Попадос-3 Главное, выбить танки. Часть 3

И генерал распорядился, прикрыть расположение войск от авиации противника дымами. В том числе и от сжигания чего-то сильно дымящего, например, покрышек. И одновременно с этим соорудить ложные объекты. В виде вкопанных в землю танков. Используя выкопанную землю, обложенную дёрном, для имитации верхних частей корпуса и башен. Ну и изобразив брустверы вокруг якобы капониров. Но обязательно сымитировав с помощью дерева, орудия и катки, а с помощью консервных банок наличие фар и курсовых пулемётов, на этих ложных целях. Которые надлежало ещё и грубо замаскировать с использованием кустов и срубленных деревьев, изобразив из них пирамидки над этими объектами. Ну и разрешил использовать для имитации таких ложных объектов и технику, которую они не успеют довести до ходового состояния. Изобразив колонны техники или же сосредоточение резервов. Так же под грубой маскировкой. Меняя их позиции, когда в воздухе находятся советские самолёты. Дабы создать у противника иллюзию, что они перемещаются самостоятельно. И, в общем, уловка получилась. Увидев ложные цели, авиация противника всю вторую половину дня часто отвлекалась на них. Оставив советские войска в относительном покое.

Но это была не единственная угроза, с юга, к советским позициям стали подходить части немецкой сорок пятой пехотной дивизии, концентрируясь вдоль южного и западного берегов протекавших здесь рек. На северном и восточном берегах, которых, занимали очаговую оборону части отряда "Запад". В то время как отряд "Восток" продолжал контролировать "поле смерти", на восток от Войниц. Сами Войницы и промежуток между реками контролировал отряд "Юг", усиленный временным батальоном трофейной техники старшего лейтенанта Ткаченко, в котором появилась ещё одна рота из новеньких немецких танков. В то время как мотоциклисты контролировали район с севера, вдоль реки Турья. Обороняя переправы через неё. Ну и занимались тем, что организовывали дополнительную переправу, так называемую лежневую дорогу, через заболоченную пойму реки, да и саму реку. Для этого командир корпуса приказал соорудить и уложить на этом участке на фашины деревянные щиты. Из нескольких продольных балок, уложенных так, чтобы их ширина позволяла пройти машине или танку. С краёв платформы набивали ещё по одному бревну, формируя ограничивающие бортики. Ну а сами, подобные конструкции, гвоздями крепились на расположенные поперёк этих продольных балок уже поперечные шпалы. И по расчёту генерала это должно было обеспечить проход, по ним, не только автомашин, но и танков. Особенно если укрепить брёвна конструкции моста ещё и настилом. Благо пока немецкие войска на юге и востоке активности не проявляли. Одни приходили в себя после поражения, вторые разворачивались после марша и готовились к атакам. Хотя отдельные вылазки через реки и проводили. Пытаясь вскрыть систему советской обороны. И концентрируя силы в районе селения и железнодорожной станции Хоростов.

Тяжёлые танки, пока отряд Восток не отошёл к Войницам расположились в лесном массиве возле Александровки. Ну а артиллерия и обозы разместились, в лесных массивах, севернее селения Хубин. И в Войницах, с Хубином, комкор посетил ещё два места. Первым таким местом был немецкий офицерский бордель. И если немок, работавших в нём советский военачальник приказал доставить в немецкий госпиталь, оказавшимся госпиталем сто шестьдесят восьмой пехотной дивизии вермахта, и находившийся в Хубине. То вот к оказавшимся в нём советским женщинам, в основном жёнам советских командиров Власов подошёл сам. При этом женщины настороженно смотрели на него, сбившись в плотную кучку и прижав к себе детей. Единственное что у них оставалось от их погибших мужей. И, спасая которых, они и вынуждены были терпеть это насилие[7]. И подойдя к ним, Власов погладил по голове мальчика лет двух, испуганно прижавшегося к ноге матери, потом снял каску и, склонив в сторону женщин голову, произнёс дрогнувшим голосом:

— Прошу простить, что не смогли спасти, не смогли уберечь. Спасти и уберечь от того что вы пережили. Знаю, что моих слов мало, но мы отомстим им за всё что вы вынесли, и за всех кого вы потеряли. Отомстим и победим, — после этого он поднял глаза и, прямо смотря на женщин, добавил, — А вы, если можете, то простите меня.

