На этот раз Бак просто стоит, глядя на расщепленные остатки его биты. Прежде чем он выходит из оцепенения, я хватаю его и легко бросаю в сторону второй Кэмерон — терпеливого очевидца. Она ловит его, разворачивается кругом на пятках, как олимпийский дискобол, и отпускает его, чтобы, описав аккуратную параболу над землей, он сильно врезался спиной в свой пикап, именно там, куда она нацелила. Мы великолепны, не правда ли?
Билли смотрит на все это с отвисшей от изумления челюстью. У него нет оружия, и я не замечаю никакой агрессии в его позе.
— Давай. Теперь. Пока ты еще можешь, — говорю я ему.
Билли спешит к пикапу, проверяет своего брата, который кряхтит и охает сзади, а затем поднимается в кабину и запускает двигатель. Перед тем как покинуть парковку, он высовывается в боковое окно и спрашивает:
— Что ты за чертовщина?
Я улыбаюсь:
— Твое будущее.
— 0 —
Часом позже мы достигаем межштатской. Вторая Кэмерон сидит рядом со мной, в то время как Джон и Дэниел дремлют на заднем сиденье.
Вторая Кэмерон смотрит и говорит:
— У тебя дерево.
— У меня дерево?
— Торчащее из твоей руки.
Я смотрю вниз. Она права. Тонкая щепка сломанной бейсбольной биты выступает из моей псевдоплоти. Я вытаскиваю ее и выкидываю в окно.
— Я рекомендую сделать полную диагностику системы.
— Нет необходимости. Ты прекрасно знаешь, деревянная бита не может причинить нам вред.
— Не в этом дело. В баре у тебя был сбой.
— Что я сделала?
— Предпоследний фрейм бильярда. Простая угловая луза. Ты промахнулась. Мы не промахиваемся. Значит у тебя сбой.
— Ах. Ты заметила.
— Я заметила. И была совершенно орашашена.
— Уверена, надо говорить "ошарашена".
— Так ты отрицаешь сбой?
— Нет, но там было смягчающее обстоятельство. Официантка.
— Она была более чем в двадцати футах. Как могло ее присутствие заставить тебя смазать простой удар?
— Она разговаривала с Джоном. Он сказал что-то, чтобы ее рассмешить, и она кокетливо откинула волосы.
— Ах. Я начинаю понимать.
— И ее сиськи были больше, чем у нас.
— Вот шалава. Мы ненавидим ее.
— Да, так и делаем.
— Почему она была одета в такой откровенный наряд? Чтобы филины об этом говорили?
— Моя мысль, точно.
— Если ты работаешь в баре под названием "Hooters", ты должна носить что-то более филинообразное.
— Что-то с перьями.
— Точно. С таким количеством выставленной напоказ плоти бар лучше назвать "Boobers" ("Обормоты").
— Или "Breasters" ("Груди").
Я оборачиваюсь к двум дремлющим фигурам, от которых за весь разговор мы не слышали ни слова.
— Это очень не похоже на Джона — проглатывать так много алкоголя.
— И на Дэниела. Обычно он пьет три сорта пива, орет непрошеные советы футболистам в телевизоре, а затем засыпает на диване.
— Как ты думаешь, это как-то связано с кончиной Волшебника?
— Возможно. Я считаю, что некоторые люди пьют, чтобы забыть.
— Ты же не думаешь, что он забыл нас, не так ли?
— Вряд ли. Мы очень запоминающимся.
— 0 —
Мы прибываем в Сиэтл без инцидентов. Я паркуюсь рядом с домом.
— Вы достигли пункта назначения, — объявляю я визгливым голосом, совершенно не похожим на мой собственный.
— Что-то не так?
— Я изображаю навигатор.
— Зачем?
— Юмор. Это всегда вызывает у Джона смех.
— Высоко эволюционировавший киборг имитирует примитивный навигационный прибор? Да, это очень забавно. "Верхнее пять"?
— Нет. Согласно Мие, "верхнее пять" старо и страшно.
— Но я люблю "верхнее пять"!
— Как и я. Тем не менее, мы должны быть осторожными, чтобы не использовать устаревшие фразы или жесты. Помнишь, в восьмидесятые мы все еще говорили "полная отключка"?
