Уговорил Фреда снять клип с песней "Слова, слова" — "Parole, parole", причём на французском. Чего мне это стоило? Нескольких дней гундежа и капания на мозги моему продюсеру, чередующихся с описанием его безумной гениальности, прозорливости и финансового чутья, с кучей прочей откровенной лести и умасливания. Я совсем не хотел упускать такой шикарный случай как возможность спеть вместе с Пьером де Гренльи в клипе, совместное выступление в гала-концерте — это круто и шикарно. А вот в одном клипе, который потом будет не раз показан по телеящику и расползётся по сети — это почти навечно впаянный в головы слушателей и зрителей образ. И Пьер согласился, правда, уже после того, как посмотрел запись с первого концерта, где для минусовки его часть нашептал Фред, как я уже говорил. Тем более, что и самому Пьеру была совсем не лишней дополнительная реклама, так, что в клипе он снялся с удовольствием и даже чисто по-французски попробовал ко мне подкатиться. Впрочем, даже не потребовалось его особенно резко отшивать. Нормальный мужик, за которым и так бабы табуном носятся, сыграл самца, не клюнуло, он и не стал дрыгаться. Это наверно только ненормальный чоболь — Чжу-Вонище при толпе влюблённых в корейского принца девчонок вокруг меня круги нарезал и никак не мог понять, что не нужен совершенно, хотя, кто там их поймёт корейские мальчиковые заморочки. Там если у девочек такие тараканы в головах бегают, что мозги порой до каши вытаптывают, то у парней тараканы раз в пять крупнее и носятся с не меньшим топотом. А ещё целый перечень правил писаных и неписаных корейского общества, от которых не свободен даже чоболь, вернее, именно ему их надо выполнять со всем старанием. Ну, их эти бывшие корейские заморочки...
А клип получился очень милый. Пьер с одухотворённым лицом шептал свою часть слов, я с не менее одухотворённым лицом пел песню. Особенно мудрить со сценарием не стали. Частью использовали съёмки с концерта, часть потом отсняли в павильоне на двух комплектах декораций. Половину Пьер шепчет вроде как прямо мне, как на концерте, в другой части шепчет обращаясь к моему портрету у него на столе, хотя, держать на столе чей-то потрет почти в полметра высотой я бы не стал, а вот страстный француз сумел. В другом месте он шепчет свои слова у стекла, за которым идёт дождь, видимо предполагается, что под этим дождём я от него уезжаю или уже уехал. Мне, слава Богу, петь для чужой фотографии не пришлось, да я бы отказался от такой дурости. Это молодцу загул — не в укор. А я — девушка честная и не целованная, мне репутацию нужно блюсти, так, что никаких даже намёков, влюблённость в меня, да, пожалуйста, а вот с моей стороны ни в коем разе! Низззя!...
Чем ближе приближалось время первого концерта в Кёнигсберге, тем больше появлялось суеты и всякой мелочёвки, которую надо было сделать ещё позавчера, то есть нормальная предстартовая нервотрёпка, впрочем, меня от этого старались оградить и я больше репетировал с танцорами. Согласовывались тексты конферанса. Вылизывались фонограммы и минусовки. В этот раз у нас была полностью своя команда не только человек пятнадцать моего личного стаффа, но и отдельно звуковики и осветители. Поэтому мне было гораздо удобнее с одним своим звукорежиссёром оговаривать все нюансы и не переживать, что малознакомый человек перепутает на концерте записи и включит не ту или не тогда. А потом за четыре дня до концерта мы выехали в Восточную Пруссию. Вообще, я думал, что поедем на поезде. От Дюссельдорфа до столицы Восточной Пруссии около тысячи километров, не на самолёте же лететь, хотя, я уже немного зная немцев, не удивился бы и самолёту. Но всё оказалось совсем по-другому. Выехали уже вечером целым караваном автобусов. Нам на шестерых выделили здоровенный Мерседес, внешне совершенно обычный автобус, а внутри за тонированными стёклами прятался уютный передвижной дом, в котором для всех были даже спальные места, не говоря про душ и туалет, хотя это и близко не кемперы, просто салоны повышенной комфортности для дальних перевозок. Два водителя менялись в пути, а немецкие автобаны — это идеальное покрытие, что мы утром на полной скорости совершенно спокойно пили кофе и порой забывал, что в это время несёмся по дороге со скоростью больше ста километров в час. Утром приехали в Кёнигсберг. Как выяснилось, этот караван будет возить нас всё время турне. Да и ладно, меня вполне устраивает...