На что молодая и симпатичная женщина, к которой жался испуганный ребёнок, печально усмехнулась и с горечью в голосе произнесла:

— Да мы всё понимаем товарищ генерал. И вас не корим.

Власов тяжело вздохнул и проговорил:

— Но могут найтись те, кто будет корить вас. И вы им прямо так и говорите, что где были они, когда вам была нужна защита. И что это не ваша вина, а их. А сейчас вас доставят в наш госпиталь. Будем прорываться к нашим вместе.

Ну и уже после этого генерал, доставил персонал немецкого санитарного поезда и офицерского борделя в стационарный госпиталь сто шестьдесят восьмой дивизии. Где Власов по своему обычаю выяснил всё про потери немецких войск, прошедшие через этот госпиталь, ну и заодно экспроприировал у немецкого Красного Креста, в пользу его советского аналога, излишки продуктов и медикаментов. Точнее то, что он посчитал излишками, то и реквизировал. Правда, составив скрупулёзную расписку с указанием всего того, что именно было изъято. И уже выходя из помещения госпиталя, увидел немца в форме, но чем-то очень необычной, с перевязанной рукой. Который вытянувшись, перед генералом, произнёс, на чистейшем русском языке:

— Господин генерал-майор, вы не могли бы уделить мне несколько минут. Мне поручили переговорить с вами, по распоряжению адмирала Канариаса. Сделав вам предложение.

6

Сказать, что эти слова ошеломили Власова, было ничего не сказать. И услышав их, он резко остановился и внимательно посмотрел на говорившего. Это был человек лет тридцати, весьма интеллигентного вида, белобрысый, слегка полноватый, в очках, и с перебинтованной рукой, с просочившейся через бинты и уже запекшейся кровью. При этом генерал заметил, что человек старается держаться молодцом, хотя и откровенно боится. Особенно, что находившийся рядом с генералом старший лейтенант НКВД Гончаров тут же стал подобен охотничий собаки, учуявшей дичь. И напустив суровости в голосе комкор произнёс, командным тоном:

— Кто такой?

Немец вытянулся и произнёс:

— Зондерфюрер, то есть гражданский специалист, временно направленный в войска, Шабус, господин генерал.

— Откуда так хорошо знаешь русский язык? — продолжи расспрашивать Власов, услышав в ответ:

— Я родился и вырос в Прибалтике, господин генерал и в Германию перебрался на учёбу в университете. И там и остался. Принял гражданство, и меня с началом компании на востоке направили в Абвер, в качестве переводчика.

— Понятно, в гражданской войне не принимали участия, из-за возраста? — снова поинтересовался Власов, — А меня то, как нашли?

— Так точно, господин генерал, когда все началось, мне было девять лет, — ответил Шабус, — И наши аналитики заметили, что вы стараетесь следовать духу конвенций. Хотя ваш режим их и не подписывал. Но всегда посещаете наши госпитали. Раз это может быть и случайность, два это уже тенденция. Ну и то, что мы с вами, господин генерал, встретились, означает, что это всё-таки закономерность. И когда агент, предоставленный нам румынской разведкой, после общения с вами, выяснил, что этой группировкой командуете вы, то во всех госпиталях оказались размещены, подобные мне, люди способные свободно говорить, на русском языке. Так как агент не сумел выяснить ваши конкретные планы. Но, наши аналитики просчитали, что вы соблюдаете правила войны, и направили меня. В качестве парламентёра.

