положением в обществе и личными запросами выше обычных, делать нечего в России, а тебе в Японии. Эта страна известна в мире своим подозрительным отношением к иностранцам, а лётчиков там и своих девать некуда. Тот же Хэйитиро после полёта трёх ваших экипажей, когда ты пострадал, закрыв собой остальных, он не домой в Японию уехал, а с полгодика терпеливо возил вторым пилотом ООНовских чинуш от Норвегии до Алжира и Израиля. Он, этот опытнейший КВС, командир воздушного судна, и этому заработку был рад! Лётчиков в наше время везде с перебором. Что ж, пойти в дворники, каких всюду не хватает, в портовые грузчики или сесть любящей женщине на шею? Почему-то в мире этом, удивительном, так дерьмово устроено (устроено людьми! — Башлыков негодующе резко взмахнул рукой), что мир, самими людьми созданный и организованный, жестоко использует одних людей против других. Ты улавливаешь воздействие страшных нитей, за которые дергают силы, немногими людьми сотворённые, в их частных, а не в общелюдских интересах. Эта организация человеческой глупости устроена образованными элитами, ведь повседневно они ничем иным не занимаются. В России элиты всегда вырубались, от Ивана Грозного до советского периода, да и сейчас их нет, поэтому не с наших скоробогатеньких спрос. Но западным многовековым элитам кто на перспективу думать мешает?
А ты знаешь японскую элиту, наивный? Как в её страну соваться?
В молодости видел два советских фильма о любви японки и русского. Грустные оба. Дай, вспомню... "Мелодии белой ночи" — один из них. Красавица, очень милая японочка Комаки Курихара. И наш красавец, милейший Юрий Соломин. Я ведь до сих пор не знаю, почему у них не сложилось? Так нежно, так трогательно любили друг друга, но расстались... Героиня то ли погибла от радиации, но, может, так во втором фильме, то ли вернулась в Японию, а он в печали остался в Союзе. Зачем такой мир, в котором воюют, но нет места для любви? У жены текли слёзы, когда мы смотрели этот фильм. А вот посмотрел я здесь своими глазами на тебя и Акико и... Подумай. Не плакать бы ей.
— Спасибо, Павел Михайлович... Мне пора к Свенсону. А от него в лапы к эскулапам.
— Нагнись, дай, обниму, завтра к тебе не подойти. Ступай, Боря. С Богом!
В штабе майор Бьорн Свенсон официально известил Бориса Густова о том, что полёт до цели будет проходить в автоматическом режиме. В его присутствии Свенсон завтра введёт в главный компьютер МиГа принятую от вышестоящего руководства программу и опломбирует крышку информационного блока. С содержанием полётного задания командиру экипажа следует ознакомиться на мониторе в пилотской кабине после взлёта в космос. Инструкция даётся автоматически и дублируется звуковым оповещением.
Русский не смог сдержать мимолётную улыбку, на что швед, недоумевая, как её расценивать, собрался было нахмуриться, но не успел.
— Сколько вложили комплектов питания на борту? — спросил Борис. — Еды сколько?
— Как положено на один полёт, по одному комплекту на члена экипажа.
— Распорядитесь загрузить шесть бортпайков на двоих, майор. Завтрак, обед и ужин. Вы были с генералом Миддлуотером на комиссии и знаете, что мы в космосе будем минимум сутки. И удвойте весь неприкосновенный запас, включая оружие, потому что неизвестно, где сядем. Дайте подписать формуляры по снабжению.
Майор Свенсон, справившись с удивлением, молча кивнул.
В приёмной медсанчасти разговаривали двое: высокая миловидная женщина в белом халате и шапочке и здоровяк с сержантскими погонами, которого она называла Эшли.
— Майор Густов, лётчик, — откозыряв, по-английски представился Борис.
— Капитан Свенсон, — отозвалась дама, отпуская сержанта. И, взглянув на настенные часы, сделала многозначительное движение левой бровью.
— Фру? Фрекен? — невозмутимо, словно не заметив продемонстрированного укора, с лёгким поклоном и улыбаясь, спросил Борис.
— Фрау Свенсон. Я немка, — усмехнулась и медичка. — Майор Свенсон мой муж.
— Хорошо, фрау Свенсон, с удовольствием вспомним немецкий. Меня зовут Борис.