В первый день после приезда нам устроили экскурсионную программу. Не, то, что я так рвался познакомиться с красотами Восточной Пруссии, но в экскурсии участвовали ещё и корреспонденты, и это составляло часть рекламной компании будущего концерта, так, что выбора особенного не было. Впрочем, нас особенно и не мучили, а было действительно интересно. В числе одного из первых экскурсионных объектов был сохранённый со времён войны в законсервированном виде разрушенный нашей артиллерией форт внешнего обвода крепости. Сначала куча битого кирпича с точащей местами ржавой арматурой как-то не особенно впечатлила, пока нам не показали почти в точности такой же форт, который восстановили в первоначальном виде. Вот тогда, наконец, и стало понятно, что имели в виду немцы, когда сохраняли эти развалины. Здоровенный форт — фактически не такая уж и маленькая крепость, с могучими железо-бетонными стенами толщиной до пяти метров облицованными кирпичом, со рвом, эскарпами и контрэскарпами, системой продуманной и просчитанной обороны с артиллерией и прочими военными ухищрениями лучшей прусской военной мысли. Но вместо привычного штурма войсками, их начали долбать "Сталинские кувалды" — знаменитые восьмидюймовые гаубицы резерва главного командования перед которыми и доты миллионники линии Маннергейма не устояли. А кроме этого были подвезены несколько дивизионов орудий большой мощности на железнодорожных транспортёрах, где калибры начинались от двенадцати дюймов, а самые мощные — две трёхсот пятидесяти четырёхмиллиметровые батареи морских орудий ржевского артиллерийского полигона и батарея с Гангута или полуострова Ханко, как его финны переименовали, которые пуляли свои в тонну весом подарки на четыре десятка километров. Так, что тут уже никакая фортификация не выдержит, что называется, против лома — быстро бегай!... Как я понимаю, тут немцы взяли пример со своих союзников японцев, и оставили пример действия неодолимой силы, а против тайфуна или цунами бессильно любое воинское искусство. Словом, потому и сдались, что сопротивляться против такого не имели возможности.
Походили с Алей под ручку, погордились молча за наших предков, попозировал перед камерами корреспондентов в некоторых особенно живописных местах, где специально делались остановки. К счастью, меня только фотографировали, а с вопросами интервью не лезли. Озвучкой за меня и обо мне занимался герр Жабле, чему я очень радовался. Вообще, очень порадовали организаторы, одним из мероприятий было возложение венков на кладбище советских воинов погибших в Восточной Пруссии и на кладбище погибших защитников Кёнигсберга, причём похоронены и те и другие почти пососедству. Фред очень осторожно начал со мной разговор о том, что организаторы запланировали это возложение венков, и волновало не возложение цветов к монументу советских солдат, а про немецкое кладбище. Я легко согласился участвовать в обоих возложениях, но попросил Фреда только избавить меня от необходимости комментировать это перед журналистами, меньше всего бы мне хотелось оказаться втянутым в политику. А свою позицию я озвучил, что я очень рад возможности почтить память советских воинов похороненных на чужбине. А в отношении погибших защитников крепости, что похоронены прежде всего солдаты, которые просто как умели и понимали выполняли приказы и никаких отрицательных эмоций у меня в их отношении нет, и я без внутреннего противления почтил память павших немецких солдат. Хорошо, что уточнили программу поездки, у нас с собой были чёрные газовые накидки на волосы, так, что на траурном мероприятии мы выглядели вполне адекватно.
После экскурсии и церемонии с венками поехали знакомиться с местом моего выступления. Сам Кёнигсберг не слишком большой, но из-за входящих в его состав обширных предместий и множества городов-спутников входит в число крупнейших городов Германии. А вот зал оказался не больше, чем в Дюссельдорфе. Зал оказался оборудован своим концертным органом, что у меня сразу зачесались шаловливые ручонки его пристроить к делу, но не вышло. Но благодаря тому, что этим залом и его акустикой занимались очень серьёзно, звучание в нём меня вполне устроило и даже обрадовало. Зал звучал очень хорошо, а часть басовых тонов даже немного и приятно вибрировали чуть резонируя. В зале уже вовсю шустрили наши ребята, готовя к выступлению аппаратуру и всё остальное. Не понравилось, что моя гримёрка оказалась далеко от сцены. Мне совершенно не хотелось тратить драгоценные секунды на беготню по коридорам. Оказалось, что это какие-то ВИП-гримёрки, а поблизости от сцены только простые. Попросил их посмотреть и сразу согласился занять одну из наиболее удобно расположенных. Пришлось ждать директора, потому, что решить такой вопрос, грубо нарушающий немецкий орднунг без его вмешательства оказалось совершенно невозможно. Пришедший герр директор выслушал мои резоны и рассуждения вынужден был с ними согласиться и не стал возражать против моего решения. До концерта оставалось чуть больше двух суток. Аншлаг был полный, билетов в продаже не осталось уже полторы недели назад. А мы поехали в миленькую гостиницу, примерно в двадцати километрах от центра города, на берегу залива напротив порта Пилау, которого видно не было толком. Сырой пахнущий морем ветер нёс зябкость, но был чем-то даже приятен своими йодными нотками. А Хрюша на песчаном пляже носилась такая счастливая, что я сначала даже не понял причин её радости. К вечеру подумал, что возможно она, помня, как мы во Франции на таком же пляже постоянно лезли в воду, и она нервничала, здесь этого не делаем и вообще ведём себя очень чинно. Английские бульдожки — вообще жуткие консерваторы и обожают когда всё вокруг правильно и размеренно. Это Хрюша у нас ещё очень молодая и, вообще, уже привыкла к тому, что мы такие непоседы...