При последних словах немец позволил себе улыбнуться. На что Власов произнёс:

— Ну что же не одно доброе дело не остаётся безнаказанным. И кто там, у вас, такой умный герр Шабус? Кто послал вас? Кстати, как вас по имени и отчеству?

— Приказ и сообщение от герра адмирала я получил от майора Шнайдера, господин генерал, — ответил немец, — Он заместитель начальника "Абвернебенштелле Львов". А обращаться ко мне можно Антон Яковлевич, господин генерал. Честь имею.

При этих словах немец щёлкнул каблуками и на мгновение склонил голову, что бы тут же снова посмотреть на Власова. А тот задумчиво проговорил:

— Хорошо, с вами мы разобрались, Антон Яковлевич. Но что от меня хочет, этот агент британского влияния в Германии, адмирал Канариас. Что вас попросили передать мне?

Гончаров бросил внимательный взгляд на генерал-майора. А лицо немца сначала побледнело, а потом пошло пятнами, и он срывающимся голосом произнёс:

— Господин генерал, вы это серьёзно?

— Доказательств у меня пока на руках нет, — развёл руками Власов, — Но вся деятельность адмирала Канариаса это подтверждает. А разведка дело такое, там и подозрений достаточно. Так всё-таки, что он хотел?

Шабус, с минуту молчал, но всё-таки сумел совладать с собой и произнёс:

— Господина адмирала, господин генерал-майор, заинтересовало то, что вы не соответствуете своему делу, данные в которое были собраны ранее, — при этих словах немца Гончаров хмыкнул, а Шабус посмотрев на него, продолжил, — Ваше делу соответствует только то, что вы женский угодник. И откровенно сожительствуете с любовницей.

В этот момент попыталась было возмутиться Седунова, но Власов остановил её жестом руки, давая возможность немцу договорить. А тот продолжил:

— Но при этом вы показали себя крайне инициативным, решительным, способным на внезапные ходы противником. Причём не ожидающим одобрения, на эти свои действия, у вышестоящего командования. К тому же ранее вы показали себя как человек, очень щепетильно относящийся к внешнему проявлению оценки своих заслуг. Одна история, с часами, подаренными вам супругой Чан-Кай-Ши, чего стоит. А тут отдаёте свой орден наводчику...

— Ну возможно я просто командир военное, а не мирного времени, — улыбнувшись, ответил Власов, — Надеюсь вас такое предположение, в качестве ответа, на такое несоответствие, устроит?

— Не устроит, господин генерал, — замотал головой Шабус, — Вы раньше себя проявляли скорее именно как образцовый командир военного времени. Плюс ваша история, как вы стали командиром девяносто девятой стрелковой дивизии, говорит о том, что вы весьма склонный, к интригам, человек[8]. А тут такая забота и о подчинённых, и просто о людях. Вместо того что бы идти по головам, что было свойственно вам ранее. Вас, как будто подменили. Об этом говорит и ваша эрудированность. Она делает вам честь, но она чрезмерна для сына простого крестьянина. Что и заинтересовало господина адмирала. Плюс вы, как умный человек, господин генерал понимаете, что Германия обречена на победу в этой войне. В противном случае Германия исчезнет. И вовремя перейти на сторону победителя это даже не предать, это предвидеть. А в Германии смогут по достоинству оценить таланты такого человека, как вы. И если вы капитулируете прямо сейчас, то господин адмирал гарантирует, что возьмёт вас, и ваших людей, которых вы назовёте, под своё покровительство. А возможности у начальника Абвера, в подобном отношении, весьма обширные. Вы уж поверьте, господин генерал...