— Я знаю. Ваше полное имя Борис Кирил-ловитш. Меня зовут Бригитта. У вас приятное старо-берлинское произношение, но разговаривать уже нет времени.
— Я принял вас за шведку не только из-за фамилии, но и потому, что вы напомнили мне лицом и фигурой одну из участниц четвёрки "АББА", улыбчиво-задумчивую, яркую блондинку Агнету Фёльтског. А вы?..
— Да, мы с ней, говорят, похожи, как родные сёстры, и я навсегда покорена её звонким сопрано. Я из славного города авиационной промышленности Аугсбурга, в Берлине лишь училась. Майор, прошу вас в душ и потом в лабораторию на тестирование. Поторопитесь, даю на всё пять минут.
— Есть, капитан Бригитта.
После душа Густову выдали больничные тапочки, он надел на голое тело халат, и его провели в лабораторию. Хэйитиро уже лежал, блаженствуя, на кушетке под простынёй, из-под которой к записывающей аппаратуре тянулись жгуты из многочисленных разноцветных проводов. Увидев Бориса, Хэй обрадовался, сощурил от удовольствия свои и без того узкие глазки, улыбнулся и выставил ладонь для приветственного шлепка.
— Не разговаривать, — предупредил Эшли, оказавшийся фельдшером, уже в зелёном лабораторном халате, величественным сенаторским жестом приглашая Бориса занять кушетку по соседству с японцем. К ней он тоже, расправляя, потянул разноцветные провода.
Явилась фрау Свенсон и с профессиональным вниманием занялась обоими лётчиками. Поговорить им удалось только по снятии тестовых записей с их организмов, когда медики на время выходили, дав своим жертвам передышку, но технологически оставив их лежать.
— Вы нами не разочарованы, фрау Бригитта? — приподняв голову, спросил Густов.
— Хоть в космос обоих, — уходя, пошутила врач и озорно подмигнула.
Борис и Хэйитиро поторопились перемолвиться, разговаривали по-английски. Японец рассказал, как летал от Тромсё и Дагали в Норвегии до Португалии, Испании, Гибралтара, Алжира, Ливии и военных баз Израиля Тель-Ноф и Нефатим. Он перечислил десятка два авиабаз, аэродромов и аэропортов. И добавил:
— Представь себе, только в Норвегии два государственных языка: норвежский и саамский. Это ж сколько языков надо знать для обыкновенного человеческого общения, если бы я попытался пешком обойти всю Европу? Знающие люди говорят, что в городах мне хватило бы одного, английского. А в европейских провинциях не все деревенские жители понимают горожан из своей же страны, даже столичных. Разве не удивительно?
— Наверное. На чём ты летал, Хэй? — спросил Борис.
— На стареньких машинах, вторым, а иногда первым пилотом: реактивном Лирджет-45, турбовинтовом Барон Кинг Эйр-350. В Швейцарию полутрезвых чиновников на разные курорты возил сам на поршневом двухмоторном Бароне-пятьдесят восьмом фирмы Бичкрафт, отличный небольшой самолёт. Ничего необычного. Просто приятно вспомнить захватывающие далёкие красоты. Мне особенно нравилось летать над Альпами: горы, горы, горы, ущелья, плато, горные озёра, водопады, ледники, вечные снега, над облаками высится Монблан... Но над Альпами летал редко.
— Не знаю эти машины. Так ты работал при ООН или от НАТО? Называешь, по большей части, военные авиабазы.
— Мне кажется, между организациями нет никакой разницы, как и между людьми, в них служащими, — покачав головой из стороны в сторону по подушке, с брезгливой гримасой признал Хэйитиро. — Там и там военные пассажиры, от полковников до генералов. Хоть в форме, хоть в штатском, все с лошадиными зубами, стальными глазами, жёсткими физиономиями, деревянной выправкой, ослиным упрямством, верблюжьим апломбом, хорошим запасом алкоголя, презрением ко всем и непоколебимым сознанием собственного превосходства. Все европейцы для нас, японцев, на одно лицо. Однообразны, скучны. Кроме тебя, ты иногда ещё остаёшься похож на обыкновенного человека, особенно, если укроешься с головой. Я рад возможности полететь с тобой в космос. А там, как получится.
