Другой серый кардинал

— Как ни крути, но я, все же, до сих пор остаюсь человеком. Как бы я не вытравливал в себе лишние эмоции, это все еще так. Однако, конкретно сейчас, я могу себе позволить помочь вам: это не только принесет некоторое удовлетворение лично мне, но и будет полезно для Деревни. А теперь прошу меня простить, мне пора идти.

На выход меня проводила молчавшая во время разговора Тсунаде. Уже закрыв дверь, она остановила меня вопросом.

— Слухи, что к ней допустят Учиха Микото — правдивы?

— Да. Таково решение Хокаге, — ответил я и поспешил на выход.

— Это хорошо, Куши-чан как раз недавно говорила о ней... — пробормотала Тсунаде.

* * *

В Суне проходил очередной совет старейшин. Ничего нового, в общем-то, не происходило: в который раз повздыхали над урезанным бюджетом. Затем попытались найти благовидный предлог, по которому можно было бы вбросить на внутренний рынок страны очередную партию золота, добытого Казекаге, не получив, при этом, в ответ очередные санкции от дайме, а так же то, куда эти средства следует направить. В общем и целом, все, как всегда, сводилось к деньгам. А так же целой кипе жалоб от напуганных, пока что не слишком заметными, но частыми "выходками" джинчуурики. Единственным существенным отличием в распорядке дня оказалась последняя часть совещания.

Когда речь зашла о джинчуурики, часть старейшин в который раз начала сомневаться, а не поторопились ли они согласиться с решением, которое продавил Казекаге: все-таки предыдущего джинчуурики старейшины уважали. Его сильно недолюбливали молодые шиноби, считая, что он, в общем-то, ни на что не годен, при этом являясь "последним доводом Деревни". В принципе, так оно и было: старый, слепой старик, отказавшийся от собственного имени, лишивший себя зрения, добровольно заперший себя в подземелье и посвятивший всю жизнь сдерживание гнева биджу. Уважать немощного старика, годами не покидающего свою комнату и беспрестанно молящегося? От шиноби подобного ожидать было трудно. Однако простой народ на каждом празднике за него молился, особенно в последнее время: кое-кто еще помнил, что случилось после смерти предыдущего джинчуурики. В этом Суна прекрасно понимала Кумо: не имея достаточно надежной печати, оставалось лишь уповать на волю и разум носителя. А за годы, проведенные в добровольном заточении, он смог не допустить жертв среди населения, даже в самое тяжелое время, сразу после запечатывания. А с тех пор, как пошли шепотки о новом джинчуурики, не способном, в силу возраста, противиться биджу — молиться стали даже больше. Сейчас мальчишку держали в комнате, густо исписанной печатями, подавляющими голос биджу. При этом долго его там держать было нельзя — это были переработанные печати ментального подавления, если бы он оставался там дольше определенного срока — он бы вырос пускающим слюни идиотом. Хотя, похоже, Четвертый особо и не рассчитывал на адекватность мальчика, сразу переведя его из графы "сын" в графу "оружие для следующей войны". От ребенка требовалось прожить всего лет пятнадцать-двадцать, чтобы успеть поучаствовать в войне, которая, в среднем по статистике, случалась не реже, чем каждые двадцать лет.

— Старые вы маразматики — ну вот зачем, спрашивается, вы согласились на эту авантюру? Теперь вот ворчите каждый день. Раньше думать надо было, будто других вариантов повышения боеспособности Деревни не было, — проворчала Чиё, когда самый разгар обсуждения прошел.

— Вообще-то больше всех, как всегда, ворчишь ты, Чиё, — не менее ворчливо отозвался другой старейшина, — да и что ты предлагаешь сделать еще? Кроме клана Сабаку, наследники которого не смогли перенять родовой кеккей генкай, у нас практически и нет сильно выделяющихся на общем фоне шиноби. Нам, конечно, не по душе то, в каком состоянии находится новый сосуд, но вариантов для усиления не так-то много.