Но Власов произнёс:

— Позвольте вас перебить, — и передёрнул затвор своего оружия. Заставив немца отшатнуться, прижавшись спиной к стене, побледнеть и замолчать. И уже Власов стал говорить:

— Ну что же позиция господин адмирала мне понятна. Но она совершенно для меня не приемлема. Хотя бы по той причине, что я для вас плохой. Я и сам женщин, с детьми, не убиваю. И другим не даю. А вы как раз этим самым и занимаетесь. При этом моя жизненная позиция заключается в следующем, женщины и дети не должны погибать...

— Но как же та несчастная, которую вы лично застрелили на хуторе, буквально десяток дней назад. Да и не мне говорить вам, господин генерал, о многочисленных жертвах большевизма в ходе гражданской войны, — напомнил Шабус. На что генерал-майор, тяжело вздохнув, сказал:

— Вы, Антон Яковлевич, знаете, в чём разница между нами и вами, белогвардейцами, и примкнувшим к ним фашистами и нацистам? Ведь тот же Иван Ильин прямо говорит, что всё отличие их от вас только в том, что он не православные. А по поводу той женщины, то, увы, она схватилась за оружие. Что сразу же вывело её в разряд вооружённого противника. И вынудило меня заняться самообороной.

— Понятно, господин генерал. И в чём же, разница?

— А в том, Антон Яковлевич, что после нас, коммунистов, не ставят памятники замученным детям. А после всех вас будут ставить. И потом все жертвы гражданской войны на вашей совести, совести антибольшевистских сил. Вообще всё жертвы интервенции иностранных государств, то, что мы совершенно не верно, называем гражданской войной, на совести контрреволюции. Именно ваши руки по локоть в крови. Но вы по своей либеральной привычке врёте, подменяя понятия. И в своих грехах, в том числе и в том, что именно вы поддержали интервенцию, хотя и обзываете её гражданской войной, обвиняете других.

— Я не либерал, господин генерал-майор, — буквально в оскорблённых чувствах произнёс Шабус, — я придерживаюсь национал-социалистической идеологии.

— Вот, вот, Антон Яковлевич, в мире существует всего три идеологии, наша коммунистическая, либеральная и ваша нацистская. Но вопрос в том, что именно либерализм, загнанный в угол, превращается в фашизм. Для защиты вседозволенности и безнаказанности тех, кто этого достиг таких возможностей. Благо нацистская идеология, как и либеральная, она тоже не для всех, — стал отвечать Власов, чувствуя, как на него буквально накатывается необъяснимая злоба, видимо, как побочный эффект от трофейного стимулятора, и он попытавшись подавить это чувство в себе продолжил:

— Если либеральная она необходима для сильных мира сего, позволяя им считаться не мразями подонками и сволочами, коими они и являются, как идейные сторонники капитализма, а говорить, что они индивидуальны и соль земли. И имеют право так поступать. Ну а ваша, нацистка, придуманная для защиты либерализма от коммунизма, используется для оболванивания тех, кто как раз и предназначен для защиты носителей либеральной идеологии.

Шабус поджал губы и произнёс:

— Так значит это ваш ответ, на наше предложение к вам?

Генерал-майор усмехнулся и, кивнув, ответил:

— Да так можете и передать мой ответ майору Шнайдеру. А он уже передаст мой ответ господину адмиралу.

— А с ним что делать, товарищ генерал-майор? Может быть, арестуем? — тут же спросил Гончаров. Под одобрительный возглас Седуновой, злобно произнесшей:

— Да-а, арестовать, его!

На что Власов махнув рукой ответил:

— Пусть господин зондерфюрер остаётся в госпитале, товарищ старший лейтенант НКВД. Всё-таки, он под защитой Красного креста. А этот флаг следует уважать. Да и вроде бы как парламентёр. Не хорошо их обижать. Хотя конечно, в этих рамках, допросить его, вы, конечно можете. Но без применения особых методов допроса, — а потом он потёр виски и добавил, под удивлённый взгляд Гончарова, — Но нас сейчас больше Турийск[9] интересует, чем судьба одного, пусть и бывшего соотечественника. Идёмте товарищи.