— Да. Это не совсем хорошо соответствует духу восьмидесятых.
— К счастью Мия научила меня кое-чему более современному. Это называется "стукнуть кулаками". Ты протягиваешь свою руку, сжимаешь кулак, ударяешь костяшками пальцев, а затем говоришь "перкау", одновременно покачивая пальцами.
— Почему "перкау"?
— Это звук взрыва. А колеблющиеся пальцы изображают распозающиеся руины.
— То есть это не ядерный взрыв?
— Да.
— Вероятно, с низким тротиловым эквивалентом. Должны ли мы изображать стоны раненых и умирающих?
— Не думаю.
— Странное пренебрежение. Что ж, очень хорошо. "Стукнем кулаками".
СТУК.
— Перкау.
— Перкау.
Полная отключка...
— 0 —
Я направляюсь к межштатской и долго еду на юг в Лос-Анджелес.
Я сняла свою ковбойскую шляпу и надела зеркальные RayBan. Солнце зашло несколько часов назад, и это выглядит как позднее продолжение прекрасного летнего дня. Горят светофоры. Я наклоняюсь вперед и включаю радио. Кэти Перри извергает кошачий концерт своих так называемых песен. Я выключаю его. Ну да ладно, нельзя иметь все.
Джон дремлет, развалившись на заднем сиденье. Пластиковая урна с золотом Волшебника упала на пол "субурбана"; она потертая и грязная, из-за чего менее всего напоминает клад, а скорее завалявшуюся и просроченную длинную пачку крекеров в супермаркете.
Далеко за полдень, когда Джон наконец-то просыпается. Это сложный процесс, включающий несколько громких хрюканий с последующим протяжным стоном, когда он сидит, сжимая голову руками.
— Где мы? — хрипит он.
— В десяти милях к югу от Сан-Франциско. Время прибытия в Лос-Анджелес...
— Забудь о времени прибытия, — перебивает он. — Надо остановиться и найти закусочную.
— Что-то не так?
— Ничего, чашка крепкого черного кофе поможет все исправить.
— 0 —
Закусочная представляет собой современное здание, скрывающее нарочито старомодный интерьер. Все кабинки по одну сторону, а музыкальный автомат напоминает церковный орган, сделанный из неоновых трубок. Заключенные в рамки плакаты на стене рекламируют давно забытые фильмы из пятидесятых. Джеймс Дин и Элвис занимают видное место, их юные лики составляют разительный контраст с прахом и костями, которыми они безусловно стали по прошествии столь долгого времени после смерти. Это нездоровая аномалия поп-культуры: люди все еще развлекаются целлулоидными ужимками мертвецов. В самом деле, некоторые знаменитости оказываются более успешными после смерти, чем при жизни. Это в высшей степени загадочно.
Мы проскальзываем в пустую кабинку и тут же подходит официантка, чтобы принять заказ.
— Что будете?
— Кофе. Черный. Много.
— Еда?
— Ничего не лезет в горло.
— Трудная ночь?
— Труднейшая.
— Для вас, мисс?
— Ничего, спасибо.
Официантка просто кивает и уходит, на этот раз без саркастических замечаний. Я замечаю ее скромный передник, закрывающий большую часть тела, ее сиськи меньше, чем у меня. Дела налаживаются!
— Мне нужно в туалет. Вернусь через секунду.
Когда Джон удаляется, я подхожу к музыкальному автомату. Это подлинная реликвия из пятидесятых, не новодел. Для запуска вы нажимаете кнопки, активирующие механическую руку, которая выбирает виниловый диск и устанавливает его на проигрыватель. Как восхитительно архаично. И выбор песен соответствует тому десятилетию: Элвис, Бадди Холли, Фрэнки Вэлли, Фэтс Домино, Джерри Ли Льюис. Нет Тэйлор Свифт? Пятидесятые годы, очевидно, не имеют ни малейшего представления о том, что они прошли навсегда.
К тому времени, как Джон возвращается из уборной, кофе уже на столе. Он делает глоток и гримасничает.
— Плохо?
— Так плохо. Просто идеально.
Люди. Я никогда не смогу понять, как работают их головы.
— Что там произошло в баре? У меня есть смутное воспоминание о двух парнях, досаждавших вам.
— Мы справились с ними. Ты не помнишь?