— Вообще-то как минимум один сильный шиноби из предпоследнего поколения у нас есть. Вернее, был.

— Ну же, удивите нас, Чиё-сама. О ком идет речь? — съязвил третий старейшина.

— Акасуна но Сасори, — не менее ехидно отозвалась Чиё.

— Твой внук — нукенин, дезертир, и главный подозреваемый в деле о исчезновении Третьего Казекаге. К тому же, мы не знаем, где он сейчас.

— То, что он ушел из Деревни в один момент с исчезновением Третьего — не аргумент. Ничего больше, хоть как-то доказывающего его вину, мы так и не нашли, — отрезала Чиё, — При этом, вернув его в селение, мы смогли бы значительно усилить Деревню: сильнейшими шиноби своего поколения просто так не разбрасываются, тем более в нашем положении, — вновь принялась ворчать старейшина.

Её собеседники переглянулись. Они прекрасно понимали подоплеку дела: Сасори, действительно, был гением, сильнейшим и перспективнейшим шиноби Деревни среди своих сверстников. Однако он, в то же время, оставался внуком Чиё, что не позволяло считать её непредвзятой в этом вопросе. И да, действительно, никто так и не нашел абсолютно ничего, что связывало бы пропажу Каге и уход шестнадцатилетнего токубецу-джонина из селения. Кроме того факта, что это совсем не выглядело совпадением. В итоге выходило, что ничего, кроме побега, ему, в качестве обвинения, предъявить было сложно. Не считая того, что Чиё обучила его всему, что знала о марионетках, и он, чисто теоретически, мог эти знания кому-то передать. В чем все сильно сомневались — уж больно нелюдимым и замкнутым он был. Однако это не помешало объявить приличную награду за его убийство, или поимку.

И тут возникала очень интересная ситуация: в отсутствие действительно выдающихся шиноби в рядах Суны, Раса, как, безусловно, сильнейший на данный момент представитель Деревни — просто не имел политических оппонентов. А так как после войны, в условиях урезанного бюджета, Деревня очень сильно зависела от золота, добываемого им, старейшины практически не могли противиться продавливаемым им решениям, пусть они им и не нравились. А если у него возникнет оппонент, могущий собственную силу сопоставить с его, то все могло бы измениться.

— Даже если мы снимем с него обвинение в побеге, закроем глаза на то, что не знаем, что он делал все эти годы — мы до сих пор не знаем, где он находится. И я что-то сомневаюсь, что, даже в этом случае, он сам вернется в Деревню, — ответил, наконец, один из старейшин.

— За этим дело не станет — я могу довольно быстро получить сведения о том, где он сейчас. И если все пройдет так, как задумано, он действительно вернется в Деревню сам, — растянула губы в улыбке старейшина.

— Вот даже так, — переглянулись старейшины, — Хорошо. Если ты уверена в благополучном исходе дела — мы снимем с него обвинения. Мы действительно нуждаемся в его способностях. Предварительно снимем обвинения на, скажем, три года. Если он не вернется за этот срок — просто вернем все, как было.

— Он вернется, — улыбка так и не сошла с её губ.

Когда с ней связался старый интриган из Конохи, она сначала не поверила: с чего бы ему пытаться вернуть её внука в селение? В письме он крайне обтекаемо сказал, что по каким-то своим причинам не может просто ликвидировать его, но и оставить в Стране Огня тоже не может. Но в его силах поспособствовать возвращению блудного внука домой. От нее же требовалось всего ничего: снять обвинения с внука — похоже, у него действительно были связаны руки, а Сасори ему мешал. Да и, в конце концов, что она теряет? Уж отличить своего внука от шпиона она сможет — не затем она учила его и помогала собрать первые протезы, а затем и приживить их, что бы не суметь затем их распознать. Да даже самый лучший шпион не может знать о человеке все.