Назавтра прогнали весь концерт в полном объёме, сделали уже не предварительный, а реальный хронометраж. Я особенно связки не надрывал. Весь прогон крутили фонограммы, а вот танцоров гоняли по полной. Из-за слишком большого упора на матросский танец чуть не завалили подтанцовку во время одной из моих песен, за что все тут же получили пистон и вливание через атипичное физиологическое входное отверстие, с приказом нам всем дважды прогнать каждый номер с их участием. На концерте ребята и девчата отработали на твёрдую четвёрку. А я купался в уже подзабытых восхитительных волнах симпатии зала, от которых внутри словно плещется золотистое солнечное сияние, а в душе такая лёгкость, что удивляет, почему ноги сами не отрываются от земли. Приехавший специально для участия в концерте Клаус отработал со мной песню "Слова, слова" со всей отдачей и мы напрочь сорвали весь последующий хронометраж, потому, что зал никак не желал отпускать его и меня. А вот особенной реакции на французский вариант почти не получилось, хотя хлопали от души, но всё познаётся в сравнении. В двух песнях я пел, одновременно играя на синтезаторе, и очень хорошо прошли обе песни, где я аккомпанировал себе на гитаре. Перед песней "Alles muss klein beginnen" (Всё начинается с малого) я обучил зал как после каждой строчки припева нужно сначала потереть ладошки, потом щёлкнуть пальцами, потом хлопнуть в ладоши и в конце припева топнуть ногами. Зал со всем азартом участвовал в исполнении песни и выполнении обязательных разученных манипуляций. Танец Гамбургских моряков прошёл на ура. Не испортило впечатления даже небольшая несогласованность движений и две слетевшие во время танца матросские шапки. Одна из которых улетела в зал и так и не была возвращена. Первый танец с утятами на фоне матросского танца теперь выглядел очень блёкло, но изменить что-либо возможности уже не было, разве только переставить танцы местами, чтобы матросский танец был в середине второго отделения, а утята в первом. Танцоры хлебнули драйва настоящего концертного успеха и после прозрачного намёка, что следующий концерт у нас именно в Гамбурге, они вывернутся из кожи, чтобы отплясать его дальше идеально. Словом моё, вернее наше турне началось и началось неплохо...
На следующий день вечером мы выехали в сторону Гамбурга, где нам предстояло выступить дважды через день. Всю ночь в дороге мы проспали, а с утра уже были в самом большом порту Германии и бывшем вольном городе Ганзейского союза. После сытного завтрака поехали знакомиться с местным залом и заодно завезти туда всю нашу аппаратуру. А нашим танцорам разрешили репетировать прямо на сцене, все эти дни зал был совершенно свободен, и администрация не возражала против такого использования зала. Не очень удачно разместили нас в гостинице. Мы уже как-то привыкли к маленьким не шумным гостиницам, а тут огромная двенадцатиэтажная стекло-бетонная махина в центре города, где нам с Алей отдали в пользование люкс на одиннадцатом этаже. А вот гулять с Хрюшей нужно идти до площадки целых четыре квартала, да и площадка — не площадка, а слёзы. Огороженный между домами закуток с напрочь, вытоптанной травой, размерами десять на двадцать метров, где пытаются выгуляться больше десятка несчастных гамбургских собак. Непривычная к такому Хрюша, просто не донесёт свой важный груз внутри себя. И администрация гостиницы пошла нам навстречу и разрешила по утрам выводить девчонку на газон на крыше гостиницы. Вечером там гуляют постояльцы, и работает кафе под открытым небом, поэтому вечером там гулять не получится. Делать нечего, хоть какой-то выход. А никто и не обещал, что будет легко. Правда я взял с Фреда обещание, что в остальных местах нас не станут размещать в таких монстрах и вообще, лучше где-нибудь за городом и на концерт доехать, но жить в спокойных условиях. У нас только в Берлине нет проблем, я уже забронировал нам два номера в знакомой гостинице и нам даже пообещали тот же номер. Отработали оба концерта, зрители были довольны. А танец Гамбургских матросов стал хитом. Правда, перед вторым концертом балетмейстер и Фред чуть инфаркты не заработали. На утренней тренировке Макс потянул голеностоп, к счастью ничего не сломал. Врачи категорически запретили ему выступать, а без Макса матросского танца считайте нет. Все подтанцовочные номера тут же переделали, чтобы танцевать без него. А что делать с матросским танцем совершенно непонятно. Пришёл в номер Макса, поглядел его ногу. Не так уж она у него и опухла. Попросил его встать и походить. В принципе ходить ему не больно. Вспомнил кое-какие разговоры и предложил ему сплясать только матросский танец. Перед самым выступлением ему обколют сустав новокаином и наложат тугую повязку. Вреда от этого быть не должно, и он сможет исполнить номер. Согласен ли он с таким предложением? Макс согласился и к процессу подключили знакомого доктора Фреда, а я вообще сделал круглые глаза, мол почему у нас на такой большой коллектив, вообще нет своего доктора? Доктор, к слову, дальше поехал с нами. А Макс уже без всякого новокаина отплясал во Франкфурте, а в Штутгарте работал уже все номера без ограничений.