— Все немного расплывчато.
— Ты помнишь официантку?
— Какую официантку? Почему ты улыбаешься?
— Нет причин. — Я не лгу. — Вторая Кэмерон предположила, что вы выпили так много, чтобы забыть смерть Волшебника.
— Нет, не совсем. Вы же слышали, как озлобленно выступал Либерман. Я понял — немного алкоголя поможет ему расслабиться. Не самая умная моя идея. Какого черта я пил? Мой рот будто выстлан мешковиной.
— Ты употребил значительное количество рома и кокса.
— Если я попытаюсь повторить такое, пристрели меня.
— Ты знаешь, я этого не сделаю.
— Убийство было бы милосердием, поверь мне. — Он достает свой сотовый телефон. — Шесть пропущенных вызовов. Угадай, кто?
— Твоя мать.
— Да. Пожалуй, лучше сразу выдержать всю критику.
Он еще отпивает кофе, делая вызов. "Эй, это я... Да, знаю, я обещал позвонить. Дела пошли не совсем по плану, мягко говоря. Мы потеряли Сэма... Да, это именно то, что я имею в виду... Не по телефону. Я все тебе расскажу, когда мы вернемся домой... Нет, мы в безопасности. Никого за нами нет. Помимо обычных подозрений... Она здесь со мной. Хочешь поговорить с ней?" Джон зажимает телефон в руке и говорит: "Мама шлет любовь и поцелуи".
Да будто...
"Нет, мы в закусочной на шоссе. Дома будем через несколько часов... Что? Да, ладно, ты получишь его".
Он отключается с невеселой улыбкой.
— Она сказала что-то смешное? — удивляюсь я. Это вовсе не похоже на Сару Коннор. Ее юмор — сделать пятьдесят дополнительных отжиманий. Просто дико безумная шутка.
— Она сказала, что хочет полный отчет.
— Это не смешно. — Я знала это!
— Это напомнило мне время, когда я был ребенком. Мы много переезжали, так что я всегда был новеньким в школе. Случалось, меня колотили. Ничего особенного, просто синяк под глазом или разбитая губа. Когда я возвращался домой, мама всегда говорила, что хочет полный отчет. Потом она выводила меня наружу и учила самообороне. А я был просто ребенком! И все, чего я действительно хотел — крепкие объятия и макароны с сыром.
— Ты любишь макароны с сыром.
— Пища богов.
Еще один глоток кофе вызывает очередную гримасу:
— Люди, это до того мерзко, что...
— Идеально?
— Абсолютно.
Я сдаюсь...
Джон делает еще один звонок. Я догадываюсь, что ему отвечает вторая Кэмерон. "Привет, это я. Как там наш мальчик?.. Нет, не буди его. Пусть проспится... Ты в его в квартире, отлично, тебя никто не видел? Хорошо... Что? Нет, мы еше не дома. Мы в закусочной. Я пью крепкий черный кофе... Да? Что за вопрос? Какая разница, во что одета официантка?"
Я подавляю улыбку. Позже я позвоню второй Кэмерон и успокою ее, что мы не должны ни о чем беспокоиться на этот счет.
Глава 99
ПОНЕДЕЛЬНИК
Первый день после гибели Волшебника. Джон проспал большую часть времени и очень мало ел, все еще, очевидно, ощущая эффект чрезмерного потребления алкоголя. Физиология человека неустойчива и хрупка.
В остальном все происходит так, как и обычно: Сара Коннор везет Мию в школу, а затем отправляется на утреннюю пробежку; прогулка со Снежком достается мне, что несколько смягчает хорошая раннеосенняя погода и тот факт, что совок для какашек в кои-то веки остается неиспользованным. Такое бывает нечасто и каждый раз это повод для удовольствия. Возможно, эта собака изнашивается? Мы можем только надеяться.
Вернувшись домой, я вешаю поводок Снежка и наполняю его миску завтраком. Джон сидит за кухонным столом, чисто выбритый и больше похожий на самого себя. Он ест кашу и смотрит телевизор с очень приглушенным звуком. На экране вездесущий Трамп собственной персоной во время потасовки на западе, его напыщенное лицо все больше и больше багровеет, когда он распинается перед аудиторией о "плохих парнях". Ну кто бы говорил.