* * *

Сасори давно не было так зол. Что все это значит?! Неужели его настолько не воспринимают всерьез, что даже обвинения сняли?! Нет, это даже смешно: его, человека, убившего Казекаге в шестнадцать лет так, что никаких прямых улик не осталось — не воспринимают всерьез?! Да даже его бабка, хочет она того или нет, все понимает, хоть доказательств и нет. Так чего она хотела добиться, снимая обвинения? Без её участия тут явно не обошлось. А тут еще и посланник Данзо объявился недавно. Пришел, с поклоном передал письмо, вновь поклонился и исчез в вихре листвы. Хотя, может это и к лучшему — наверняка Данзо решил дать ему какую-то сложную миссию. Она поможет спустить пар, а уже потом можно и выяснить, от чего у старейшин родной Деревни массово потекла крыша. Нет, ну надо же!..

Он в раздражении разорвал тонкий конверт с письмом. Переписываться с этим стариком оказалось на диво интересно — пусть он редко писал что-то не касающееся заданий, но сам подчерк многое говорил о нем. Сасори был одним из немногих людей, сочетавших навыки прикладной психологии, специфические техники гендзюцу и толику ментала — и это давало просто потрясающие результаты. А умение по наклону иероглифа, по тому, с какой силой прикладывал кисть к бумаге его собеседник — показывало, насколько интересную личность он повстречал. Целеустремленный, сильный, волевой. Жесткий, когда надо — жестокий. Твердой рукой посылавший на верную смерть своих подчиненных, если этого требовала ситуация. Да, он был бы совсем не прочь добавить его в свою коллекцию. Пусть даже его личная сила окажется не слишком большой, оно того стоит.

Наконец, он вышел из раздумий и вчитался в текст письма.

"Здравствуйте, Сасори-сан. Возможно, это несколько неожиданно, но я решил поднять давно мучавший меня вопрос. Видите ли, я оказался в довольно затруднительном положении: с одной стороны, наше сотрудничество выгодно мне, а с другой — само ваше присутствие на территории Страны Огня мешает мне. Посудите сами: человек с вашими талантами, с вашей репутацией гения — находится совсем недалеко от Конохи. На слежку за вами, которую Вы наверняка заметили, мне приходится тратить людские ресурсы, которые могли бы пригодиться мне во множестве других мест. Думаю, Вам даже польстило такое внимание со стороны, благо я постарался сделать его ненавязчивым. Однако, все же, ситуация остается прежней: вы мешаете. Не буду скрывать, какое-то время я подумывал о Вашей ликвидации, но, по некоторым причинам, был вынужден отказаться от этого. Был найден другой вариант: надавив на Вашу наставницу, я добился снятия с Вас всех обвинений, в обмен на то, что Вы добровольно вернетесь в Суну. Мне было приятно познакомиться с Вами, но пребывание с Вами в одной стране — слишком дорого мне обходится. Я считаю свое слово довольно дорогим ресурсом, и пообещав не трогать Вас в обмен на выполнение заданий, считаю себя обязанным выполнить его. Однако, в данной ситуации, у меня не остается иного выхода: или вы добровольно покидаете Страну Огня и направляетесь в Суну, либо я буду вынужден попытаться решить проблему ранее отложенными методами. Надеюсь, вы все же решите порадовать старейшину Чиё?

Прощайте, Сасори-сан. Было приятно с Вами работать."

Вот и все. Теперь понятно, что тут происходит. А, если подумать, почему бы и нет? После внедрения в Акацуки с последующим постепенным отходом от дел, ничего интересного не происходило. Данзо-сан хоть и поставил его перед фактом, но Сасори все равно его уважал. Он смог целых полтора года развлекать его интересными миссиями. Да и не понять его позицию было сложно. В конце концов, вдруг в Суне появилось что-то интересное? С недавних пор ходят слухи о новом джинчуурики...

Сгорбленная фигура, стряхнув с пальцев пепел от сожженного письма, медленно побрела на юго-запад, к границе со Страной Ветра. Он показательно не замечал отряд из десятка шиноби в безликих масках, столь же неторопливо следовавших за ним в отдалении. В такой ситуации он бы тоже проконтролировал выполнение всех условий.