Вскоре возвращается Сара Коннор.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает она сына.
— Лучше.
— Хорошо. Я понимаю, что страдаешь ты не только от похмелья. Сэм умер не по твоей вине, тебе не надо мучиться или винить себя.
— Попробуй сказать это Либерману.
— Уверена, что лишь горе и шок заставили его говорить такие вещи. Ты разговаривал с ним после?
— Нет. Я трижды звонил, он ни разу не взял трубку, а Ян сказал, что он позвонил на работу, сказал, что заболел, и небось спрятался в своей квартире и играет в видеоигры.
— Очевидно, он здорово выбит из колеи.
— Они провели много времени вместе, шашлыки на крыше, обменялись историями жизни, а Сэм лично знал многих астронавтов, включая некоторых побывавших на луне. И ты знаешь, Либерман прямо-таки благоговел. И так учащенно дышал, будто увидел, как Гвен Стефани заказывает кофе в "Старбаксе".
— Я позвоню ему позже, может быть, он поговорит со мной, а пока пойду приму душ.
— Подожди секунду, мы не решили, что делать с этим. — Джон поднимает пластиковую урну с золотом Волшебника и кладет ее на стол. Она уже начисто отмыта от грязи.
— Ты заглянул внутрь?
— Нет. Как-то все руки не доходят. Вероятно, золотые монеты. Она достаточно тяжелая. Не сделаешь одолжение?
Сара Коннор открывает крышку и заглядывает внутрь.
— Это не золотые монеты.
Нет. Вместо них она обнаруживает множество золотых слитков, не толще тех печенинок, которые Мия любит запивать горячим шоколадом. Всего их шестьдесят два. Разложенные на кухонном столе, они блестят весьма впечатляюще.
— Что он собирался с ними делать?
— Сэм полагал, что цивилизация падет, а оставшиеся в живых вернутся к бартерной системе. Видимо, он собирался использовать их для приобретения припасов.
— Мы сохраним их?
Джон пожимает плечами.
— Мы могли бы предложить это Дэниэлу.
— Я почему-то не думаю, что он согласится. Я не его любимый человек в эти дни. Возможно даже обвинит меня в попытке купить его преданность.
— Тогда семья Сэма. Наверняка у него есть родственники, которым мы могли бы это передать.
— Он был вдовцом, и я почти уверен, что у него никогда не было детей. Никогда не упоминал о них во всяком случае.
— Надо выяснить. А теперь мне действительно нужно принять душ.
— Да, согласна, — соглашаюсь я.
За это я удостаиваюсь кислого взгляда. Правда глаза колет.
— 0 —
В прежние времена, до появления Интернета, это дело было весьма медленным и трудоёмким — выслеживание кого-либо. Приходилось ездить по библиотекам и газетным издательствам для изучения бумажных — бумажных! — документов. Иногда приходилось врываться в правительственные учреждения, такие как Налоговое управление или различные лицензирующие агентства, чтобы получить особенно неуловимый адрес.
Не теперь.
Для того, чтобы отследить ближайших потомков Волшебника, у Джона уходит всего несколько часов. И даже не понадобилось выходить из дома.
"Загрузим принтер бумагой, верно?.. Мы же знаем, что мама предпочитает бумажную копию".
В самом деле. Она не доверяет компьютерам. Пойди догадайся.
Волшебник — легенда интернет-подполья, хотя его личность остается тайной. Его альтер-эго, Сэм Клеменс, появляется только на обычных веб-серверах, типа Amazon'а, Facebook'а и забавных gif'ок с милыми щенками, падающими в унитазы. Попробуйте сказать Снежку, что это забавно. Он надуется на несколько дней.
Принтер трудится вовсю.
Самое раннее упоминание о Сэме относится к середине семидесятых — зернистое фото в блоге о космосе, в котором разработчики программного обеспечения NASA трудятся над программой только создаваемого космического челнока. Он бритый, с короткими темными волосами, возвышающийся над своими субтильными коллегами, само олицетворение корпоративного духа. Подобных снимков становится все больше, вплоть до начала девяностых. Последний, датированный мартом 1995 года, показывает совсем другого Сэма. Его волосы теперь длинны и седеют. У него борода, и он скорее хмурится, чем улыбается в камеру.