* * *

Читая отчет о том, что Сасори благополучно добрался до границы со Страной Ветра и отправился в сторону Суны, я не смог сдержать довольной улыбки.

Конечно, я мог бы попробовать убить его сразу, а не усилять вражескую Деревню именно в тот момент, когда она находится в упадке. Вот только проблема в том, что это будет слишком затратно. Возможно, во мне говорит паранойя, но я просто не верю, что человек, в шестнадцать лет незаметно для всех убивший, можно сказать, потомственного Каге — не имеет козырей в рукавах. И это не считая его успехов на поприще шпионажа. К тому же Корень итак потерял немалую часть сотрудников, а привлекать обычных шиноби бессмысленно — он их быстро обнаружит, и всем станет не весело. А кто будет крайним, если при попытке убийства ничем особо не провинившегося перед Деревней нукенина, погибнет в десятки раз больше шиноби? Конечно же, я!

Возможно, я утрирую. Возможно, я уже просто впадаю в маразм, на старости лет. Однако, я и до этого не считал полезным недооценивать противника, а после того, как попытался нахрапом оценить силы Нагато — у меня возникает все меньше желания принимать необдуманные решения насчет молодых дарований, о силах которых я знаю до прискорбия мало. Так что пусть идет в Суну, небольшой шанс, что его все же попытаются убить — остается, ведь Казекаге совсем не нужен оппонент, а умело тасуя факты, можно и без того не слишком светлое прошлое Сасори выставить в совсем уж неприглядном свете...

Глава 16.

Некоторое время назад. Амэ.

Нагато со злостью и тоской смотрел на стопки лежащих перед ним бумаг: с одной стороны, они не давали ему времени толком отдохнуть, а с другой — не давали лишнего времени на раздумья. Однако даже его сила воли была не безграничной — в конце концов, он бросил пропитавшуюся чернилами кисть в кучу смятых листов гербовой бумаги, и сейчас просто сидел, устало откинувшись на спинку кресла.

Прошло не так уж много времени с нападения Ягуры — или, вполне возможно, много: после краткого траура он просто не следил за временем, а дел становилось все больше. После гибели Ханзо, Яхико и части других шиноби, из числа сильнейших — он оказался не только сильнейшим шиноби в Деревне, пусть и не дававшим присягу, но и достаточно известным и уважаемым, что бы ему предложили пост главы Деревни. Когда дело дошло до этого, он все еще был зол и растерян, но, неожиданно даже для себя, принял это предложение, и с тех пор погряз в завалах бумаг.

Переговоры с дайме, с поставщиками, просто с влиятельными и богатыми людьми Страны Дождя — все это отнимало уйму времени. Единственное, что он сделал за это время, исходя из собственных желаний, это до предела ужесточил контроль за, и без того крайне немногочисленными, гостями Деревни, а потом и вовсе закрыл её границы для посторонних. А не далее, чем два дня назад, он подписал указ о том, что разглашение любой информации о внутренних делах Деревни будет караться крайне сурово — пусть формулировка и была несколько расплывчатой, но прошедшие войну люди и без того все прекрасно понимали. С учетом того, что после окончательного формирования всех пяти влиятельнейших Деревень количество шпионов всех мастей никогда не снижалось ниже определенной планки — и без того не слишком-то разговорчивые шиноби Амэ, после выхода указа, стали общаться короткими, рублеными фразами. Быть страной-буфером между вечно грызущимися Ивой и Конохой не слишком-то приятно, а уж в военное время — тем более. Только Ханзо, за годы своего правления, смог добиться хоть каких-то уступок от гордых и заносчивых шиноби Великих Деревень: теперь они были вынуждены обращать внимание на то, где сражаются. Потому как в случае попытки повоевать в густонаселенной местности, об этом быстро узнавал Саламандра, и от любого крупного отряда шиноби в скором времени оставались одни лишь трупы.